"Владимир Федорович Попов. Разорванный круг (Роман, 1968) " - читать интересную книгу автора

бесспорную истину, забывая при этом, что не он один со здравым смыслом. "Вы
меня не учите, - урезонивал он строптивых, - я сюда не из вуза пришел. Три
завода на ноги поставил, так что в этих делах кое-что соображаю".
Попробуй повоюй с человеком, у которого самоуверенность помножена на
власть. И память у Хлебникова великолепная. Сказал "нет" - через пять лет
вернитесь к тому вопросу, хоть под другим соусом, все равно повторит отказ.
Так создавалось впечатление, что мнение у него складывается раз и навсегда и
остается неизменным даже в тех случаях, если новые факты противоречат ему.
Уже в самолете, когда взревели моторы, Брянцеву вдруг пришла в голову
мысль: может, его вызывали к телефону, потому что отпала необходимость в
вылете? Для чего было искать его на аэродроме? Он даже рванулся с места, на
мгновение забыв, где он, но туго застегнутый предохранительный пояс
придержал его.
"Черт с ними, пусть раньше думают. Не нужен - тем лучше. По крайней
мере, увижусь с Еленкой". При этой мысли он ощутил привычное волнение. Самое
лучшее, что он мог сейчас сделать для сокращения времени, это заснуть. Ничто
так не сокращает расстояние, как песня и сон. С ним часто случалось, что,
сев в самолет, он засыпал как убитый и просыпался лишь тогда, когда
стюардесса перед посадкой раздавала пассажирам конфеты и требовала
застегнуть пояса.
Каждая встреча с Еленой наполняла его душу каким-то благоговейным
восторгом, который хотелось сохранить подольше. В этом состоянии все люди
казались ему прекрасными, каждого встречного хотелось согреть теплым словом,
развеселить шуткой. Не раз возвращался он домой то с одним, то с другим
совершенно незнакомым человеком, попутчиком по самолету, которого не удалось
устроить в гостинице. Впрочем, возможно, присутствие постороннего помогало
спуститься с облаков на землю, не особенно ушибившись, как помогает
приземлиться парашютисту шелковый купол парашюта.
Брянцев посмотрел в окошко самолета, и, как всегда, обманчиво ровная,
слепяще белая поверхность облаков вызвала у него представление об Арктике.
Он никогда там не был, не плавал во льдах, но представление это возникало
неизменно и почему-то вызывало ощущение одиночества и беспомощности. Нет,
каждому свое. Арктика никогда его не тянула. "Даже не верится, что эта
поверхность не ровна, как стол, - подумал Брянцев, не отрывая глаз от
облаков, и тут же возразил себе: - Впрочем, многое издали кажется ровным.
Вот и наша жизнь с Тасей. Всем она представляется хорошо укатанной дорогой,
а попробовал бы кто-нибудь другой сесть в мою телегу, сколько ухабов,
сколько толчков ощутил бы он".
Брянцев увидел вдруг длинную дорогу и, вглядевшись в фигуры идущих по
ней людей, узнал себя и Тасю. Улыбнулся, поняв, что его одолевает сон, и
поудобнее устроился в сиденье.
Проснулся он от легкого толчка. Самолет приземлился. Алексей Алексеевич
спал так крепко, что даже не почувствовал, как стюардесса застегнула на нем
предохранительный пояс.
Встретившись с ней глазами, Брянцев признательно улыбнулся и стал
внимательно рассматривать девушку. Не было ничего располагающего в ее лице,
все черты острые, как у хищного зверька. Но она гораздо заботливее тех
вышколенно приветливых, которые тормошили его, заставляя надеть пояс за
полчаса до приземления. Чем-то она напомнила Брянцеву жену, может быть даже
этой заботливостью, скрытой под суровой оболочкой. Что она делает сейчас?