Барбара Хэмбли
Башня Тишины

Перевод с англ. – А. Сумин, О. Колесников

Глава 1

– Архимаг возвратился?

Услышав этот вопрос Кериса, чародей Тирле вскинулся, как заяц при виде хищника.

Но первое удивление прошло, и он спокойно ответил:

– Пока что нет.

Тирле подобрал лопатку, оброненную им в тот момент, когда над ним неожиданно нависла тень Кериса, оторвав от возни, стоя на коленях, с этим немудреным инструментом возле кирпичного порога дома. С трудом поднявшись на ноги, чародей отряхнул пыль со своего черного камзола.

– Послушай, а может быть, я чем-то смогу тебе помочь? – спросил он.

Керис задумался, похлопывая правой кистью по рукояти меча. Он бросил быстрый взгляд на вход в следующий дом, явно обдумывая какую-то мысль. Как и все дома на Волшебном Подворье, дом этот был выстроен по единому для них образцу – продолговатая форма, крутая крыша. Сходство усиливала еще и наложенная временем печать, а также копоть на высоких печных трубах. На ступеньках дома, поглядывая на Кериса, выжидательно стояли еще несколько его соратников. Как и подобает воинам из одного отряда, они были одеты в одинаковые черные кафтаны свободного покроя, опоясанные перевязями для ношения оружия. Все воины успели сегодня порядочно устать после сидения у Оружейника. Керис выразительно покачал головой, и его товарищи прошли в помещение.

– Даже не знаю, – он снова повернулся к Тирле, одновременно подмечая мельчайшие детали его поведения – капельки пота на лбу, дрожащие пальцы. Воин задумался: что это вдруг так встревожило чародея? – И вот так… – сказал Керис, красноречиво размахивая руками.

Выражение животного ужаса исчезло из заплывших жиром глаз кудесника, уступая место обычному беспокойству.

– Так что ты хочешь мне сказать, парень? – поинтересовался Тирле.

На этот раз Керису захотелось просто невыразительно пожать плечами, отодвинув решение проблемы в неопределенное будущее. Именно так он поступил сегодня ночью.

Ему захотелось заниматься тем единственным делом, которым он должен был заниматься, как воин мага, – охранять своего господина и непрестанно совершенствовать боевое искусство.

– Даже не знаю, стоит ли задавать этот вопрос, – начал Керис с сомнением в голосе, – конечно, я понимаю, что воину не пристало спрашивать о таких вещах.

Ведь меч никогда не задает вопроса направляющей его руке. Но…

Тирле только улыбнулся и покачал головой.

– Мой дорогой Керис, – сказал Чародей, – послушай, откуда нам знать, что чувствует в той или иной ситуации кинжал? Что думает меч, оставшись со своими собратьями в арсенальной палате, где погашен свет и тихо, как в могиле? Ты знаешь, что я никогда не одобрял наемничество… Как не одобряю те машины, которые нынче сами прядут и ткут. Они делают работу, даже не понимая, для чего это нужно.

Странным образом эти слова подействовали на воина успокаивающе.

Вообще-то из дюжины домов, обступивших мощеную булыжником площадь квартала Староверов, лишь восемь принадлежали Совету Кудесников. Три дома снимали все те же староверы, которым непременно хотелось жить возле Кудесников. А из магов мало кто желал жить в городе Ангельской Руки. Но даже из тех немногих Тирле был единственным, кто вызывал у Кериса симпатию.

Архимаг, дедушка Кериса, не показывался с самого утра, с тех пор, как Керис закончил занятия по фехтованию. Если он к обеду не вернется, то вряд ли у Кериса будет возможность поговорить с ним до завтрашнего дня.

Конечно, воину бояться не положено, но Керис не был уверен, что не проведет бессонную ночь, объятый беспокойством. Переживания обязательно скажутся на его состоянии на следующий день.

Последние пять лет прошли в неустанных тренировках и уроках, закалялись и мускулы, и нервы – и потому Керис не знал, какими словами нужно выражать страх, – на упражнения в ораторском искусстве просто не было времени. Парень беспокойно запустил пятерню в густую шапку коротко подстриженных светлых волос.

– Даже не знаю, стоит ли говорить об этом, – произнес он с сомнением, – просто все так… Но я ведь не оружие… – Пожав плечами, он все-таки решился: – А может быть так, чтобы маг вдруг лишился своей силы или умения?

Честное слово, воин не ожидал, что Тирле вдруг придет в ярость. Казалось, гнев так и брызжет с его лица.

– Нет! – закричал старик пронзительно. – Это силы врожденные. У кого-то их больше, у кого-то меньше. Как бы тебе сказать… Волшебство – это часть нас, как душа.

Удивляясь этой неожиданной ярости, Керис тем не менее пробормотал:

– Но даже…

– Замолчи! – лицо Тирле вовсе побагровело. – Конечно, у некоторых волшебства бывает совсем немного, но оно не может убыть само собой. Да и откуда тебе знать о волшебстве. Тебе вообще нельзя говорить об этом. Нельзя! Запрещено! – чуть не зарычал чародей, заметив, что Керис вновь пытается что-то возразить.

От воина-наемника требуется одно – служить и служить. В сущности, наемником в полном смысле этого слова Кериса нельзя было назвать. Скорее, послушником. За три года участия в кровавых схватках, видя смерть товарищей, убитых коварным врагом в мирное время, Керис научился держать язык за зубами. Он принял важнейшее решение в своей жизни – дал клятву верности Совету Кудесников. До сих пор он держал свое слово. Воин педантично следовал своему правилу – рассуждения не следует высказывать. Лучшее им место – в голове.

Тирле все еще трясущимися руками подобрал садовую лопатку и лейку, после чего направился в дом. Чародей с силой захлопнул за собой дверь. Продолжая стоять на кирпичных ступеньках, Керис механически отметил, что старик пришел в такую ярость, что забыл полить любимые растения, которые росли у порога и в ящиках, пристроенных на подоконниках со стороны улицы. Где-то на другом конце города, на главной башне замка Святого Сира, часы торжественно отбили пять ударов. Итак, у Кериса остается меньше часа, чтобы пообедать перед тем, как идти на дежурство в трапезную, где ели маги.

