"Видение былого" - читать интересную книгу автора (Мартьянов Андрей)
 |
В гости по-королевски
Сколько угодно можно называть меня наглым стяжателем, беспринципно использовавшим весьма широкие связи при дворе короля ради собственной выгоды. Я не обижусь, поскольку в этих словах присутствует немалая доля истины. Если вы являетесь младшим ненаследным сыном небогатого барона из Гандерланда, не получили от отца даже самого захудалого надела земли и значительную часть молодости провели за пределами родительской вотчины, вам сами боги велят обеспечить мирную старость. Что я и сделал ровно двенадцать лет назад, буквально выклянчив у короля жалованную грамоту на «ничейные» угодья, расположенные к полуночи от баронства Юсдаль. В действительности, это была выморочная королевская земля, владельцем коей являлось само Аквилонское государство, а следовательно и его государь — Конан I Канах. Баронский титул я сохранил, построил на сбережения, сделанные за восемнадцать лет трудов в чине «библиотекаря и летописи Его величества», небольшой, но удобный замок а получив отставку перевез туда семью. Мой старший брат Эргин, по смерти папеньки принявший управление коренным Юсдалем, узнав что владения нашего рода изрядно расширились обрадовался, помог со строительством и принимал заботы по хозяйству на время моих частых путешествий...
Местечко, что и говорить, удобное. Глядя на полночь, можно любоваться великолепным видом на воздвигающиеся в отдалении Киммерийские горы, с полуденного восхода мы соседствуем с Темрийской провинцией, а если поедешь от Нового Замка на закат — упрешься прямиком в Ямурлак, защищающий нас от возможных набегов со стороны киммерийцев. Горцы предпочитают не подходить близко к Туманной стене, не без оснований предполагая, что Ямурлак опасен.
Словом, расширившийся Юсдаль теперь стал одним из самых крупных земельных владений в полуночном Гандерланде. Старший брат живет в отцовской усадьбе, стоящей от моего дома в шести лигах, я предпочитаю постоянно обитать в Новом Замке, пускай про него и говорят, что более захолустного владения во всей Аквилонии не сыщешь. Мне здесь нравится — тихо, восхитительная природа, кметы из деревень спокойны и трудолюбивы, соседи и друзья частенько приезжают поохотиться да отдохнуть... Такой охоты, как в Юсдале, нет больше нигде, разве что в Пограничье.
Когда большая половина жизни была пройдена, Хальку Юсдалю внезапно захотелось стать «таким, как все». То есть гостеприимным хозяином, добропорядочным семьянином, уважаемым в округе дворянином с негромким, однако древним именем и приносящим стабильный доход леном. Хватит безумных приключений, коими была насыщена мой жизнь с 1288 по 1305 годы, когда я входил в свиту нашего достославного монарха, способного усидеть на месте лишь два полных дня. На третий день Конана начинало тянуть на самые замысловатые аферы, среди которых предпочтение отдавалось предприятиям, крайне опасным для жизни и рассудка.
Одна так называемая «война с Немедией», случившаяся через шесть лет после воцарения Конана чего стоила! Варвар вкупе со своим старинным приятелем, графом Мораддином, решили поставить на место чересчур зазнавшегося Страбонуса Кофийского, и провернули невероятнейшую интригу, вполне достойную приснопамятных событий Полуночной грозы и Мятежа Четырех. Эти пройдохи несколько лун водили за нос целый континент, попутно устраняя со сцены наиболее неприглядных деятелей, наподобие упомянутого Страбонуса, внезапно ожившего Ксальтоуна, известного чернокнижника Тсота-Ланти и всех присных... Впрочем, я уже описал Немедийскую войну в одном из своих сочинений, к коему любопытствующих и отсылаю.
Между прочим, в те времена наша удалая компания, в которую входили я сам, король Конан, граф и графиня Эрде, развеселые оборотни из Пограничного королевства и Тотлант Стигийский — ставший теперь знаменитостью придворный волшебник короля Эрхарда — собралась в последний раз. Жаль, что многих былых друзей я уже никогда не увижу...
Семь лет я безвылазно обитаю в Новом замке, занимаясь приведением в порядок обширного архива и сочинением мемуаров. Моя дражайшая супруга скончалась четыре года тому, оставив мне дочь и сына. Меллис, старшая, недавно вышла замуж за отпрыска пуантенской герцогской фамилии, племянника небезызвестного Просперо, доныне занимающего высочайшее положение при дворе Конана. Сыну Ротану вскоре исполнится семнадцать, его привлекает военная служба, и Конан в редких письмах, приходящих из столицы в Юсдаль, напоминает, что моего сорванца ждет не дождется место в гвардии Черных Драконов. Будущим летом отправлю Ротана в столицу с надеждой, что он однажды прославит родовое имя баронов Юсдалей на полях сражений. К несчастью, талантов к овладению учеными дисциплинами у Ротана не обнаружилось,- он более похож на деда — воинственного барона Зенса — чем на меня. Но в конце концов, не каждому же становиться чернильной крысой, наподобие вашего покорнейшего слуги?
Сейчас я не желал строить никаких планов на будущее. Пятьдесят два года не столь уж солидный возраст, иные и в семьдесят скачут, будто шестнадцатилетние. Не хотелось лишь одного — тихого старческого угасания в отдаленном поместье. Пока Ротан остается дома, я могу надеяться на нескучную жизнь (маловозрастный негодяй никому не даст заскучать — от его проделок стонет вся округа!), но что потом? Остаться в одиночестве, заниматься хозяйством, разбирать жалобы кметов друг на Друга, сочинять новые книги, а однажды тихо умереть в любимом кресле? Увольте...
Видимо, придется оставить замок на попечение управляющего и отправиться путешествовать. Можно будет навестить друзей в Немедии и Пограничье, заглянуть в Туран — всегда мечтал там побывать! Хватит, отдохнул. Перед смертью стоит набраться впечатлений, чтобы было что рассказать на Серых Равнинах. А вернувшись, я обнаружу повзрослевшего и остепенившегося Ротана, выводок внуков и внучатых племянников — у моего старшего брата уже родилось одиннадцать детей, а его молодая супруга сейчас ждет двенадцатого. Эргин и в шестьдесят остается большим любителем прекрасного пола. Странно, отчего я начал столь часто задумываться о смерти? Все мои предки были долгожителями, папенька скончался в девяносто восемь лет, дед протянул до ста четырех и умер на охоте — сломал хребет, свалившись с лошади... Может быть, предчувствие? Я ощущаю себя абсолютно здоровым человеком, никогда даже не простужаюсь, войны нынче не предвидится, так как варвар расправился со всеми мало-мальски серьезными противниками Аквилонии. Да и на войну меня теперь никакими посулами не заманишь — хватит, навоевался:
Тотлант однажды объяснял мне, что изредка смерть другого человека чувствуешь, будто собственную. Особенно, если этот человек был тебе очень близок. Может быть, кому-то из друзей грозит беда, или — упаси Митра! — что-то может случиться с Ротаном?
«Хватит! — сказал я самому себе.— Откуда такие нелепые мысли? Ты образованный, много повидавший человек, которому не следует предаваться унынию. Скорее всего, ты, Хальк, просто заплыл жиром от бездеятельности. Надо отвлечься, съездить в столицу, например. Тарантия, наверняка, сильно изменилась за прошедшие годы... Решено, отправлюсь в гости к королю!».
Решено, так решено. Я начал было собираться, сказал конюшему, чтобы ездовые лошади были наготове через два дня, а потом... Потом просто забыл о своем желании посетить Тарантию. Отвлекли мелкие повседневные заботы.
* * *
...Утром я первым делом начал разбираться с крайне запущенными податными делами — каждый дворянин обязан платить налоги в казну, а я как-то не догадался попросить у Конана освобождение от ленных податей. Окопавшись в кабинете, я завалил стол горой пергаментов и попробовал высчитать, сколько же задолжал Новый замок родимому королевству. Получилась умопомрачительная сумма в четыре тысячи золотых — разорение! Вот что значит два года не платить налоги и, не глядя, отправлять в камин вежливые депеши из Танасула, где находилась податная управа. Довольно долго меня, как фаворита короля (пусть и отставного), не беспокоили, но терпение у мытарей наконец истощилось, и в Юсдаль пришло грозное предупреждение: не заплатите, отберем часть земель в качестве возмещения!
