"Полина Поплавская. Кошка души моей " - читать интересную книгу автора

Правда, Стив каждый день улучал минутку забежать в ее крошечный кабинет
и дать пару дельных советов или же просто присылал то старушку Мак-Клар,
считавшуюся лучшим редактором на студии и работавшую там едва ли не со
времен ее основания, а то и самого Филдмана, оператора от Бога, который
здорово помогал Пат с раскадровками.
Перепады настроения Мэта стали еще разительней и глубже. Он то уезжал
на неделю в Лейквуд и бродил там по дому, затянутый, как в броню, в черную
кожу, сочиняя дьявольски прекрасные песни, то целый день лежал в своей
берлоге, заставляя ложиться рядом и Патрицию. Он клал руку ей на живот,
словно желая в чем-то убедиться и что-то удержать, и мог проводить так часы,
почти не позволяя ей шевелиться. А потом они занимались любовью, и он брал
ее бережно и как-то совсем бестелесно. Иногда - и эти минуты Пат любила
больше всего - он приходил вниз, где она работала, и, положив голову ей на
колени, пел протяжные томные блюзы, в которых негритянская музыка ложилась
на его собственные печальные слова.
Несколько раз Пат пыталась почитать ему свои сценарии, но глаза его тут
же гасли, и он опускал голову, словно отгораживаясь черной стеной своих
тяжелых волос. И Пат каждый раз с ужасом представляла себе, как точно так же
он закроет лицо, когда кто-то из ее родителей обратится к жениху дочери с
каким-нибудь неинтересным ему вопросом. А в Ноттингеме их уже ждали, и Пат
понимала, что тянуть дальше нельзя.
Но в одно из их бесконечных лежаний Мэт, водя своей тяжелой горячей
рукой по всему телу Пат, внезапно спросил:
- Какая ты была - маленькая?
Патриция глубоко вздохнула и... заплакала. За этот простой человеческий
вопрос, заданный так нежно и просто, она, не задумываясь, отдала бы все их
колдовские огненные ночи.
- Я была счастливая, милый. Как сейчас.
И, прижав его голову к груди, Пат долго рассказывала о старом доме на
берегу неспокойного Трента, где старые веджвудские чашки так тихо
вызванивают свою непритязательную мелодию крещенскими вечерами, - о доме,
который так давно хотят продать, но не продают. О леди Джоанне Гэмвелл, от
которой, по преданию, ведет происхождение род Фоулбартов; о скромной
учительнице музыки Селии Тудхил, ставшей единственной любовью четвертого и
очень бедного баронета; о пони, подаренном девочке Патти на ее первый,
пятилетний, юбилей... И много еще о чем было сказано в ненастный ноябрьский
день. И с каждой историей лицо Мэтью оттаивало, а руки все крепче обнимали
узкие плечи Пат.
- Мы поедем в Ноттингем. Поедем хоть завтра.
Пат блаженно улыбнулась, но Мэт резко поднялся и, зажав сигарету в
зубах, начал нервно мерять шагами зал, не глядя под ноги, ступая прямо по
разбросанным листам с нотами и текстами, написанными его высоким, каким-то
готическим почерком.
- Видишь ли, пока я не пойму себя, я не смогу работать дальше. Мне надо
найти истоки, добраться до изначального... Ребенок - это хорошо, это прорыв,
завершение прошлого. Но надо выйти к началу прошлого, - а это история,
Англия. Мы слишком долго пользовались и имели в распоряжении только себя
самих, только Америку... А англичане, они всегда, скажем так... интересны. Я
не говорю о классике, но Хоувард, Флинн, Алек Гиннес, наконец... В них есть
то, чего не хватает нам - но что это? Элегантность? Бесстрашие? Мне нужна