Керис задумчиво стал спускаться по ступенькам. Он чувствовал глубочайшее изумление и даже шок – очевидно, такое чувство испытывает человек, когда его кусает старая и верная собака, причем без всякой на то причины. Впрочем, воину, как известно, не подобает терять бдительность ни в какой ситуации. Даже если ты гладишь ту же старую и любимую собаку, в другой руке всегда нужно держать остро отточенный нож. Молодой человек направился к двери, во вторую половину дома, которую занимали воины-телохранители и послушники магов. Он чувствовал, что беспокойство все еще не оставило его.

В последний раз сам Керис думал о себе как о рожденном с волшебным даром с год назад, не меньше. Ему было девятнадцать лет, и пять из них Керис посвятил служению Волшебству. Он уже пять лет служил этой силе, но, как и большинство посвященных, знал, что все равно стоит лишь на пороге Великого и Сокровенного знания.

Он знал, что талантов у него не столь уж много – они не шли дальше умения видеть в темноте и способности находить потерянное. В детстве он отчаянно хотел стать магом и принести клятву верности Совету Кудесников, чтобы служить ему и всегда находиться рядом со своим дедушкой, который уже тогда стал архимагом. Начав изучать военное дело, он понял, что его способностей недостаточно для того, чтобы стать настоящим чародеем, и потому решил остаться воином. А потом поклялся в верности Совету Кудесников.

Почему же Тирле отказался отвечать на вопрос, подумал Керис. Потому что он полагал, что отсутствие волшебства не дает ему возможности понять что-то еще?

Да, возможно, поэтому Тирле и не дал ответа. Но этим не объяснишь, почему старика вдруг обуяли страх и ярость.

Тирле почему-то отсутствовал и на обеде – ведь все чародеи едят много, а уж Тирле вообще был известным чревоугодником. Тем более, что на обеде подавали как раз любимые блюда старика.

На обеде присутствовали семь чародеев и две новообращенных, которым и прислуживали послушники. Вообще, эти послушники-воины всегда заботились о волшебниках – некоторые разносили кушанья во время приема пищи, другие охраняли трапезную, а уж во дворе и на площади всегда стоял кто-то из воинов. В это время другие послушники спали, готовясь к ночному бдению. Маги не зря держали такую охрану – в бедных кварталах города Ангельской Руки было полным-полно всякого жулья, которому было совершенно безразлично, кого грабить – торговца или чародея.

Беспокойство Кериса усилилось, когда он увидел, что архимаг все еще не вернулся.

Керис заметил, что постоянное место архимага за столом было занято госпожой Розамундой – красивой женщиной лет сорока, о которой было известно, что она урожденная Розамунда Кентакр. Ее отец, Герцог Морской, отрекся от дочери, когда узнал, что она принесла клятву верности Совету Кудесников. Впрочем, если верить дошедшим до Кериса слухам, отреклись от Розамунды потому, что данный ею обет ставил на первое место интересы Совета Кудесников и запрещал девушке использовать свою силу для того, чтобы помогать своей семье в ее амбициях.

Несомненно, Герцог все это знал – тогда его дочери было что-то около двадцати лет. Уже до этого Розамунда кое-что знала – она наверняка научилась кое-каким заклятьям у бродячих волхвов и чародеев, которыми изобиловала Империя. Но этих заклятий все равно было недостаточно – чтобы обрести знание настоящего волшебства, нужно было прежде всего учиться при Совете Кудесников. А научиться можно было только в том случае, если принесешь клятву на верность, в которой помимо всего прочего черным по белому написано, что ты обязуешься не использовать полученных знаний во вред кому бы то ни было.

– Ему не следовало выходить одному, без охраны, – говорила собеседникам Розамунда, когда Керис уносил поднос с грязной посудой.

Сидевший рядом с женщиной худощавый Витвел Сим энергично возражал:

– Но регент ни за что не осмелился бы…

– Неужели? – в глазах женщины заблестели стальные искорки. – Принц-регент ненавидит рожденных с волшебством, то есть и нас тоже. Как-то мне рассказывали, что после бала принц садился в карету, и тут, на свою беду, дорогу ему перешла одна из старых колдуний. Он весь затрясся от злости и чуть не забил старуху.

Весь Летний дворец говорит об этом до сих пор. Нет, он точно сумасшедший, как и его любимый папочка.

– Но вот различие между ними заключается в том, – вмешался дотоле молчавший Иссей Белкери с другого конца стола, – что его отец для нас менее опасен.

Сбоку от него сидели две новообращенных девочки-ученицы – одна рыженькая, лет семнадцати, а вторая чуть постарше, с иссиня-черными волосами. Они ничего не говорили, но слушали с молчаливой жадностью. Они знали, что это всего-навсего обычные сплетни, но кто знает, вдруг в будущем это как-то повлияет на ход их жизни? Рядом с ними мешком восседала на стуле старая тетушка Мин – самая старая из волшебников квартала. Она было задремала, но Керис с улыбкой коснулся ее руки, и старуха, что-то забормотав, снова принялась за вязание. Спицы так и мелькали в ее руках, похожих на когтистые птичьи лапы.

Тут снова подал голос Витвел Сим:

– Но даже если принц и полагает, что наше волшебство – самое обычное шарлатанство, как он, несомненно, подумал о той старухе, он все равно не отважится разозлить архимага. Этого не допустит ни Совет, ни Церковь. А мы и не знаем, что Солтерис ушел во дворец…

– Если солдаты регента повсюду в городе, – холодно заметила Розамунда, – то уже не столь важно, кто куда ушел. Нет, принц Фарос, несомненно, просто сумасшедший.

Его вообще давно нужно было отстранить от власти, отдав ее кому-то из двоюродных братьев или сестер.

– Как сурово, – рассмеялся Иссей, – но вот только хочешь ли ты, чтобы Империей правили всякие простофили вроде Магистра Магуса, а то еще похлеще – какая-нибудь старая колдунья?

Красивые губы женщины непроизвольно дрогнули при упоминании одного только имени самого известного в городе шарлатана. Но Розамунда сумела сдержать свой порыв, обратившись к тарелке с уже остывшей пищей. Не найдя нужных аргументов, она просто предпочла помолчать – ведь молчание иногда тоже очень хороший козырь.