В замке тихо — Ротан с рассветом отправился к соседям, в баронство Линген, надо полагать, заниматься соблазнением юной дочери месьора Антилия, племянника того самого Омсы Кабана, первым сообщившего королю о появлении Зеленого пламени двадцать семь лет назад. Старик Омса давно покинул бренный мир, не оставив сыновей, а потому Линген перешел во владение Антилия, с которым я поддерживаю наилучшие отношения. Остается надеяться, что Ротан не перейдет известные границы приличий по отношению к милашке Эльге, за которой он приударяет уже полтора года. Иначе придется жениться, хочешь или нет...
Я с отвращением составил извинительное письмо в танасульскую управу, запечатал и, отправив пергаменты в шкаф, хотел было идти в подвал замка, где хранились деньги. Конечно, отправить четыре тысячи золотом в город можно было бы поручить и управителю, но я предпочитаю все делать самостоятельно.
— Папа? — Дверь открыли пинком. Я обернулся, узрев в темном проеме стройную фигуру возлюбленного отпрыска — Ротан превзошел меня ростом уже на два пальца, а с возрастом вырастет еще больше.— Пап, тут такое!..
— Выйди, постучись, и когда я разрешу — войди.— С ним приходится быть строгим. Никаких манер! Если Ротан будет так же вести себя во дворце короля, его выставят из гвардии с позором.— Я что сказал?
— Папа, не время для церемоний! Ты с ума сойдешь от подобного сюрприза!
Я внезапно заметил, что Ротан излишне возбужден — светлые волосы, которые он обычно стягивает в хвост на затылке, растрепались, серые глаза разгорелись азартным пламенем, а узкий рот готов растянуться в улыбке. Что такого могло произойти?
— Рассказывай,— вздохнул я.— Коза в хлеву опоросилась? А может, ты наконец решил жениться на Эльге из Лингена?
— Хуже! Точнее, гораздо лучше! У нас гости! По дороге встретил!
Мое воображение тотчас нарисовало образ угрюмого сборщика податей в окружении десятка королевской стражи. Хальк, барон Юсдаль, вы арестованы. Проследуйте в долговую тюрьму. Замок подлежит проскрипции. Внесите кандалы!
— Из Танасула гости? — безнадежно спросил я. Почему-то никак не могу избыть страх перед разного рода чиновниками.
— Из Тарантии!
Ого, это уже лучше. Наверное, кто-нибудь из прежних друзей заехал проведать.
Пока я спускался по лестнице во двор, Ротан хранил таинственное молчание, не желая называть имена визитеров. Сказал лишь, что их двое. Но, судя по тому, как Ротана распирало от восторга, я понял — гости в Новом замке необычные.
Слуг в моем доме немного — четыре кухарки, дворецкий, несколько псарей и конюхов. Никогда не терпел пышный двор, видимо, устав от мельтешения прислуги за годы жизни в столице. Сейчас почему-то все, кто обитал под моей крышей, собрались у ворот замка, зачарованно рассматривая двух приезжих, на первый взгляд ничем особенным не отличавшихся. Первый — высокий мужчина в коричневом костюме охотника, прикручивал поводья лошади к коновязи. Другой, одетый в черное, снимал с седла туго набитые переметные сумы. Когда он повернулся и стало возможно разглядеть лицо, я попросту обратился в соляной столб.
— Дядя Хальк? — молодой человек, уронил мешки на землю и ринулся ко мне.— Митра лучезарный, это же дядя Хальк!
Мгновением спустя меня заключили в медвежьи объятия так, что ребра хрустнули.
— Конн! — выдавил я.— Как ты вырос! Совсем взрослый мужчина! Отпусти, задавишь!
Меня поставили на землю, позволив свободно вздохнуть. Теперь я поймал испытующий взгляд того, что постарше. Яркие синие глаза варвара с возрастом не поблекли.
— Ну, здравствуй...
— Добро пожаловать, ваше величество... Чем обязан столь высокой честью?
— Ты что, старый бродяга, забыл как меня зовут?
— Прости, Конан. Что ж мы стоим? Проходите в...— я не решился называть свое жилище величественным словом «замок».— Проходите в дом. Вот не ждал... Конан, ты мне не мерещишься?
— Ничуть,— ухмыльнулся король и глянул на Конна и Ротана.— Парни, хватайте мешки и тащите наверх. Только осторожно! Разобьете кувшины с вином — шкуру спущу!
Я поплелся следом, все еще не веря глазам. Конан вместе с наследником трона неожиданно вспомнили, что я существую на этом свете, и решили нанести визит... И не надо самому ехать в Тарантию! Если угодно, теперь столицей Аквилонии стал захолустный Юсдаль, ибо здесь находится король.
Конан за минувшие годы почти не изменился внешне. Конечно, изрядно прибавилось седых волос, сеть морщин возле уголков глаз стала глубже и шире, веки потяжелели. Но, в целом, варвар неплохо сохранился для своих шестидесяти пяти лет. Фигура не погрузнела, руки по-прежнему сильны, плечи, как у многих пожилых людей, не стали покатыми. Взгляд, как и раньше, мальчишеский и хитроватый. Наверное, Конн через несколько десятилетий станет таким же, благо первый сын короля и наследный принц Аквилонии до невероятия похож на своего венценосного папашу-варвара.
Конн, первенец короля, родившийся в 1298 году, почти ровесник моему Ротану — они родились с разницей в десять лун. Совершеннолетие Конна будет праздноваться через несколько седмиц, в середине осени. Весьма знаменательно, что сын короля родился в ночь на праздник Самхайнн, когда раскрываются врата меж Средней, Верхней и Глубинной Сферами нашего мира и незримые духи снисходят на землю, чтобы посмотреть, как живут смертные. Вероятно, Конн получил особое благословение Незримых, унаследовав от отца-киммерийца и матушки, королевы Зенобии все лучшие черты — наследник награжден многими талантами Конана (среди которых не последнее место занимает преемственная тяга к невероятным авантюрам), воспитывался Конн в самой великой стране материка, у него были достойнейшие учителя, включая и некоего Халька Юсдаля... Я смотрю на Конна и могу себе в мельчайших подробностях представить, как выглядел наш король во времена бурной молодости. Высок, вровень с отцом, волосы по-киммерийски темные, только глаза не сине-голубые, а серые — черта матери, покойной государыни Зенобии.
Ротан и Конн росли вместе до поры, когда я! решил уехать обратно в Гандерланд и начать добропорядочную жизнь скромного барона-землевладельца. Ротану тогда исполнилось семь, сыну короля — восемь лет, виделись они с тех всего два или три раза, когда я возил семью на праздники в столицу. Но старая дружба не забылась.
— Папа? — Ротан поднялся из-за стола и вопросительно посмотрел на меня.— Можно мы с Конном возьмем лошадей и собак? Поохотимся до вечера?
— Любопытно, когда ты меня спрашивал в последний раз? — хмыкнул я.— Отправляйтесь. Если добудете к ужину кабанчика, буду весьма благодарен.
Ротана с королевским сыном из парадной залы как ветром сдуло. Они наверняка решили, что старики начнут предаваться скучным воспоминаниям о прекрасном прошлом. Я, признаться, был бы отнюдь не против вытянуть из короля кое-какие сведения о делах королевства в последние годы. Ведь столько всего интересного пропустил, обрастая мхом в гандерландской глуши!
— Повторю вопрос.— Я плеснул Конану и себе вина (варвар догадался привезти из столицы мое любимое — розовое зингарское).— Чему обязан столь неожиданным визитом? Не верю, что ты просто решил проведать бывшего библиотекаря. Приехать за двести лиг только ради того, чтобы выпить со мной?.. Появились трудности?
— Я был в Танасуле,— хмуро буркнул Конан. — Проверял, так сказать, дела герцогства... Свита осталась в городе. Кстати, на тебя жаловались в податной управе.
— Очаровательно! И ты решил прибыть лично, взять меня за глотку и вытрясти налоги? Что же у нас за страна такая — монарху приходится самостоятельно взимать дань с нерадивых под данных!
— Ты как был треплом, так им и остался...— Король нерешительно (да что с ним такое?!) побарабанил пальцами по столу.— С завтрашнего дня можешь не беспокоится за будущее — моим эдиктом Юсдаль навечно освобожден от любых податей, радуйся...
— Вот спасибо! — восхитился я.— Весьма вовремя... Значит, ты совершаешь поездку по стране? Желаешь лично убедиться, что королевство процветает? Не верится... Достаточно было послать канцлера.
