"Григорий Померанц. Следствие ведет каторжанка" - читать интересную книгу автора

пенсию (из-за ссоры с Сердюком, фактически возглавлявшим Парткомиссию[1]) в
1962 г., дело в 64 томах стали потихоньку потрошить, а после октября 1964 г.
его выпотрошили до основания. Улики и справки исчезли или подменялись
другими. И правда осталась только в памяти пенсионерки, связанной подпиской
о неразглашении, но твердо помнившей все основные факты. Незадолго до смерти
Ольги Григорьевны дочь Запорожца, расстрелянного, как и все, кто слишком
много знал, с огорчением узнала о роли своего отца и попросила меня еще раз
расспросить, точно ли все было так, как я рассказывал. Я пошел на
Кутузовский. Ольга Григорьевна очень одряхлела, сидела согнувшись. Но
услышав, в чем сомнение, - распрямилась и четко, как на экзамене, повторила
слово в слово то, что я слышал от нее лет за десять или пятнадцать раньше.
Слухи, что она потеряла память и все путает, злостно распространялись
сталинистами.
При первой возможности, 10 февраля 1990 г., Шатуновская направила в
"Известия" письмо, где коротко и четко изложила основные результаты
расследования и главные подлоги, совершенные сталинистами. Это было
последним делом ее жизни. Вскоре она умерла. Однако часть рассказов
Шатуновской записывались ее дочерью, Джаной Юрьевной, и внуками. Эти
рассказы совпадают с тем, что я сам от нее слышал и с ее письмом в
"Известия".
Вернемся, однако, к Ольге Григорьевне. Она стоит того, чтобы
познакомиться с ней поближе. Со мной это случилось после одного совершенно
неожиданного разговора. Я приехал, собственно, за какими-то лекарствами из
аптеки "4-го управления". Роясь в ящиках, она спросила: "Читали вы сегодня
"Правду"? Там такой-то пишет, что Бога нет". Я был ошеломлен. Старая
большевичка могла сказать мне: "Что вы делаете, Гриша? Это бандиты, Они вас
убьют!". Но Бог! Вопрос о Боге был давно закрыт для всех ее друзей. Они не
сомневались, они знали, они верили в свой атеизм с твердостью Коли
Красоткина (а Оля вступила в партию примерно в этом прекрасном возрасте). И
вдруг - удивление, что "Правда" отрицает Бога! Я осторожно спросил, чего
другого она могла ожидать от Центрального Органа своей партии. В ответ она
очень просто пересказала свой духовный опыт в ссылке: что-то огромное,
неизмеримое подхватило ее и подняло над землей, надо всем пространством и
временем, и она почувствовала сердцем, что это дыхание Бога, что иначе эту
реальность нельзя назвать, что других слов у нее нет. Почему она об этом
заговорила со мной? Потому что ни с кем другим она говорить про свой опыт не
могла, а сказать хотелось. Мостиком к разговору были стихи Зинаиды Миркиной
и стихи Тагора, близкие им обеим. ""Гитанджали", - говорила Шатуновская, - я
в 16 лет готова была носить на груди". (В стихах Тагора Бог и возлюбленный
сливаются, как первая и вторая ипостась в Троице; и у Зинаиды Миркиной так
же. - Г. П.). - "Почему же вы не сохранили книжку?" - "Пришли ходоки из
деревни, сказали, что нет книг, я отдала всю свою библиотеку". - "Зачем в
деревне Тагор?" - "Что вы, разве я могла так рассуждать? Революция, значит
все общее. Все мои друзья погибли на фронтах". Последняя фраза логически не
связана с предыдущими, но она связана чувством, энтузиазмом, распахнутой
душой. Когда Красная Армия во главе с Кировым вошла в Баку, Оля
взбунтовалась против Наримана Нариманова, присвоившего себе несколько
дворцов. Оля и ее друзья считали, что в дворцах должны жить дети рабочих. Но
Нариманов нужен был как азербайджанская декорация для советского управления
Азербайджаном. Бунтарей перевели в центральную Россию и там понемногу