Керис, нося на кухню грязную посуду, думал о предстоящей тренировке по фехтованию. Затем его мысли снова сползли на деда – он думал о том, какое отношение имеет к архимагу все сказанное за столом. Не потому, что Керис не верил в способность регента учинить что-нибудь недостойное – как раз на гадости тот был горазд – просто молодой человек не мог поверить, что кто-то способен причинить вред его деду.

С детства Керис знал своего второго деда, Солтериса Солариса, как очень загадочную личность. Дед изредка – зимой чаще, а летом всего раза два – захаживал на хутор его матери, находившийся возле Пшеничной деревни. Тогда волосы Солтериса были темными, как сейчас волосы матери Кериса, но сам Керис уродился светловолосым, в отца. Иногда казалось, что от отца Керис унаследовал еще что-то, не только цвет волос. Когда Керис давал торжественную клятву в присутствии всего Совета Кудесников, он обещал защищать архимага всеми силами – а у него было куда больше физической силы, нежели волшебной.

Вообще же Керис старался думать о том, что касалось его напрямую, – о постоянном совершенствовании воинского искусства. И уж на этих тренировках он выкладывался как подобает, нанося удары деревянным мечом под неусыпным оком наставника.

Обычно занятия происходили в самом нижнем этаже дома, в полуподвале, куда под вечер сквозь стрельчатые окна падал солнечный свет угасающего дня. Несмотря на пять лет непрерывных упражнений, каждый вечер после занятий Кериса свербила одна и та же мысль: все, так больше невозможно. Все эти "вперед-назад", "коли-руби" и "раз-два" надоели ему до черта, тем более что умение настоящего воина к нему упорно не желало приходить. Но зато во время тренировок в голове не оставалось никаких мыслей – так учил наставник. Он говорил, что думать нужно только этими "вперед-назад" – "коли-руби", вспоминая уроки фехтования, полученные когда-то, иначе в бою, стоит только отвлечься, враг сразу одолеет тебя. И на разные другие беспокойные размышления времени не оставалось, что тоже было неплохо.

К десяти часам вечера темнело, но гулять Керису после занятий совершенно не хотелось – тренировки выматывали последние силы. Поплескавшись над лоханью с теплой водой, он как подкошенный падал в постель и засыпал крепким сном. Но теперь он задумался над тем, что же все-таки произошло. Он спросил про деда, причем вопрос казался самым что ни на есть невинным. Но реакция на него оказалась совершенно непредсказуемой. Неужели волшебство архимага и в самом деле пропало?

Уже давно Керис перестал верить в то, что он сам обладает хоть какими-то зачатками волшебства. Но теперь уставив глаза в непроницаемую тьму, он понимал, как много за эти годы стало значить для него волшебство. Без волшебства, без размышлений о нем душа становилась как бы пустой, выхолощенной, если не сказать хуже. Все равно как если бы глаза стали видеть окружающий мир в черно-белом свете.

Иногда до него доносились обрывки разговоров, которые волшебники шепотом вели между собой о том, от чего именно зависит волшебная сила человека. Судя по этим разговорам, волшебство сохранялось благодаря либо врожденной способности, либо каким-нибудь амулетам и скарабеям, сделанным из чего угодно – от глины до драгоценных камней, какие носили только очень богатые люди или знатные особы.

Волшебство можно было вызвать специальными заклинаниями, заклинаниями можно было и уничтожить или уменьшить чей-то волшебный дар. Но это все не то. Керис представлял свою душу как глиняную форму для отливки, из которой уже вытопили воск, но бронзу или золото не залили. Так и влачит она пустое существование. И в такую пустоту обычно набивается обычная пыль.

Молодой человек заплакал бы, но воинская клятва не давала ему на это право.

Нет, заснуть положительно невозможно. Воин оделся и, стараясь поскорее выбраться из душной тьмы спальни, стал спускаться вниз по лестнице. Все та же назойливая воинская клятва нашептывала ему, что он должен еще и обуться, а также не забыть свое верное оружие. Но то, что парень неожиданно открыл для себя пустоту своей души, занимало его больше всего. Потому-то хотя бы сейчас воинской клятвой можно было пренебречь. Свежий воздух улицы сразу прояснил голову. Из-под крыш домов по другую сторону площади доносилось воркование голубей, обсуждавших свои птичьи дела. Да, у всех проблемы. И тут ночную тишину разорвало кукареканье какого-то непутевого петуха, явно спутавшего время суток.

Итак, Тирле сказал, что такого не может быть. Почему? Не может быть, потому что попросту не может быть? Но это чепуха. Однако прошлой ночью сам Керис, проснувшись, почувствовал сквозь биение своего сердца, что из него вытекает то немногое волшебство, которое еще осталось в его душе. И тогда его пронзил холодный ужас. Это было что-то, что не должно было и не могло случиться, как сказал Тирле… И теперь его душа была полностью лишена волшебства.

Керис прислонился к покрытому затейливой резьбой дверному наличнику, ощущая в душе эту странную пустоту. Странно, но это было даже не огорчение, а какое-то неопределенное чувство – именно пустота. Тут взгляд молодого человека упал на высокие узкие окна дедова дома, и он подумал, вернулся старик или нет. Света в окнах не было, но это еще не означало, что он спит, – архимаг часто сидел в своем кресле и читал, не зажигая света. На то он и был архимагом, чтобы быть способным на такие дела. Возможно, он знал и умел нечто такое, о чем старый Тирле и понятия не имел.

Но что теперь говорить об этом. Что прошло, того уже не вернешь. Это как человеческая невинность, которая не возвращается, как ни старайся. С запада доносился какой-то неясный шум. Впрочем, это было нетрудно объяснить – кварталы западной части города Ангельской Руки были очень густо населены, а возле замка-цитадели Святого Сира располагались различные увеселительные заведения, причем жизнь в некоторых из них не прекращала бить ключом даже глубокой ночью.

Затем откуда-то донесся стук колес кареты по брусчатке улицы, кто-то закричал.

Наверное, пьяный… Вот она, беспокойная городская жизнь.

Даже не думая о том, что он делает, Керис медленно стал спускаться по ступенькам. Его рука нащупала в кармане кошелек. Куда это он собрался? И тут Керис понял – ноги сами несут его в таверну "Стоящий конь", где он сегодня наверняка напьется до потери сознания.