Конан встал с кресла, прошелся из угла в угол, пригубил вина. На озабоченном лице варвара ясно читался вопрос: открывать мне некую привезенную с собой тайну, или нет? Я не выдержал:
— Вот что, Конан, либо рассказывай, что произошло, либо продолжай многозначительно молчать. Только в последнем случае я ничем не смогу тебе помочь. Ведь ясно как день — твое появление в Юсдале далеко не случайно.
— Именно,— варвар резким хищным движением приблизился, положил ладони на подлокотники кресла и навис надо мной, будто грозовая туча.— Отнюдь не случайно, Запомни — все произнесенные здесь слова должны остаться только в твоей дурной голове. Никому ничего не рассказывать или, упаси Митра, не заносить на пергамент! Обещаешь?
Я судорожно кивнул, отлично зная, что обещание не сдержу. Я и так доверил своим хроникам слишком много секретов. От появления в летописи нескольких дополнительных строчек небо на землю не упадет.
Конан, простая душа, поверил. Однажды доверчивость его погубит, честное слово!
Он прошелся вокруг стола, видимо, не зная, с чего начать, и вдруг брякнул:
— Мое время вышло, Хальк. Я ухожу. Навсегда.
Как обухом по голове!
— Что!? — Я неуклюже взвился с кресла, перевернул свой кубок, забрызгав вином парадное блио, надетое специально ради встречи с королем, и едва не упал, поскользнувшись.— Ты что несешь, киммерийское отродье? Разумом повредился?
— Об этом решении никто кроме Конна и тебя пока не знает,— вполне невозмутимо продолжил король, не обратив внимания на мою не сдержанность.— После совершеннолетия Конна я передаю трон наследнику и... ухожу. Впрочем, дня рождения Конна можно не ждать — законы королевства позволяют мне передать власть наследнику, будь он даже малым ребенком, а Конн уже настоящий мужчина, не на одной войне со мной побывал, ранен был при Сандоварской битве... Сразу после подписания акта отречения я ухожу.
— Собираешься куда-нибудь поехать? — уточнил я-
— И это тоже. Ты не мельтеши, а слушай. Сейчас мы путешествуем по Аквилонии, я знакомлю Конна с делами государства, которые он примет очень и очень скоро. Есть одно незавершенное дело...
— Постой! — Убийственное известие Конана застало меня врасплох, и я действительно начал «мельтешить».— Прости, но трон Аквилонии был мечтой всей твоей жизни! Что ты будешь делать потом? Опять начинать бродяжничать? В твоем возрасте? Ты к лекарям обращался? По-моему, у тебя серьезные нелады с рассудком!
— Уймись! — Конан подошел, легонько встряхнул меня за грудки.— Ты что, до сих пор не понял? Я собираюсь уйти насовсем. Иногда такой исход называется смертью. Я именую по-другому — начало нового пути. Ясно? Или повторить по слогам?
Я ошарашено опустился на сидение, машинально налил еще вина и, не чувствуя вкуса, выпил. В голове роились самые невероятные предположения.
— Ты серьезно болен? Если так, стоит позвать знающих целителей... Напиши Тотланту а Пограничье, стигиец не знает себе равных в лекарской магии, он обязательно приедет и поможет!
— Я совершенно здоров,— отчеканил Конан.— Мне не нужны волшебники, лекари или митрианские монахи. Хальк, я всегда считал тебя умным человеком. Почему ты не можешь уяснить простой истины: однажды любой из нас обязан подчиниться зову, исходящему из-за грани нашего мира. Я устал, Хальк. Моя дорога здесь пройдена. От первого шага до последнего. Осталось завершить некоторые дела и уйти. Нет, не спрашивай — это никакое не предсказание. Я давно перестал верить гадалкам и прорицателям. Я ухожу по собственной воле. Ладно, хватит об этом... Время невероятно коротко. На мне лежит обязанность отдать несколько последних долгов. Один старый кредитор живет неподалеку. Понимаешь, о ком я?
Как тут не понять! Неужели странная история малыша Тицо, в сражение с которым мы вступили почти тридцать лет назад, и впредь будет тревожить нашу память? Что Конан собирается делать? Может быть, киммериец нашел способ окончательно расправиться с обитающим в Ямурлаке чужаком? Или хочет убедиться, что Тицо крепко спит и в ближайшие столетия не потревожит наш несчастный мир?
— Я хочу поговорить с ним,— разом ответил Конан на водопад моих вопросов.— Есть один небольшой должок, а я всегда расплачивался по векселям. Тицо не спит, скорее дремлет. Об этом мне сообщил Энунд, ты его должен помнить.
Энунд из Ямурлака. Разумеется, я помнил грифона, оказавшего нам значительную помощь во времена борьбы с Хозяином Небесной горы. Грифон прожил несколько лет в Тарантийском дворце, а потом, заскучав по сородичам, вернулся в Ямурлак. Энунда я не видел очень давно, хотя полуорел-полулев, способный преодолевать Туманную стену Закрытых земель, вполне мог навещать меня в Юсдале. Живем-то в близком соседстве!
— Энунд иногда прилетает в Тарантию,— продолжал Конан.— Докладывает новости. Кстати, у него родились двое щенков, маленькие такие грифончики... В общем так, Хальк. Я завтра с утра собираюсь поехать в Ямурлак. Составишь компанию?
— Волшебная стена не пропускает людей.— Это была истинная правда.— Я много раз пробовал. Сначала идешь в густом мареве, а потом тропа выводит тебя обратно к границе Ямурлака. Ничего из твоей затеи не выйдет.
— Посмотрим,— туманно ответил Конан.— Итак, ты согласен?
— Конечно,— вздохнул я. Отказаться поучаствовать в последнем приключении киммерийца было просто невозможно.— Поедем вдвоем?
— Я обязательно возьму с собой Конна.
— Тогда и мой постреленок увяжется... Ничего, вчетвером надежнее. Сегодня чудесный день, может быть, прокатимся на озера? Зачем сидеть в душном замке?
— А что, неплохая мысль... У тебя найдется хороший охотничий лук? Уток постреляем!
Мы отправились в сторону полуночного заката, к скалам. Конана всегда завораживала диковатая природа Гандерланда, отчасти напоминавшая ему о покинутых навеки плоскогорьях Киммерии. Гигантские хвойные деревья, синевато-изумрудные ели покрывают пологие холмы, меж которыми вьются речки, стекающие с гор; золотые стволы сосен поднимаются к синим небесам проглядывающим в перьях подкрашенных солнцем облаков, гладкие озерца светятся меж ветвей, бросая зыбкие блики на лица людей. Болотца переливаются всеми оттенками рубина — начинается осень, созрела брусника. Пахнет еловыми иголками и грибами. Над головой слышен тихий грай журавлей — большие серые птицы клином направляются к полудню, в сторону Пуантена и Зингары, а затем дальше, к берегам Куша и Стигии.
В основном, говорил Конан, я лишь задавал вопросы, желая узнать, как обстоят дела в широком мире.
— Старина Эрхард умер четыре года назад,— поразил меня очередным неприятным известием варвар. Едва слезы на глаза не навернулись — я прекрасно помнил короля Пограничья, благополучно правившего беспокойной полуночной страной целых двадцать пять лет — Теперь королем Эртель. Ничего, вроде справляется. Приезжал недавно с визитом. Завидую оборотням — Эртель отметил пятидесятилетие, а выглядит как и прежде, хоть бы одна новая морщинка появилась. Стал посерьезнее, теперь хотя бы не чешет яэыком без умолку...
— А Веллан как живет? — спросил я, пытаясь заставить свою кобылку идти голова в голову с огромным конем боссонской породы, принадлежащим королю.— Давно из Пограничья не получал никаких известий.
Варвар странно посмотрел на меня и вздохнул:
— Разве Тотлант тебе не сообщал? Велл погиб во время порубежной стычки с гиперборейцами возле Скалы Черепа... Оставил четверых детей. Я сегодня прямо-таки настоящий вестник смерти, правда? Не расстраивайся, Хальк. От судьбы ни кому не удастся сбежать, будь ты оборотнем или человеком. Зато остальные живы и здоровы. Мораддин теперь канцлер Немедии, второй человек в Бельверусе после короля Нимеда Второго.
— Знаю, Ринга мне писала. Кажется, она, как и раньше, трудится на тайную службу.
