"Владимир Федорович Попов. Разорванный круг (Роман, 1968) " - читать интересную книгу автора

подчиненного.
Брянцев поднял на него подчеркнуто удивленные глаза и ничего не
ответил. Он понимал, что задираться в его положении не следует, и у него
хватило выдержки, чтобы не ответить резкостью.
Напряженную паузу нарушил референт:
- Заходите, пожалуйста.
"Действительно ждали", - подумал Брянцев, испытывая чувство неловкости
перед Самойловым, которого видел впервые.
С виду Самойлову чуть больше тридцати. Высокий, худощавый, приятные
черты лица, доброжелательная улыбка. Что-то было в нем от комсомольского
работника, которого оторвали от привычной стихии экспансивных юнцов,
посадили в кабинет и заставили заниматься чуждым, казалось, его натуре
делом. Слишком уж не соответствовала его располагающая мягкость этой
должности, на которой, Брянцев полагал, нужно быть сухо деловым, суровым и
даже жестким. Он пожал Брянцеву руку коротко, но крепко, и гостеприимно
придвинул ему кресло. Другое кресло заполнил своим могучим телом Хлебников.
Женщина уселась в сторонке у стены, но Самойлов запротестовал:
- Нет, нет, нет. Пожалуйста, к столу, товарищ Чалышева.
Брянцев взглянул на нее с интересом. Он никогда не сталкивался с
Чалышевой, но много слышал о ней. В НИИРИКе она была единственным
специалистом по антистарителям, а раз единственным - значит, и главнейшим.
Успел подумать: "Бесцветна внешне, бесцветна, наверно, и внутренне. - Но тут
же осек себя: - И что это за манера судить о людях по внешности?" Перевел
глаза на Хлебникова и прочел на его лице откровенную враждебность. Вообще у
Хлебникова хорошее лицо. Умное, решительное, действительно мужское. Лицо
человека, привыкшего распоряжаться, вершить дела и судьбы. И любое кресло
ему впору. Брянцев помнил его директором завода, затем начальником главка.
Поговаривали о том, что будет он и министром.
Самойлов не торопился начать разговор - то ли давал возможность
Брянцеву освоиться с обстановкой, то ли раздумывал, с чего начать.
- Может быть, разрешите мне, - не выдержал рвавшийся в бой Хлебников.
- Нет, зачем же, - мягко возразил Самойлов и обратился к Чалышевой: -
Покажите, будьте добры, Алексею Алексеевичу результаты испытания образцов
резины его завода.
Чалышева достала из папки кипу фотографий, протянула Брянцеву.
Тот взглянул на первую фотографию, на вторую, третью. Просмотрел их,
как игрок, тщетно ищущий в своих картах хотя бы один козырь, и у него
задрожали пальцы. Жесткая бумага фотографий предательски вибрировала, словно
стрелка чувствительного прибора.
Картина была страшной, страшнее той, которую нарисовала ему Елена.
Трещина на трещине, изъедина на изъедине. Некоторые образцы распались на
две, на три части. Брянцев снова пересмотрел фотографии одну за другой,
теперь уже нарочито медленно, чтобы собраться с мыслями.
- Разрешите? - снова рванулся Хлебников, но Самойлов остановил его
жестом, - нет, не резким, не категорическим, просто оторвал от стола кисть,
поднял. Как ни был обескуражен Брянцев, он отметил про себя этот жест. Без
пережимов человек. Даже в телеграмме не было ничего резкого. Просто -
"Вылетайте первым самолетом". Так поступают люди, которые верят в силу самых
обычных слов.
- Я немного не понимаю вот чего, - овладев собою, спокойно произнес