Напиться? Парень остановился, ошеломленный, чувствуя отвращение к себе.

Вообще-то воинская клятва не ограничивала пьянство, но когда товарищи Кериса отправлялись в таверны и ему приходилось составлять им компанию, то он хоть и пил, но всегда при этом оставался трезвым, вливая в себя ровно столько огненной воды, сколько позволяло ему держаться на ногах и контролировать свой рассудок.

Ведь клятва воина требовала, чтобы он всегда готов был вступить в бой, а Керис сомневался, что пьяный сможет достойно сражаться.

Но теперь все это казалось уже не столь важным. Он чувствовал, что ему нужно не вино, а то забытье, которое вино приносит. Чтобы как-то вытеснить из души пустоту, хотя Керис знал, что все равно ничего хорошего из этого не получится.

Но, помедлив немного и вздохнув, Керис продолжил спуск, хотя не был даже обут и вооружен.

Едва только его ноги ступили на шершавый булыжник мостовой, как до него донесся отчаянный крик Тирле:

– Нет!

Пять лет непрерывных тренировок вселили в Кериса уже ставшее инстинктом умение при крике об опасности бросаться и искать убежища, чтобы оттуда оказать сопротивление возможному врагу. Но теперь он стоял, словно застывший или парализованный, видимый в мутном лунном свете. А в это время округлая тень жирного волшебника выползала из ближнего переулка, который за свои характерные приметы прозывался Зловонным. Он видел охваченное каким-то безумием лицо Тирле, который вдруг неловко кинулся бежать через площадь, махая руками, как птица с подбитыми крыльями, чтобы сохранить равновесие.

Вдруг из темноты на той стороне площади сухо ударил пистолетный выстрел.

Пуля нашла свою цель – Тирле, остановившись, вдруг содрогнулся, словно переломившись пополам, а затем, разметав руки, свалился на мостовую. Из темноты на той стороне площади выскочила темная фигура и понеслась мимо лежащего неподвижно Тирле к началу Зловонного переулка. Все это Керис наблюдал неподвижно, чувствуя, что его охватывает безразличие. Он знал также, что Тирле умер, но еще больше ему было жаль утерянного волшебного дара. Сейчас ничто окружающее его как бы совершенно не касалось. Впрочем где-то, в глубине души гнездился ужас, потрясение, но только от того, что произошло с ним самим.

Вдруг в приступе внезапного гнева парень сорвался с места и бросился бежать, вознамерившись поймать темную фигуру. Он успел сделать два шага, и, наколов ногу обо что-то острое, вспомнил, что на нем нет ни обуви, ни оружия. Проклиная свою сегодняшнюю тупость, Керис бросился в тень, которую отбрасывал на площадь дом послушников. И тут снова раздался пистолетный выстрел.

Из угла дома полетела кирпичная крошка, один маленький кусочек больно чиркнул по щеке воина. Керис знал, что теперь неизвестному стрелку нужно было перезарядить пистолет, за это время можно попробовать рвануться и одолеть неизвестного стрелка. Но паника и какой-то неведомый прежде страх сковали его намертво. Керис слышал стук башмаков незнакомца о мостовую и старался сдвинуться с места, чтобы броситься в погоню. Но ноги упорно не желали слушаться хозяина. Впрочем, это ничего не значило: душа его оставалась по-прежнему спокойной и пустой. Но зато теперь можно вернуться в кровать и наверняка заснуть, а тело Тирле все равно до утра никуда отсюда не денется. Разозлившись на самого себя, Керис усилием воли бросился навстречу опасности. За пять лет, несмотря на болезни и случайные травмы, он все-таки сумел кое-чему научиться, но сейчас ему было удивительно трудно бежать. В чем дело? Где-то в глубине души парня шевельнулось подозрение, что здесь наверняка не обошлось без какого-нибудь заклятия или чего-то в этом роде, но он и понятия не имел о том, что такие заклятия тоже существуют.

Бег его снова стал замедляться. Тем временем преследуемый окончательно скрылся в непроницаемой тьме Зловонного переулка. Керис упорно продвигался вперед вдоль стены, прячась в темноте. Ему нужно было во что бы то ни стало добраться до угла дома. Он был готов в любой момент пригнуться, если вдруг рука с пистолетом появится из-за угла. Кстати, прогремевшие почти друг за другом два выстрела навели Кериса на мысль, что у стрелявшего наверняка два пистолета – сейчас, правда, незаряженные – а уж третий у него вряд ли есть. Через тонкую полотняную рубашку воин чувствовал шершавый камень стены. Странное дело – Керис страшно устал, как будто пробежал несколько миль.

Наконец он дошел до угла и осторожно заглянул за него. Но там он ничего не увидел: ни стен, ни неба, ни света. Кругом тьма, черная пустота, в которой, кажется, останавливается даже время. Только где-то возле его ног начиналась более-менее освещенная мостовая. Бледный лунный свет особенно рельефно выделял некоторые камни.

Керис почувствовал, что ужас петлей затягивает ему горло. Такого страха, он помнил точно, он не испытывал с детства, когда однажды ночью прошел по двору родительского дома и увидел горящие ядовитой злобой, устремленные на него глаза крыс. Вдруг налетел легкий ветер, принялся трепать его рубашку. Керис прижался головой к холодному камню стены, надеясь, что хоть это как-то приведет его в чувство. Нет, здесь, несомненно, была опасность, но воин почувствовал, что выученные им досконально тактические приемы покинули его тело, как волшебство – ум. Ему захотелось бросится наутек, но куда, где безопасно? Он не боялся смерти, но все же хотел знать, с какой стороны и в каком обличье она придет.

Вдруг и это чувство покинуло его. Подобно человеку, который во сне ощущает, как прохладный дождь пронизывает своими живительными нитями летнюю духоту, он почувствовал, что его медленно, но верно охватывает безнадежность, какая-то безысходность. И все оттого, что Керис не понимал, что с ним случилось.

Продолжая стоять прислонившись лицом к стене, Керис вдруг почувствовал, что словно проснулся. На душе стало легче, ум прояснился. Окружающее больше не виделось в черно-белых тонах, глаза стали различать оттенки. И тут Кериса охватила непреодолимая злость на самого себя – как он только мог выйти из дома необутым и невооруженным.