— Эту прожженную разбойницу ничем не исправишь... Надо же, а ведь я познакомился с ней и Мораддином сорок лет назад! Время летит не вероятно быстро. Тотлант содержит в Вольфгарде два десятка учеников, свою школу волшебного искусства, важный стал — боюсь, зазнается. Теперь, после смерти Тот-Амона, его полагают одним из самых могучих магов стран Заката. Поколения меняются, Хальк, меняется мир. Чабела Зингарская, дочь Фердруго, моя царственная сообщница по некоторым приключениям на Закатном океане, теперь уважаемая королева-мать, передала трон сыну, что и я собираюсь сделать... На тронах Заката никого из старых правителей не осталось, везде за дело взялась молодежь. Все прежние враги в могиле.
— Да... Ты вроде бы в 1309 году наконец доконал беднягу Тот-Амона? Жалко даже старика столько добрых воспоминаний!
— Стигиец получил по заслугам,— пожал плечами Конан.— Сам знаешь, я по собственной воле и мухи не обижу. Тот-Амон чересчур зарвался, пришлось доказать ему, что делать гадости безнаказанно я. никому не позволю. Оставим, дело прошлое. Как знать, может быть, в иных мирах я еще увижу своих друзей и врагов, доставивших столько радости... И бывших подружек. Карелу, Белит, Испарану... Было бы здорово снова встретиться.
— Ха! — насмешливо фыркнул я.— Представляю! Да эта свора бешеных девиц сначала перегрызется между собой, а уцелевшие затем тебя выпотрошат, предварительно охолостив и сняв скальп!
— Точно! — расхохотался Конан.— Один в один мои мысли! Смотри, какой красивый водопад!
Бесспорно, красивый. Я любуюсь на здешние красоты много лет. Но даже самые восхитительные виды, ставшие обыденными, приедаются.
С макушки буровато-красной гранитной скалы в круглое озеро низвергался поток чистейшего хрусталя — вода холоднющая, течет с ледников Киммерийского хребта. Конан направил коня по узкой тропке наверх, видать, желал окинуть взором окрестности.
Мы выбрались на площадку, в середине которой вода проточила себе неглубокое русло. Под скальным выходом расстилалось бесконечное лесное море с пятнышками озер, лиловая полоска гор уползала за горизонт, поблескивали искорки снежных шапок на вершинах. А слева... Слева, всего в пяти или шести лигах к закату, на землях Гандерланда лежало огромное белое облако, невесомым куполом накрывавшее Ямурлак.
Солнце описало ровно двадцать семь полных кругов с той поры, когда я, Веллан Бритуниец и граф Мораддин вместе с грифоном Энундом побывали в пределах туманного окоема, тогда на время исчезнувшего. Ямурлак уже несколько тысячелетий оставался страной, где не знали присутствия человека — надо полагать, Хозяин Небесной горы предпочел, чтобы его убежище всегда оставалось недоступным.
Благодаря изолированности от большого мира, в Ямурлаке сохранились древнейшие животные, давно исчезнувшие с лица земли, обитали позабытые человеком разумные твари, наподобие грифонов или гарпий, а главное — там нашло пристанище старейшее существо обжитой Сферы: гигантский василиск по имени Тач, возраст которого исчислялся почти девятью тысячами лет. Тач помнил все эпохи — Атлантиду, Кхарийскую империю, нашествие хайборийцев, а основание Аквилонии, по его меркам, произошло едва ли не вчера... Неужели мне снова удастся побывать в Забытой стране? Конан уверен, что магическая стена нас пропустит. Интересно, почему?
— Значит, вот как это выглядит,— задумчиво сказал киммериец, рассматривая Туманную стену.— Я в Ямурлаке никогда не был, только однажды, очень давно, проходил неподалеку от облака. Посейчас жалею, что не съездил в Забытую страну вместе с вами. Но ничего, осталось подождать до завтра... Великие боги, Кром и Митра! Хальк, смотри, смотри! Видишь!?
Я похолодел. По лицу скатились несколько капель противного липкого пота- Прошлое возвращалось, да в столь неприятном обличье, что впору было завыть в голос.
Над туманным куполом неожиданно взвился фонтан зеленого огня — того самого смертельно опасного пламени, превращавшего некогда людей в уродливых тварей, призванных служить Хозяину Небесной горы. Я однажды своими глазами видел подземный огонь — в тот несчастливый день, когда был уничтожен форт Велитриум на границе с пиктами. Уцелеть получилось чудом. Неужели все начинается снова? Нет, это невозможно, невероятно!
Блеклый под солнечными лучами вихрь изумрудного пламени померцал в отдалении — и исчез столь же внезапно. Конан прокашлялся и, подняв, будто в удивлении, брови, сказал мне:
— Кажется я догадался, что произошло. Он почувствовал, что я где-то неподалеку. Понял, что я приехал к нему. И дал знать — придти можно
— Ну и дела...— слабо выдавил я.— Поедем отсюда. Мне несколько не по себе.
Варвар вытащил лук из тула и посмотрел вопросительно.
— Кажется, мы хотели пострелять уток? Хватит на сегодня мрачных воспоминаний и призраков далекого прошлого. Показывай дорогу к озеру!
* * *
Вечером мы, припомнив старинные традиции, напились.
Конечно, скромному празднеству на четверых было далеко от воистину королевских кутежей в Тарантийском замке, на которых присутствовали Конан и все его близкие друзья — герцог Просперо Пуантенский, его разудалый дядюшка Троцеро, Паллантид, некоторые командиры Черных Драконов... Веселенькие были времена!
После каждой такой попойки по столице начинали ходить истории о новых выдумках короля — случалось, по резвости характера мы откалывали номера почище, чем самые отъявленные уличные шутники, насмехающиеся над добропорядочными горожанами. Как-то забрались в королевский зверинец и побрили наголо обезьян; потом утащили небольшой бронзовый памятник королю Вилеру и запросто продали хозяйке одного из домов терпимости для украшения заведения.
Еще можно было напустить крыс на пышную галеру зингарской принцессы, приехавшей в Тарантию посмотреть на «достопримечательности», или покрасить мерзкой ядовито-зеленой краской памятник самому Конану — это чудовищное сооружение в день пятидесятилетия короля благодарные тарантийцы преподнесли варвару в подарок, взгромоздив на одной из новых площадей столицы. Отказаться от подарка и снести памятник Конан не решился — это было бы просто невежливо по отношению к подданным — Но киммериец искренне ненавидел гранитное изваяние (зверская рожа, жуткий вычурный меч, какой невозможно использовать в настоящем бою, поверженный дракон у ног и спасенная красавица, в образе которой скульптор изобразил Аквилонию).
Истинным шедевром была признана совершенно антигосударственная выходка, когда подгулявший монарх с сообщниками в течение ночи сумел развесить на главной улице Тарантии больше сотни черно-золотых флагов Стигии; такой же штандарт украсил флагшток здания городской управы, ремесленной и купеческой гильдии, а заодно и особняк старого канцлера Публия. Шутка готовилась довольно давно и была приурочена к празднику основания Аквилонии — на следующее утро должны были состояться парадное шествие короля и гвардии, а заодно всеобщие гуляния. Замечу, что вниманием не обошли даже статую святого Эпимитриуса, прикрутив к его руке древко с золотистым знаменем, в центре которого свернулась кольцом угольная змея.
После рассвета страже прибавилось заботы — приходилось бегать и снимать враждебные символы, прецептор столицы выдвинул против неизвестных злоумышленников обвинение в «оскорблении государства и величества», посулив тысячу полновесных золотых тому, кто изловит злодеев или донесет о них. Король только ухмылялся, когда торжественное шествие началось и на стенах зданий пылали золото-алым штандарты с аквилонским львом. После чего Конан не преминул заметить господину прецептору, как красиво украшен город по случаю праздника. Именно тогда градоправитель, сразу догадавшийся, кто приложил руку к столь вопиющему неприличию, и озаботил как тайную службу, так и самого канцлера {поступило множество доносов и жалоб), впервые осмелился заявить Конану, что его шуточки переходят все и всяческие границы. Не пора ли остановиться, ваше величество? Столь неразумными действиями вы только подрываете свой авторитет в глазах верноподданных!
Конан проворчал тогда что-то на предмет скуки, полного отсутствия у некоторых государственных деятелей чувства юмора, однако впредь развлекался более невинно.
...Мы сидели у камина, посмеивались, вспоминая старые проделки, обменивались соображениями о будущем Аквилонии и лениво жевали жареную свинину — Конн и Ротан все-таки сумели добыть небольшого кабанчика.
— А помнишь,— в сотый раз сказал Конан,— как нас завалило в Граскаале? Когда Тотлант обрушил Небесную Гору в озеро лавы?
