"Владимир Поляков. Моя сто девяностая школа" - читать интересную книгу автора

которая собрала в своей гимназии педагогов, уволенных из других гимназий
по политическим причинам. Я не знал, что значит "политические причины", но
понял, что царь был недоволен тем, что эти учителя говорили своим ученикам
не то, что бы ему хотелось. Некоторые учителя даже сидели в царской
тюрьме. Вот кто будет нас учить.
Есть, например, такой Геннадий Капитонович Дружинин - муж Елизаветы
Петровны, которая нас экзаменовала и будет нашей классной наставницей, -
так он вообще вышел из тюрьмы перед самым семнадцатым годом.
- Это очень хорошо, что у наших детей будут такие учителя, - сказал
доктор Бухштаб, - они привьют им любовь к труду и ненависть к белоручкам.
И у них не будет любимчиков из среды богатых родителей. Все должны быть
равны...
Папа кивал головой, а мама все время подливала доктору чай и говорила:
- Пейте, это хороший чай. Это еще чай Высоцкого. (Этот Высоцкий,
наверно, был очень богатый, потому что его чай был во всех магазинах.)
Доктор еще пил чай, когда меня отправили спать - "ведь завтра тебе идти
в гимназию...".
Я лежал в постели и долго не мог заснуть. А потом наконец заснул и
видел во сне наших учителей, которых царь вел в Петропавловскую крепость.
Он запер их в тюрьме, и они улыбались из-за решетки, а царь сел в карету и
уехал в Зимний дворец. Потом рабочие толпой двинулись к Зимнему и стали
его штурмовать.
Началась стрельба. Стреляли из пушки стоявшего на Неве крейсера
"Аврора", а на палубе "Авроры" стояли наши учителя, и среди них Елизавета
Петровна, которая кричала: "Володя Поляков! Вставай! Пора идти в гимназию!"
Я проснулся, наскоро попил чаю и пошел.
На мне новенькая гимназическая форма. Брюки, гимнастерка, ремень с
бляхой, синяя фуражка с серебряными дубовыми листиками и буквами "МГЛ". За
спиной у меня ранец из тюленя, а в нем тетрадки и шикарный пенал с
карандашами, с резинками для стирания карандаша и с перьями № 86. Рядом со
мной идет торжественно настроенная мама в шляпке с вуалью. Мы идем по
правой стороне Большого проспекта, и все знакомые дома выглядят сегодня
по-новому.
Мне кажется, что они приветствуют меня. Сияет голубыми и красными
ленточками витрина кондитерского магазина Карла Бездека. С афиш
кинематографа "Молния" смотрит расширенными глазами Вера Холодная.
Из окон книжного магазина Федорова смотрят на меня золотые переплеты
книжек "Золотой библиотеки" - "Принц и нищий", "Маленькая принцесса",
"Серебряные коньки" и "Алиса в стране чудес". Из окон парикмахерской
Соловьева глядят восковые нарумяненные головы дам, а из витрины обувного
магазина "Скороход", казалось, подмигивают лакированные ботинки и туфли.
Дворники с метлами у домовых ворот поглаживали бороды и говорили:
"Небось в гимназию шагаешь, малыш?" Мне было приятно, что они знают про
гимназию, но обидно было - почему "малыш". Я ведь вырос...
Навстречу нам идут мальчики в такой же форме, только с другими буквами
на фуражках, и девочки в форме, с ранцами за спиной и с сумками в руках.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает мама.
- Очень хорошо! - отвечаю я. Как может себя чувствовать гимназист?!
- Почему ты говоришь басом?
- У меня устанавливается голос.