У него даже ноги подкосились, едва он подумал, что могло бы с ним произойти.

Собрав в кулак всю свою волю, парень снова двинулся вперед, одновременно стараясь углядеть ту самую руку с пистолетом.

Войдя в переулок, Керис стал осторожно пробираться навстречу темноте.

Внизу, в заросшем мхом каменном желобе, журчала вода. Вдруг перед ногами парня заблестела лужа, такая обширная, что ее просто невозможно было перепрыгнуть. Но он готов был поклясться, что на той стороне лужи не было следов мокрых подошв.

Керис вернулся назад, к распростертому на холодной брусчатке телу Тирле. В ближайших домах вспыхивал свет, послышались встревоженные голоса. Парню бросилось в глаза, что на груди Тирле расплылось огромное темное пятно. Рот был открыт – жизнь не хотела покидать это тело, легкие жадно ловили воздух. Керис опустился на колени и приблизил лицо к голове Тирле. Старик чародей открыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Кериса и прошептал:

– Антриг.

Это было его последним словом. Через секунду Тирле был мертв.

– Нужно известить власти.

Архимаг Соларис, наклонясь над телом Тирле, не ответил на слова инструктора по технике владения оружием, который стоял в окружении жителей квартала. Тут были староверы и послушники, торговцы и ремесленники – все в наспех накинутых одеждах. Женщины с ужасом смотрели на безжизненное тело. Керис прикрыл платком лицо убитого – уж слишком страшно смотрели на людей распахнутые глаза трупа.

Парень заметил, что над кромками крыш уже забрезжил свет. Наконец старик произнес:

– Да, наверное, это нужно сделать.

Госпожа Розамунда неподвижно стояла, облаченная в свою обычную одежду, а не в какой-то ночной балахон, как большинство присутствующих. Услышав слова старика, она словно встрепенулась и сказала:

– А что извещать, они все равно найдут какой-нибудь повод, чтобы не заниматься этим делом до наступления рассвета.

Рот Солтериса скривился в усмешке:

– Возможно.

Тут он снова посмотрел на неподвижное тело Тирле. Кожа убитого чародея уже начала приобретать землистый оттенок, нос заострился.

Что-то шевельнулось внутри Кериса, и он протянул руку, чтобы поправить сбившийся камзол Тирле. Сделав это, молодой человек вдруг ощутил на ладони странную липкую жидкость. Да это же кровь, догадался он, кровь Тирле! Конечно, сам он привык к крови – какой же воин боится крови. Впервые Керис убил человека в возрасте пятнадцати лет – школам, где обучали воинскому мастерству, отдавали приговоренных к смерти преступников, поскольку, как известно, нет ничего лучше, как изучать все наглядно, на живом теле, а не колоть мечами скучные соломенные чучела. Если бы Совет Кудесников отдал такое распоряжение, он сам бы вонзил меч в горло Тирле. Но такое… В жизни Кериса еще не случалось, чтобы так умирал человек, которого он знал уже много лет. К своему стыду, Керис обнаружил, что многолетние тренировки не уничтожили в нем чувства жалости, о необходимости иметь которое так часто говорил инструктор-наставник. Надо же, как иногда получается. Сколько неудач за один день.

Наконец Солтерис поднялся на ноги, шелест его камзола вывел Кериса из задумчивости. Солтерис был весьма хрупкого сложения, с копной снежно-белых волос. Несмотря на довольно преклонные годы, Солтерис был довольно подвижен и даже сейчас без труда сумел подняться без посторонней помощи.

– Надо занести его куда-нибудь, не на улице же оставлять, – сказал волшебник.

При этом он поглядел на двух воинов, которые дежурили в эту ночь. Этот взгляд воины истолковали по-своему – они сразу же принялись убеждать, что во время убийства были на другом конце квартала, но Солтерис взмахом руки остановил их излияния.

– Никто в этом не виноват, – мягко сказал стражникам архимаг. – Мне кажется, Тирле убили потому, что он просто некстати оказался на пути стрелявшего, вот и все. К тому же наш чародей видел его да и вообще поднял тревогу. Оснований убрать такого человека больше чем достаточно.

– Нет, – проскрипел старческий голос, доносившийся со стороны Зловонного переулка, – ты не забывай о Вратах… Вратах в темноту… Вратах в пустоту…

Солтерис резко повернул голову на голос. Керис, повинуясь привычке, сразу выступил вперед, готовый в случае необходимости защитить деда. Но в следующий момент он успокоился, поскольку голос был знакомым.

– Тетушка Мин? – позвал Керис.

Из Зловонного переулка вышла согбенная фигура и засеменила к Солтерису.

Когда-то, в молодости, старуха была известна как Минхирдина Белокурая. Теперь от белокурости не осталось и следа – волосы были и седыми, и жидкими, а неподпоясанная длинная, до пят, рубаха волочилась по лужам и брусчатке. В руках Мин держала свое обычное вязание, с которым никогда не расставалась. Шла старуха, поминутно пошатываясь, и обеспокоенный Керис рванулся ей навстречу, чтобы старая женщина ненароком не растянулась на мостовой. Воин ласково сказал:

– Тетушка Мин, вам вообще не следовало бы подниматься с постели ночью, а уж сегодняшней ночью и подавно.

Но старуха явно не обратила внимания на добрый совет, зато прямым ходом направилась к Солтерису и Розамунде.

– Повсюду зло, – возвестила старуха. – Зло пришло к нам из других миров. Только тонкая перегородка отделяет нас от зла. Темный Волшебник знал это…

Солтерис удивленно нахмурил седые брови. Керис смотрел то на него, то на тетушку Мин, которая в конце концов, достав свое вязание, направилась обратно.

– Другие миры? – непонимающе поинтересовался парень. Он смотрел на брусчатку, на начало Зловонного переулка, на стены домов, вытесанные из серого камня. Потом он поднял голову – небо заметно просветлело.

– Но… – начал Керис удивленно, – мир-то наш. Он один. Других миров нет. А Солнце и Луна движутся вокруг нас…

Солтерис покачал медленно головой.