— Я очень хорошо помню, как некоторые хотели повоевать с подземным демоном,— съязвил я.— А также все еще желаю раскрыть самую страшную тайну Полуночной грозы — кто все-таки наставил рога Мораддину, ты или Тицо?
— Неважно,— откровенно фыркнул король.— Главное, что Тицо именно на этом и прокололся. Ринга сразу поняла, что это был не я.
Тут расхохотались все — и старики, и молодежь. Конан, утерев слезы, добавил:
— А вообще, Рингу стоило задушить в темном углу за ее шашни с Тот-Амоном. Между прочим, именно она виновата в том, что вызванный стигийцем демон сломал Веллану несколько ребер и едва не порешил всех нас. Помнишь?
Во время запоминающихся событий ночи Мятежа Четырех, когда мы пытались вернуть Конану трон, захваченный ямурлакским найденышем, в замке неожиданно объявилось жутчайшее чудовище, которое, собственно, и предрешило исход заговора. Потом выяснилось, что очаровательная госпожа Ринга, графиня Эрде, просто решила подстраховаться и шантажом заставила Тот-Амона (колдун в те времена жил в Тарантии) предоставить ей самого злобного и сильного демона, какого только можно найти в Черной Бездне. Дело закончилось бы плачевно, не снизойди на нас милость Митры — в ход событий вмешались божественные силы. Разобравшись, что произошло, мы посчитали странное видение явлением самого Митры или его посланца, легендарного Эпимитриуса.
Много всякого можно вспомнить... Конн с Ротаном, развалившиеся у самого очага на медвежьих шкурах, наперебой требуют рассказать еще что-нибудь, бурлит в чане красное вино с водой я специями, свечи горят. Ужасно не хочется, чтобы этот вечер заканчивался. Возможно, это последняя наша с Конаном встреча. Если только король, действительно, решил выполнить свой замысел и добровольно уйти.
Я никогда не жаловался на отсутствие воображения, однако плохо представлял, как именно варвар осуществит свою затею. Уйти... Ну не покончит же Конан с собой, бросившись на меч, и не отправится в пиктские пущи искать смерти? Он затеял нечто более возвышенное и интересное — зная Конана почти три десятилетия, я уверен, что он, обладая весьма своеобразным характером и редкостно изощренным умом, не станет «просто умирать». А с учетом весьма широкого круга его знакомых, среди которых имеются и боги, и великие маги, не решился ли варвар на что-нибудь вовсе невероятное? Может быть, «смерть» подразумевает под собой гораздо более широкое понятие, нежели обычное путешествие бесплотного духа на Серые Равнины?
Позвольте, при чем здесь Серые Равнины и Царство Нергала? Нижняя Сфера — место отдохновения усопших — к Конану не имеет никакого отношения! Конан происходит родом из Киммерии, его сородичи (да и он сам) не верят, что их души уходят в мрачные Нергаловы подземелья. А если ты во что-то не веришь, следовательно, этого не существует. Или у Конана собственные планы, с которыми приходится считаться даже богам? Солнцезарный Митра, что же это за человек такой, который даже на собственный уход из обитаемого мира смертных строит какие-то замыслы? Или Конану будет оказана особая милость? Непонятно... Жаль, что я так и не сумею этого узнать — варвар отказался дать даже малейший намек на события, долженствующие произойти после коронации наследника.
А на мой крайне навязчивый вопрос, вроде «Может, вместе отправимся?» было весьма невежливо сказано, что у каждого своя дорога, а кое-кто излишне любопытный однажды нарвется на оч-чень серьезные неприятности. Но, с другой стороны, эту фразу я слышу всю свою жизнь, вовсе не переполненную помянутыми «неприятностями».
Видимо, Конн что-то знает, но спрашивать у него просто неудобно. Впрочем, наследник ничего не скажет — скрытная киммерийская порода.
— Поднимаемся с рассветом,— распорядился варвар, допивая горячее вино.— Хальк, скажи конюхам, чтобы были готовы заводные лошади…
— Зачем? — удивился я.— Ямурлак не столь уж велик, Забытую Землю можно пересечь из края в край за два полных дня. Мы же не в Пограничье отправляемся, здесь все рядом. Вот провизией надо запастись — в Ямурлаке живут оборотни, в крайнем случае мы можем поискать их деревню, но, видишь ли... э-э...
— Что? — насторожился Конан.
— Забытая Земля весьма изменчива. В Ямурлаке, это я по прошлому путешествию помню, есть несколько основных ориентиров, вроде озера Зеленой Тени или вересковой пустоши, где обычно отдыхает Тач. Скалы там всякие, река... А вот остальное меняется, причем довольно часто. Утром ты видишь сосновый лес, а проезжая в этих местах ближе к закату, оказывается, что лес пропал, на его месте образовалось болото с зарослями камыша, в которых свили гнезда водяные дракончики. На следующий день дракончики перемещаются на пять лиг в сторону гор, их заменяют поющие жабы — знаешь, такие здоровые, розовые в фиолетовую крапинку? — на месте же болота вырастает пальмовая роща...
— Поющие жабы? — Конан умиленно посмотрел на меня.— Розовые, говоришь? В крапинку? А может, в полосочку? Хальк, ты слишком много выпил. Что поют хоть? Героические баллады, чувственные девичьи лэ или похабень какую?
— Услышишь — не обрадуешься,— мстительно и обиженно заявил я. Надо же, Конан не верит мне — опытному путешественнику, знающему таинственный Ямурлак почти как свои пять пальцев! — Сии чудовища...
— Оранжевые в полосочку?
— Не в полосочку, а в клеточку. Так вот, сии чудовища завлекают простодушных киммерийцев в самую трясину, после чего увлекают жертв на дно и....
— ...И предаются с ними безобразным оргиям,— зевнув, заключил Конан.— Все, шутки в сторону. Я иду спать, завтра вставать рано. Где нас устроишь, надеюсь, не на сеновале?
Я показал Конану и его сыну обширна спальню на втором этаже, Ротан ушел в свою комнату, а пронырливый хозяин Нового Замка устроился в кабинете, запалил десяток свечей воровато оглянувшись, достал из шкатулки не сколько чистых листов пергамента и начал аккуратно заносить на выделанную телячью кожу все события минувшего дня. Конан узнает — убьет!
Кривые дорожки Ямурлака
Очень долго я размышлял, какую истинную цель преследует варвар, отправляясь в Ямурлак, но не сумел найти ответа. Головоломка не желала открывать свой секрет. Конан обмолвился вчера, будто хочет «поговорить» с Тицо, но о чем, простите, им разговаривать? О прошлом, будущем, настоящем? Каким образом связаны невероятное известие о том, что Конан пожелал оставить обитаемый мир, и его прощальный визит в Гандерланд?
Полагаю, что сам все увижу и услышу. Если, конечно, нас пропустят в Закрытые земли.
Король, Ротан, Конн и я выехали из Нового замка с рассветом — солнце едва показало багровый краешек над едва различимыми эазубринками Немедийских гор, оставшихся за нашими спинами. Мне пришлось ехать впереди, показывая дорогу: сначала по склону холма в обход непролазной чащи, заваленной буреломом, мимо Лебяжьего озера, получившего от меня столь поэтическое название из-за расположенных по его берегам гнездовий лебедей, потом через сосняк к Ямурлакской границе.
Здесь еще сохранились засеки и каменные охранные знаки, возведенные в очень древние времена, когда люди опасались, что из Забытой страны полезет зубастая, непривлекательная внешностью и характером нечисть. Вот пожалуйста, справа по ходу лошадей из травы торчит столб с высеченным солнечным коловоротом и рунической надписью (я несколько лет бился, пытаясь расшифровать таинственный алфавит, но потерпел неудачу — видимо, символы сохранились со времен кхарийцев, о которых нам известно очень мало), чуть подальше — более новый деревянный идол: творчество суеверных кметов из деревень. Ощерившаяся клыкастая физиономия истукана призвана пугать возможных непрошеных визитеров из-за Туманной стены, а изображения домашних животных должны навевать ужас на демонов — многие иномировые чудища боятся собак и лошадей.
— Удивительное дело,— вдруг подал голос Ротан, оглядываясь на меня.— Папа, ничего странного не замечаешь?
— Н-нет...— запнувшись ответил я.
— В лесу очень тихо,— сказал Конан, ехавший позади.— Возле Ямурлака всегда так?