– Нет, сын мой, – сказал старик. – Уже давно известно, что не Солнце движется вокруг нас, а мы вокруг него. Хотя Святая Церковь пока не признала этого. Но тетушка Мин имеет в виду совсем не это, – снова нахмурившись сказал Солтерис. – Да, Темный Волшебник знал, несомненно. – Он перешел на шепот. – Как знаю и я. – Старик положил руку на плечо старой женщины. – Пойдем. Пока больше ничего не случилось, мы должны успеть с этим разобраться.

Послали стражника – одного из двух, которые были одеты по всей форме, – за лекарем. К удивлению Кериса, тот прибыл уже через полчаса. Затем они перешли в дом архимага, где в сводчатом кабинете Керис изложил Солтерису, Розамунде и тетушке Мин все, что он видел и слышал: пистолетные выстрелы, потом эта странная погоня, потом темнота – уж не Врата ли в Пустоту? А началось все с того, что он услышал стук каблуков по брусчатке площади. Керис еще тогда удивился – кто это из жителей города отваживается зайти, да еще ночью, в квартал Староверов.

Наконец пришел и лекарь – Керис был уверен: этот человек, одетый в камзол и толстые чулки, обутый в башмаки с массивными пряжками, наверняка врач или ворожей.

– Итак, доктор Нарвал Скипфраг. – Солтерис поднялся с резного кресла черного дерева и протянул изящную, но сильную руку. Врач пожал руку, вежливо наклонив голову. При этом он быстрым взглядом окинул комнату, мигом оценив ее убранство – шкафы до потолка, битком набитые книгами в кожаных переплетах, бутылочками, флакончиками и склянками, какими-то геометрическими фигурами непонятного назначения и хрустальными призмами.

– Я пришел настолько быстро, насколько было возможно, – сообщил врач.

– Спешка уже ни к чему. – Солтерис указал ученому на кресло, которое только что внес в комнату Керис. – Человек умер почти мгновенно.

Врач даже рот раскрыл от удивления. Он был высок, но сложен пропорционально своему росту, волосы его были зачесаны назад и связаны в некое подобие хвоста – такие прически носили в старину. Несмотря на то, что врач был разбужен посыльным, ученый щеголял тщательно отглаженной сорочкой и аккуратно повязанным галстуком.

– Это доктор Скипфраг, – представил врача Солтерис, – а это госпожа Минхирдин, госпожа Розамунда, мой внук Керис, он охраняет наш Совет. Керис видел, как произошло убийство. Доктор Нарвал Скипфраг – придворный врач императора и одновременно мой старый друг.

Как и положено воину, Керис скрыл свое удивление от окружающих. Вообще-то обычные люди не слишком верят в силу всяких там магов и чародеев, не общаются с членами Совета Кудесников, не говоря уже о том, что кто-то стал бы водить дружбу с архимагом. Но доктор Скипфраг улыбнулся и вежливо кивнул госпоже Розамунде.

– Мне кажется, что в другой жизни мы с вами уже встречались.

Женщина улыбнулась как-то неестественно, как будто против воли.

Сидя в своем любимом кресле и не прекращая вязать, тетушка Мин поинтересовалась:

– Ну что, как там поживает его величество?

Лицо врача несколько помрачнело.

– Он в добром здравии, – сообщил Скипфраг лаконично.

Госпожа Розамунда разомкнула пухлые губы и сказала:

– Что же, в некотором смысле очень жаль.

Солтерис вопросительно посмотрел было на нее, но Скипфраг в этот момент сразу опустил глаза, рассматривая свои руки с широкими ладонями. Розамунда только пожала плечами.

– В конце концов, хорошее здоровье – это не дар судьбы, да и не дар вовсе, скажу я вам. Если у человека нет ума, это еще хуже, чем нет здоровья. Уже четыре года прошло. Я сомневаюсь, что в один прекрасный день он вдруг проснется с ясным рассудком. Такого просто не может быть.

– Но в один прекрасный день он может запросто удивить нас всех, – в тон ей сказал Скипфраг. – Я бы сформулировал свою мысль так: его сын полагает, что все происходит именно так, как вы, милостивая государыня, считаете.

При одном только упоминании принца-регента зеленые глаза Розамунды недоброжелательно сузились.

– Возможно, тут речь идет и о его сыне, – мягко заметил Солтерис, – потому-то, Нарвал, тебя сюда и пригласили. Человек, которого убили, был волшебником.

Врач ничего не ответил. Солтерис откинулся на спинку тяжелого кресла и тоже задумался. Тишину нарушало только еле слышное потрескивание огонька подвешенной к потолку лампы. Наконец Солтерис сказал:

– Внук мой рассказал, что Тирле громко закричал: "Нет, нет!", когда увидел, что какая-то темная фигура стоит в тени здания Совета. А потом этот человек пристрелил Тирле и бросился в Зловонный переулок, в темноту. Вообще-то Керис не видел, возле какого именно дома стоял убийца, но мне почему-то кажется, что стоял он именно возле этого здания, где мы все сидим.

– Ты думаешь, – еле слышно спросил врач, – что регент Фарос подослал его?

– Вообще-то Фарос никогда не скрывал своей ненависти к тем, кто знаком хоть с зачатками волшебства.

– Пожалуй, да, – согласился доктор Скипфраг и задумчиво поднял голову, словно рассматривая матово-узорчатое стекло лампы. Так же рассеяно-задумчиво поднявшись с места, доктор подкрутил фитилек лампы, чтобы пламя сильнее освещало комнату и собравшихся. Тут он пробормотал: – Интересно. И даже нет температурных изменений. – Он посмотрел на Солтериса и спросил: – Странно уже само по себе, не правда ли?

Солтерис понимающе кивнул. Но Керис, стоя в углу и не вмешиваясь, как и положено воину, был все-таки благодарен госпоже Розамунде за ее сакраментальный вопрос.

– Почему так? Сейчас вообще мало кто верит в нашу силу.

Голос женщины звучал довольно горько. Она продолжала:

– Сейчас люди работают на мануфактурах, сидят за прилавками, а в волшебство не верят. Они не верят ни во что, что можно было бы использовать для улучшения условий своей жизни.

Архимаг пробормотал:

– Но это верно, это же самая нормальная реакция. Так и должно быть.

Скипфраг улыбнулся, отчего все увидели темные круги вокруг его глаз.