— Да, любопытно...— я прислушался. Только мягкое постукивание копыт и дыхание наших лошадей нарушало глухую тишину. Молчали птицы, не скрипели ветви елей, пропали цоканье белок и стук дятлов. Обычно возле Ямурлака, куда не отваживаются заходить люди, великое и непуганое множество зверья — кметы предпочитают охотиться в стороне, в более безопасных лесах. А я — человек не суеверный, исходил все окрестности по множеству раз, пытаясь отыскать дорогу в Ямурлак. Однако ничего подобного доселе не видел. Животные чувствуют опасность гораздо острее человека и предпочитают бежать от нее. Я встревожился и позвал Конана:
— Послушай, а ты уверен, что мы не попадем в расставленную Тицо ловушку? Вдруг этот поганец решил отомстить тебе за давнюю историю в Тарантии? Все-таки мы тогда не прикончили его только по чистой случайности.
— Нет,— отрицательно покачал головой варвар.— Тицо никого из нас не тронет. По меньшей мере до времени, пока я не окажусь на пороге его дома. Если, правда, у него вообще есть дом... Но вот устроить какие-нибудь мелкие гадости по дороге у него ума хватит. Вроде испытания — преодолеете, добро пожаловать в гости, а нет — катитесь восвояси. Знаешь, как в сказках про заколдованные замки?
— Здесь не сказка,— недовольно проворчал я.— Ямурлак реален. Как реально и то, что звери, живущие в этом лесу, разбежались незнамо куда.
— Они просто отца перепугались — все-таки король приехал,— скептически вставил Конн — Смотрите-ка, туман! Это и есть Ямурлак?
— Да. Мы на рубеже.
Впереди четырех всадников поднималась в необозримую высь бурлящая облачная стена. Клубы тумана стлались по жухлой траве, его струйки перетекали через разлапистые сучья старых деревьев, иногда казалось, что в серовато-белом мареве мелькают смутные тени каких-то невиданных тварей. Такую картину я наблюдал далеко не первый раз, все знакомо и привычно.
— Подождите здесь,— сказал я, не оборачиваясь.— Хочу провести маленький опыт. Проверю, пропустит меня облако или нет.
Конан натянул поводья, останавливая жеребца, а я под заинтересованными взглядами попутчиков направил лошадь прямиком в гущу тумана. Кобылка шла ровно, не беспокоясь. Главное — не давать ей сворачивать, ехать по прямой.
Ничего не вышло. Лошадь прошла не более сорока шагов, непроглядная мгла, в которой я не мог узреть даже кончики своих пальцев, сжимавших повод, поредела, осталась позади, и я выехал из облака в нескольких ярдах правее того места, где остались Конан и наши наследники. Меня, как и стократ прежде, завернуло обратно.
— Не пропускает,— сказал я, подъехав к киммерийцу.— Боюсь, придется возвращаться несолоно хлебавши.
— Хм...— варвар угрожающе нахмурился— А ну, поехали все вместе- Хальк, я отправлюсь впереди. Держитесь тесно, не отставайте друг от друга!
История повторилась. Всадники нырнули в молочное марево, проехали совсем немного и вышли к знакомому безмолвному лесу по эту сторону границы.
— Может,— предположил Ротан,— в Ямурлак дозволено проникнуть только одному Конану?
— Проверим,— наклонил голову король и снова попытался проникнуть за волшебную стену, теперь уже в одиночестве. Его конь показался из тумана спустя несколько мгновений. Конан остановился, и зло прорычал: — Вот скотина! Я был уверен…
— А если попросить открыть дорогу? — высказался я, окончательно теряя надежду на успех нашего предприятия.— Входя в чужой дом, предварительно надо бы вежливо постучать...
Конан удивленно посмотрел на меня, однако развернул жеребца и надсадно проорал в непрестанно движущуюся мглу:
— Эй, слышит меня кто? Пропусти! Я — Конан, король Аквилонский!
— Да будь я проклят! — воскликнул Ротан,— Сработало! Пап, ты гений!
Туман на мгновение застыл, будто бы пораженный именем одного из самых могущественных венценосцев Закатного материка, а затем внезапно расступился, образовав колеблющуюся, полукруглую арку. В отдалении, уже на земле Ямурлака, через открывшийся проход можно было разглядеть деревья и нагромождение замшелых валунов.
— Милости прошу! — Конан улыбнулся так самодовольно, что можно было счесть внезапно свалившуюся удачу целиком и полностью его личной заслугой. Хальк Юсдаль вроде бы и ни при чем — Нас приглашают!
— Куда, к троллям на обед? — язвительно сказал я, толкнув лошадь шпорами,— Эй вы трое балбесов, запомните несколько очень простых правил, которые я вывел после прошлого путешествия в Ямурлак. Первое: увидев что-то незнакомое или жуткое на вид, не трогайте и тем более не хватайтесь за оружие. Второе: не съезжайте с тропинок, в Ямурлаке заблудиться очень просто. Третье: там нет врагов, но это не значит, что нет опасностей. Не пытайтесь показать Ямурлаку, что вы сильнее и умнее всех остальных, вам мигом докажут обратное. Вам все ясно?
Конан презрительно фыркнул, Ротан кивнул, а Конн остался невозмутим.
Лошади вступили под облачную арку, быстро миновали проход и остановились.
Странное дело: волшебная стена со стороны Забытой земли была прозрачна, отсюда она выглядела не облаком, а едва колышущейся линией нагретого воздуха, как обычно случается на скалах в жаркий солнечный день. Впрочем, эта загадка меня не тронула, тут есть вещи и поинтереснее.
— Отправляемся? — спросил Конан,— Вот и дорожка, будто по заказу. О нет, кажется начинается! Хальк, зажри тебя Сет, что это такое?
Ямурлак преподнес нам сюрприз немедленно. Замеченная мною раньше груда валунов зашевелилась, вставая на толстые, бугристые ноги.
* * *
— Помяни демона к ночи...— прохрипел я, сразу вспомнив прозвучавшую только что шутку про троллей. В Ямурлаке надо бы держать язык на замке, и не такое накличешь.
Конан, рассматривавший оказавшееся перед нами громадное создание, взялся за меч, скакуны нервно прядали ушами и перетаптывались, а у меня попросту отвисла челюсть. Тварюга напоминала статую работы обезумевшего скульптора, беспорядочно нагромоздившего друг на друга растрескавшиеся булыжники в попытке придать им человекообразную форму. Наиболее уродливый камень, выраставший из мощных плеч и, видимо, являвшийся головой, мог похвалиться двумя красными глазками и широченной пастью с четырьмя обломанными зубами. На руках у чудища по три пальца, ступни вообще беспалые. Монстр сжимает обглоданный мосол, невероятно напоминающий бедренную кость человека.
— Это что? — полушепотом повторил Конан,— Тролль? Каменный тролль? Их же не бывает!
— Тролли давным-давно вымерли, с полторы тысячи лет как,— ошеломленно отозвался я, заставляя лошадь медленно пятиться от глазеющего на нас существа. По моему мнению, оно могло без особых усилий разорвать человека напополам. И пасть несимпатичная...— Давайте быстренько смываться, пока оно не нападает.
— Вы — гости? — неожиданно осведомился тролль. Лошади, услышав гулкий, как из бочки, голос, присели на задние ноги, приплясывая и фыркая.— Я слышал, что вы говорили. Плохо нападать на гостей. Хотите?
Чудище распахнуло рот еще шире, что, скорее всего, обозначало любезную улыбку, и протянуло нам кость. Фу, хвала богам! Я рассмотрел, что мосол не человеческий, а лосиный.
— Б-благодарю,— натужно выдавил я,— мы такое не едим. Нам хотелось бы увидеть Тача, василиска. Знаешь где он сейчас?
Тролль изобразил на украшенной мхом и сизым лишайником физиономии напряженную работу мысли, сверкнул глазками и наконец прогудел:
— Там.
Ткнул рукой в сторону от тропинки, в самую гущу леса.
— Спасибо,— буркнул немного успокоившийся Конан.— Хальк, поехали. По дороге. Если здесь кругом тролли, я последую твоему совету и предпочту не сворачивать в чащобу.
Лошади с облегчением зарысили в сторону от первого встреченного нами обитателя Ямурлака, а я оглянулся и увидал, что каменное чучело добродушно машет нам вслед серой лапищей.
— Невозможно! — горячился Конан.— Я за свою жизнь много всякого повидал, но чтобы тролля встретить, да не какого-нибудь, а каменного? Такие существа проходят по ведомству бабушкиных сказок!