– Нет, – сказал он. – Большинство из них не верят даже в ворожбу. Они на всех перекрестках кричат, что этого нет и быть не может, но сами тайно ходят к ворожеям, я знаю. Но что могут эти ворожеи – они ведь не давали Обета.

Единственное, на что способны эти горе-маги, так это давать какое-то пойло, которое они именуют приворотным зельем, или писать странные знаки над входами в лавки, чтобы предохранить товары и кассу купца от нечестных людей. А этот Магистр Магус – слоняется без дела по всем кварталам и пытается превратить свинец в золото. Кстати, почему вы думаете, что Святая Инквизиция не арестовывает этих шарлатанов, хотя они разгуливают за пределами нашего квартала?

Да потому, что они помогают поддерживать в людях страх. А страх в душах людей – это как раз то, что нужно нашей Святой Инквизиции.

– Но регент… – и архимаг покачал головой.

Через раскрытые настежь окна в комнату донесся разноголосый шум – город просыпался. Керис стоял и механически вспоминал: вот так дребезжат по камням мостовой колеса фургона мясника, там слышится протяжный голос торговца горячей лапшой, а там визгливо переругиваются молочницы. Резкие порывы ветра доносили запах воды и крики чаек – город был портовый. Солтерис грустно рассматривал резьбу своего кресла, хотя можно было побиться об заклад, что он наверняка успел досконально изучить этот узор, насколько сложным он ни казался бы постороннему наблюдателю. Тетушка Мин и вовсе смежила глаза, как будто потеряла интерес к происходящему.

Скипфраг осторожно кашлянул, и его стул тяжело заскрипел.

– Я дружил с его величеством много лет, – сказал он печально. – Ты знаешь, Солтерис, он всегда хорошо относился к людям волшебства. Хотя по чисто политическим причинам не давал им слишком большой свободы. Он верил в волшебство – иначе бы он не дал военной силы, которая помогла бы тебе разгромить Темного Волшебника Сураклина.

Солтерис не шелохнулся, но Керис заметил, что слова врача все равно произвели на него должное впечатление.

– Ненависть Фароса ко всем вам есть нечто большее, нежели неверие в ваши силы, – тихо продолжал Скипфраг, – он полагает, что помешательство его отца произошло по вашей вине.

Розамунда протестующе всплеснула руками.

– Быть этого не может. Ведь он ненавидит нас еще с детства. Он подозревает нас во всех смертных грехах.

– Может быть, так оно и есть, – пробормотал Солтерис, – но еще более правдоподобным мне представляется, что антипатия регента к нам переросла со временем в настоящую манию. Скорее всего, он просто слишком боится меня, чтобы выступить против нас открыто. Но что ему стоит подослать наемного убийцу? – Тут он посмотрел на Скипфрага и спросил его: – Послушай, а ты не можешь разузнать о том, что замышляется против нас при дворе?

Врач, поразмыслив, кивнул.

– Думаю, это возможно. К тому же я общаюсь с этим Фаросом, да и друзей у меня среди придворных хоть отбавляй. Я постараюсь поспрашивать незаметно. Если там действительно что-то затевается, я обязательно узнаю.

– Хорошо. – Солтерис поднялся с кресла. То же самое сделал и врач. Его громадная фигура сразу заслонила тщедушного архимага.

Керис, открывая перед гостем дверь, успел в свете нового дня заметить, что кровь Тирле уже добросовестно смыта с булыжной мостовой и смыта совсем недавно, поскольку это место все еще влажно поблескивало водой. Наставник по фехтованию и двое послушников стояли на пороге своего дома, негромко беседуя о чем-то.

Наставник сжимал в руке меч. Но к чему теперь оружие, подумал Керис, ведь известно, что после драки кулаками не машут.

И тут, глядя, как Солтерис провожает гостя, Керис вдруг подумал: а что делал на улице сам Тирле в столь неурочный час? И почему вдруг бодрствовала Розамунда – ведь она прибыла на место происшествия одной из первых, но – странное дело – при этом была одета совсем не наспех. Даже волосы ее были идеально расчесаны и аккуратно уложены – в таком виде с постели не встают. Тут взгляд его переместился в глубь комнаты. А тетушка Мин? И она была полностью одета. Как это старая женщина может одеться с такой скоростью, как солдат по сигналу тревоги?

Правда, волосы ее не были расчесаны. Но тут Керис подумал, что это еще ничего не значит, поскольку старуха все время ходила растрепанная.

Неужели все они бодрствовали и были в таком же состоянии, что и он сам?

Когда Керис вышел на улицу, холодный воздух раннего утра ударил ему в лицо. Тут же легким зудом дала знать о себе царапина, нанесенная куском кирпича, когда пуля ударила в угол дома совсем рядом с ним. Первые солнечные лучи упали на противоположную сторону площади, обряжая дома в иные оттенки, нежели преобладающие там коричнево-серые. Растения на окнах Тирле тянули к этим лучам листочки, нисколько не заботясь о том, что им теперь некого радовать своим бурным произрастанием. На площади ученый Нарвал между тем усаживался в свою двуколку; архимаг, вышедший проводить друга, держал лошадей под уздцы. Керис отчетливо слышал сочный голос врача:

– Так действительно будет лучше. Моя репутация врача не пострадает, если я стану проводить опыты с электричеством, но она исчезнет окончательно, если станет известно, что я общаюсь с волшебниками. И тем более, если я в магию верю. Я разузнаю для тебя при дворе что смогу. Но только все равно, друг, прошу – береги себя.

Скипфраг натянул вожжи, и Солтерис отступил назад. Окованные железом ободья колес звонко задребезжали по мостовой. Придворный врач императора двора убыл.

Архимаг стоял еще некоторое время, неподвижно уставясь в отполированный ногами и колесами булыжник мостовой. Босые ноги Кериса чувствовали прохладу кирпичных ступенек, а свежий утренний ветерок трепал его рубашку. Парень еще раз посмотрел на деда и вдруг заметил, как старик изменился, как постарел за те восемнадцать месяцев, которые он провел здесь. Когда он последний раз обращал внимание на состояние деда – как раз перед тем, как начать тренировки по фехтованию, – дед еще казался крепким. А теперь… А теперь он был похож на побитую временем статуэтку из слоновой кости. Вздохнув, старик повернулся, и тут взгляд его упал на Кериса, все еще стоявшего на ступеньках.

– Что имела в виду тетушка Мин? – осторожно поинтересовался Керис. – Когда она говорила про другие миры? Про Пустоту и Врата в Пустоту? – спустившись с крыльца, молодой человек подал деду руку и продолжал спрашивать: – Неужели есть еще и другие миры, не только наш?

Солтерис взял руку внука. Тонкая, холодная рука старика из-за своей жесткости ассоциировалась у Кериса с птичьей лапой. Керис вообще-то не мог бы похвастаться высоким ростом, но теперь заметил, что он выше архимага. А ведь в детстве дедушка поднимал его на руки, и Керису казалось, что он взлетает на головокружительную высоту… Хотя, конечно, недостойно воина думать о происшедшем, но остановить ход мыслей он уже не мог. Керис молча помог деду подняться по крутым ступенькам.

Наконец они остановились на площадке перед входом, уже на верху ступенек. Оба молчали. Архимаг размышлял, очевидно, над тем, как лучше и доходчивее всего ответить на вопросы человека, который о волшебстве имеет самое что ни на есть смутное представление.

Тут старик что-то надумал.

– Да, – тихо сказал он, – и мне кажется, дитя мое, что ты видел те самые Врата, которые описывала тетушка Мин. Это были Врата в Пустоту, которая отделяет один мир от другого.

– Я… Я… – забормотал Керис, – ничего подобного раньше и не слышал.

На губах старика появилась вымученная улыбка.

– Мало кто вообще слышал об этом, – сказал он тем же еле слышным голосом. – И еще меньше людей пересекали эту Пустоту. Мне однажды пришлось сделать это, и я попал в другой мир, по ту сторону Пустоты, – теперь глаза архимага смотрели отчужденно, словно видели уже не площадь, не подворье, а космос. – Насколько мне известно, только два человека имеют самое полное представление о том, что есть эта Пустота, по какому принципу она устроена, как, грубо говоря, ее пощупать и потрогать, как перейти через нее. Один из этих людей уже в могиле, – тут старик замолчал, а потом сказал, уже более громко и отчетливо: – А второго зовут Антриг Виндроуз.

– Антриг? – пробормотал Керис. – Тирле произнес как раз это имя.

Солтерис мгновенно бросил на внука пронизывающий взгляд.

– Он и в самом деле произнес это имя?

На какие-то доли секунды в темных глазах старика отразилось сомнение, затем он улыбнулся.

– Он и в самом деле мог произнести это… Как и я только что… если он думал, что какая-нибудь опасность движется на нас из Пустоты. Антриг, – повторил он, и в мозгу Кериса шевельнулось что-то, как будто бы вспомнился какой-то давно забытый эпизод детства.

– Антриг, – раздался за ними сочный голос госпожи Розамунды, которая тоже подошла к ним.

Реакция у Кериса была отменной – он сразу повернулся. Так и есть – женщина спокойно стояла в полутемном коридоре позади них, ее изящные белые руки были сложены на животе, а темные волосы ниспадали на плечи, перехваченные только красным шелковым шнурком.

Тут Керис вспомнил – то ли кто-то ему говорил, то ли он где-то когда-то услышал обрывок разговора. Но это засело в его памяти, и он спросил:

– Этот Антриг… Он ведь был волшебником, не так ли?

– Да, волшебником, – сказал архимаг. Он поправил пряжку на плече, удерживающую концы его черного плаща. Но мысленно он был не здесь – глаза старика смотрели в пустоту, словно через само время…

– Предсказатель! – воскликнула Розамунда. – В свое время отрекся от данных им же клятв и обетов. Стал обыкновенным гадателем, которые всматриваются в кофейную гущу и в расклад гадальных карт, вот и все. В изломах света, отраженного в куске стекла, он надеялся высмотреть способ обрести бессмертие.

– Возможно, это действительно так, – мягко сказал архимаг, – но только нужно учитывать, что он наверняка самый могущественный маг из ныне живущих. Еще тринадцать лет назад он был самым младшим из всех, избранных в Совет Кудесников.

А три года спустя его исключили из Совета, отобрали все ученые титулы и лишили всех званий. А потом и вовсе изгнали. И все это за то, что он вмешался в ссору между императором и Хозяевами Зерновых Полей. С тех пор он скитается неизвестно где. Где его найдешь теперь, мир-то вон какой большой.

Керис нахмурился. Полузабытые воспоминания детства воскресили-таки в его памяти одну картину – архимаг сидит возле жарко пылающей печи в доме бабушки Кериса. А рядом с архимагом – высокий и стройный молодой человек, с которым он пришел. Они возились с каким-то колесом при свете пламени, а потом тот человек таинственным голосом рассказывал разные страшные истории о привидениях…

– А он злой? – поинтересовался Керис, поскольку этой информации его память не сохранила.

Солтерис несколько мгновений подумал, а потом отрицательно покачал головой.

– Думаю, что нет, – сказал он. – Но вот мотивы его поведения всегда оставались для меня неясными. Да и вообще, насколько я знаю, никто не мог предсказать, что он станет делать тогда-то и тогда-то и для чего. Как я уже сказал, он значительно могущественнее всех живущих ныне волшебников, сильнее он и меня. Но его ум подобен темному и глубокому колодцу, в котором даже дна наверняка нет, поскольку в него без малейшего труда смогли уместиться достижения мысли многих веков и нескольких вселенных. Он одновременно мудр и невинен, коварен и упрям, а теперь, чего я очень боюсь, еще и безумен.

Но госпожа Розамунда только безразлично передернула плечами.

– Да он всегда был безумцем.

– Это верно, – тут лицо архимага озарила странная улыбка, – но проблема в том, что никто еще не смог узнать, насколько Антриг безумен, – взгляд старика потух.

– А последние семь лет он и вовсе сидел пленником в Башне Тишины, а ведь самые камни этой башни пропитаны заклятьями, которые не пропускают никакое волшебство.

Просидев столько времени в Башне в качестве узника Святой Церкви, он был отделен от волшебства целиком и полностью. Я могу только надеяться, что у Антрига Виндроуза хватит все-таки здравого рассудка, чтобы помочь нам. А нам очень нужна будет его помощь, поскольку я боюсь, что мы имеем дело с угрозой, которая исходит из другого мира.