— Как и грифоны, и гарпии, и кентавросы, и человеческие головы на паучьих лапах,— перечислил я в ответ некоторых существ, виденных в Ямурлаке во время прошлой поездки в Забытый край.— Ты, надеюсь, заметил — тролль не проявил никаких враждебных намерений, последней костью хотел поделиться...
Конн хохотнул, а варвар только сплюнул. В полдень мы решили остановиться на полянке, слегка перекусить и дать лошадям отдохнуть. На мелкие чудеса вроде падающих навстречу друг другу теней или изредка пролетающих над головами зубастых птиц, размером с утку, внимания почти не обращали — нас крылатые твари не беспокоили, а только перекликались дурными визгливыми голосами, да охотились на необыкновенно больших синих стрекоз.
— Направление я приблизительно знаю,— сказал я, отвечая на молчаливый вопрос Конана.— Солнце справа и чуть позади, двигаемся на полуночный закат. Если ничего особенного не произойдет, к вечеру окажемся неподалеку от огромного поля, заросшего вереском. Именно там мы в прошлый раз нашли Тача. Увидите его — не пугайтесь. Василиск очень доброжелательно относится к людям, но выглядит необычно. Тач подобен одному из древнейших чудовищ эпохи до Атлантиды, когда на земле сплошь обитали великаны и простая ящерица вырастала до размеров целой горы!.
— Помню,— кивнул Конан.— Ты рассказывал. Почему ты так хочешь увидеть василиска?
— Тач знает путь к убежищу Хозяина. Я не смогу точно указать дорогу — тогда мы ехали на его спине, и я посвящал время разговорам, а не наблюдению за окрестностями. А ты, Конан сможешь побеседовать с самым старым и мудрым существом нашей Сферы. Наверное, тебе это будет интересно.
Я взял у Ротана передаваемую по кругу баклагу с легким вином, почти не пьянящим, но отлично утоляющим жажду, приложился. И едва не подпрыгнул, когда Конн, развалившийся на травке рядом, пихнул меня в бок локтем.
— Дядя Хальк, посмотри! Кажется нас почтили вниманием! Человек?
— Людей здесь нет,— машинально ответил я, устремив взор в указанном направлении. Точно, по широкой, залитой ярким солнцем тропе к нам приближался неизвестный, в длинном темном плаще, с надвинутым на лицо острым капюшоном. Двигается быстро, не без величественности, широко и уверенно печатая шаг.— Наверное, оборотень — в Ямурлаке живут несколько семей из племени Карающей Длани. Если оборотень — договоримся, спросим короткую дорогу.
Мы встали, а я, случайно бросил взгляд на Конана, на лице которого отчего-то засветилось искреннее недоумение и даже растерянность. Он будто бы узнал черноплащного визитера.
— Не может такого быть,— сам себе сказал варвар и протер глаза,— Хальк, ты это тоже видишь?
— Да, да,— одновременно ответили я и Конн, которого вообще не спрашивали. В глазах короля появился недобрый отблеск.
Незнакомец был очень высок, судя по фигуре — невероятно силен, но впечатление портили сутулые плечи и какие-то нервные, почти судорожные, безостановочные движения кистей рук. Так иногда выглядят растерянные лекари, которые не могут определить, что за недуг у больного, и не знают, за какую склянку или инструмент хвататься.
Человек остановился в десятке шагов от нашего маленького лагеря, блеснули из-под тяжелого покрова глаза. Плащ распахнулся, явив длинную золотую парчовую хламиду с черной змеящейся вышивкой.
— Приветствую тебя,— сказал неизвестный, явно обращаясь к Конану.— Я не рад этой встрече. Но ведь ты помнишь одно мое послание, попавшее тебе в руки двадцать семь лет назад? Помнишь?
— Не совсем,— Конан напряженно вглядывался в темноту под капюшоном. И вдруг ахнул: — Ты?..
— Да, именно я. И никто другой.
Ткань, отброшенная резким рывком, обнажила лицо человека. Желтоватая, болезненного цвета кожа, глубокие морщины избороздившие лоб и щеки, шея мятая и жеваная. Коротко, горшком, постриженные седые волосы. Глубоко запавшие светло-карие глаза. Хорошо заметно, что зрачок не круглый, как у всех людей, а продольный, змеиный. Бородавка на щеке. Неприятный тип, но я не мог отказать грозному старцу в некоей суровой привлекательности и мрачном величии.
Где я мог видеть его раньше!? Готов поклясться, мы однажды встречались! Мимолетно, кратко, но встречались!
— Ты мертв! — воскликнул взбудораженный Конан.— Уходи обратно, в пустоту!
— Вспомни,— пророкотал темноглазый,— Ты видел строки моего послания. Там было написано: «...до встречи в будущем или прошлом, в этом мире или в другом, в жизни или в смерти...» Я пришел увидеть тебя в смерти.
Меня внезапно осенило. Достаточно было произнести несколько слов, которые увековечены мною в последних главах «Синей хроники»! Письмо Тот-Амона, пересланное Конану после событий Мятежа Четырех! Нагловато-самоуверенное послание, подписанное самым выдающимся и, увы, наиболее бесчеловечным магом, какого видела история современного мира! Стигиец пообещал никогда не уходить с дороги киммерийца, всегда быть рядом, неподалеку, стоять за спиной днем и ночью, в будущем или прошлом, в зримой вселенной или в иной... Маг выполняет клятву.
Неужели Конан не завершил шесть лет назад свою миссию, и тогда, в пределах Черных королевств, Тот-Амон не нашел вечного успокоения? Быть не может, варвар мне клялся всем святым, что стигиец мертв и никогда не вернется!
— У тебя замечательный сын,— молвил тем временем внезапно воскресший Тот-Амон, зыркнув на Конна. Наследник, к его чести, выдержал нелегкий испытующий взгляд. Колдун отвел глаза первым,— Конан, ты добился очень, очень многого...
— Убирайся! — рявкнул киммериец.— Ты умер шесть лет назад, и ничто не вернет тебя под солнце! Ты — морок, видение, призрак! Пошел прочь, иначе заново познакомишься с моим клинком!
— Ты хотел отдать долги,— невозмутимо, не обращая никакого внимания на ярость короля, сказал Тот-Амон.— У тебя есть долг и передо мною.
— Это кто такой? — шепнул Ротан, но я лишь отмахнулся. Мысли текли беспорядочно: мертвое не может воскреснуть, кости стигийца давно ли шились плоти, и оскаленный череп смотрит в небытие проваленными глазницами. Однако сейчас Тот-Амон рядом и выглядит вполне живым. И это никакой не призрак — его одежда настоящая, шуршат складки золотой парчи, хлопает на ветру плащ. Я даже чувствую его запах, похожий на едва различимый, неприятный аромат слежавшейся кожи.
— Ты мертв,— убежденно и медленно повторил Конан, демонстративно убрав ладонь с рукояти меча.— Я не стану бороться, с тем, чего не существует.
— Думай, как знаешь,— хладнокровно пожал плечами маг.— Не вижу смысла тратить время на доказательство противоположного. Только потому, что ты не можешь понять одной простой истины — жизнь и смерть неразличимы. Это лишь две частицы вечного бытия.
— Тогда говори, зачем явился,— голос Конана внезапно принял примирительно-безразличный оттенок.
— За долгом.
— Все долги я тебе отдал. С лихвой.
— Нет. Остался последний и главный. Ты отнял у меня земную жизнь, заставив покинуть этот мир. За убийство, по уложениям любых эпох и любых народов, положена вира. Она не была условленна, а посему — я вправе виру назначить. Итак, ты решишь сам, какое возмещение будет отдано за жизнь Тот-Амона. Но не будь скрягой, варвар. Я даю тебе возможность искупления. Искупления одного-единственного убийства из многих, совершенных тобой. Как знать, может быть, в бесконечности, где заканчиваются все пути, это склонит чашу весов в твою пользу. Подумай хорошенько, Конан. Тебе дать время на размышление? Хорошо. Я подожду. Недолго... Посижу вот там, на валуне.
Тот-Амон шагнул к здоровенному камню, показывавшему бурую плоскую голову из травы, и уселся. Смотрел он на небо, исполосованное прозрачными облаками, и почему-то улыбался.
Мы остались на месте. Ротан с Конном выглядели обескуражено, а варвар задумчиво.
— Интересные дела творятся... — наконец сказал Конан и обратился ко мне.— Будут достойные внимания соображения о происходящем?
— Если это очередная шуточка Тицо, то ему очень сильно изменило чувство юмора,— начал я, понимая, что возвращение старинного врага киммерийца вполне могло быть проявлением невероятных способностей Хозяина Небесной горы. Тицо был великим мастером перевоплощения.— Его проделка, не иначе.
— А если нет? — вдруг поднял глаза Конан и посмотрел загадочно,— Я заметил странность. Тицо не вылезает из Ямурлака со времен нашей победы над Зеленым огнем, то есть немногим меньше трех десятилетий. А это... этот... Тот-Амон выглядит таким, каким я его запомнил во время нашей последней встречи в Черных королевствах шесть лет тому. Не моложе. Хозяин просто не мог видеть стигийца настолько состарившимся. Значит...
— Значит, это действительно Тот-Амон,— закончил за отца Конн и подозрительно посмотрел на мага, щурящегося на солнце.— И в то же время это просто невозможно!
— Я говорил то же самое, когда Просперо предложил свергнуть Нумедидеса...— озадаченно вздохнул Конан,— Он просит виру? Но что я могу отдать?
— Двинуть мечом по черепу,— несвоевременно брякнул разгорячившийся Ротан, но я его одернул. Не мешай, мол.
— Простое решение — не всегда верное,— тихо сказал король.— Тот-Амон никогда ничего не делал, не подумав стократ, не взвесив все «за» и «против». Если он все-таки неким чудом вырвался из Небытия, куда я его отправил, и пришел за возмещением, значит — ждет чего-то особенного, необычного. И единственно правильного.
Недаром колдун предложил мне самому выбрать виру. Не сомневаюсь, он ждет ошибки с моей стороны. Однако ошибки не будет!
Конан резко повернулся на каблуках и шагнул к стигийцу. Маг бесстрастно воззрился на короля. Мне почудилось, что бездонные расселины зрачков Тот-Амона слегка запульсировали.
— Что же ты готов отдать мне в обмен за жизнь?
Варвар излюбленным жестом отбросил волосы со лба. Посмотрел на стигийца глаза в глаза.
— Прими мое прощение,— веско и тяжело сказал Конан.— Я прощаю тебе все. Все плохое, что ты сделал мне, моим друзьям и моей стране. Я не хочу больше видеть в тебе врага. Но и не назову другом. Прими мое забвение и безразличие. Ты доволен вирой?
Тот-Амон от неожиданности на мгновение замер, потом медленно, осторожно встал. Маска лица не изменила небрежного выражения, но во взгляде промелькнуло что-то похожее на обычные человеческие чувства. Нечто очень напоминающее понимание и облегчение.
— Благодарю,— стигиец слегка поклонился.— Возмещение достаточное. За мою смерть уплачено. И еще: боюсь, впредь мы никогда не увидимся. Я забираю обратно обещание вечно стоять на твоем пути, Конан. Моя дорога ведет в противоположную сторону. Прощай.
Конан наклонил голову в ответ, а Тот-Амон, не удостоив остальных даже кивком, запахнул плащ и направился по тропе прочь от поляны.
Через несколько мгновений его черная тень исчезла за стволами деревьев, и только отдаленно постукивали подошвы сапог по камням. Вскоре и этот звук утих.
— Фф-у-у... Иногда я сам себе удивляюсь,— варвар утер пот со лба.— Да еще десяток лет назад я и подумать бы не мог о таком окончании нашей старой вражды. Парни, только никому не рассказывайте об этом — меня засмеют!
— Откуда ты знал, что надо сказать? — я подбежал к Конану и едва не вцепился в воротник королевского колета.— Это выглядело... Просто как божественное наитие!
— Возможно,— согласился киммериец.— Слова сами на язык попали. И в конце концов, разве можно бесконечно воевать с покойником? Однажды следует остановиться. Надеюсь, колдун, если это на самом деле был именно он, и сам кое-что понял. Не мог же Тот-Амон быть до конца испорченным человеком? Может быть, он маму любил... — Конан весело фыркнул,— Кажется, сегодня стигиец впервые сумел преодолеть гордыню. Но ради чего? Зачем ему требовалось мое прошение?
— Мы этого никогда не узнаем,— сказал я.— Все, благородные месьоры! Отправляемся дальше, ехать еще долго. А ты, Конан, не расстраивайся. Одним врагом меньше, пусть и мертвым...
* * *
Мы долго не разговаривали. Конан предавался размышлениям, изредка и невнятно сквернословя под нос и качая головой, словно его навещали неприятные воспоминания. Молодежь любопытством оглядывала ямурлакский лес а Ротан изредка восклицал: «Смотри, Конн!», обращая внимание королевского сына на чудеса Забытой земли. Нечасто, однако с навязчивой постоянностью, наш маленький отряд сталкивался с крайне забавными существами, по моему мнению, являвшимися просто необычными животными, которые проявляли к людям сдержанно-опасливое любопытство. Выглянул из-за кустов ежик, размерами более приближающийся к поросшей длинными сероватыми иглами крупной охотничьей собаке, прошелестела кожистыми крыльями стайка летучих ящериц, удивляющих радужной окраской. Промелькнул невдалеке старый знакомец — лысый медведь, точь-в-точь похожий на своих бурых собратьев за исключением одного отличия: медведь не имел пушистой шкуры, которую заменяла толстая, складчатая, будто у дарфарского носорога, кожа светло-синего цвета.
Чем дальше мы углублялись в земли Ямурлака, тем чаще по дороге попадались разнообразные гаденькие чудеса. Не опасные, а неприятные. Вот, пожалуйста, слева, на лесной опушке пасется лошадиный скелет. Настоящий персонаж легенд — Ночной скакун, на котором ездит киммерийская богиня смерти Моррихан. Остов мощного коня мирно бродит по зеленой травке, пощипывает зубами голого черепа колоски, блестят на солнце белые, отполированные временем кости... В небесах перекрикивались почти человеческими голосами странные птицы — я готов был дать руку на отсечение, что под облаками парят гарпии, выискивающие добычу.
Затем мы встретили четырех летучих мышей. Издалека кажется, что это просто летучая мышь и ничего более: перепончатые коричневые крылья, огромные, просвечивающие розовыми жилками уши, бусинки-глазки. Да только тело зверюшки было длиной шага в три, если не больше, а размах крыльев превосходил все пределы воображения. Две твари восседали на трупе недавно забитого лося, еще две неуклюже ползали вокруг, пытаясь подобраться к туше. Изрезанные морщинами и бороздами морды зверюг были окрашены свежей кровью. Летучие мыши посмотрели на нас с неприязнью, прокричали своими пищащими голосами что-то неразборчивое и оскорбительное, но нападать не стали. Конан вначале удивлялся ямурлакским шуткам, но, попривыкнув, перестал обращать внимание.
Оружие мы применили всего один раз за день, и то больше из желания устрашить неожиданного противника — дорогу внезапно преградил злобно щерящийся саблезубый тигр, каких иногда можно встретить в горах на полуночи. Зверь редкий, но ничего особенного из себя не представляющий. Тигр, вероятно, позарился на наших лошадей, а когда стало ясно, что подобру-поздорову он не уйдет, Конн и Ротан всадили в шкуру клыкастой кошки по лучной стреле, и тигр позорно сбежал в заросли.
— Теперь я уверен,— вдруг сказал мне Конан и подстегнув жеребца поехал рядом.— Мы видели настоящего Тот-Амона. Знаешь почему? Я заметил, что у стигийца была слегка разорвана мочка левого уха. Моя работа — когда колдун умер, я забрал у него серьгу с черным рубином, вырвав ее почти с мясом. Этого никто не видел, кроме меня самого, а я никому не рассказывал. Просто оставил трофей, на память.
— И что из того? — спросил я.
— А то, месьор бывший королевский библиотекарь... Ты с возрастом стал невнимателен и начал забывать самые простые вещи. Мертвые ни когда не возвращаются сами, их кто-то обязан вызвать из Незримого мира. В искусстве магии это называется некромантией.
— Некроманты могут употреблять свои заклинания только ночью,— со знанием дела возразил я.— Мне Тотлант рассказывал. Вроде бы успех такого предприятия зависит от определенного положения звезд и луны, способных раскрыть Врата меж мирами живых и не-живых. А солнце некромантии мешает. Надеюсь, ты заметил, что сейчас ясный день?
— Значит, есть другой способ,— упрямо сказал король.— И Хозяину Ямурлака он известен. Тицо не принадлежит нашему миру, он обладает знаниями, человеку недоступными. Кажется, он нарочно прислал Тот-Амона. Хотел посмотреть, как я буду действовать. Не сомневаюсь — нас еще ждут самые неожиданные встречи... Так, что происходит? Конн, стой! Ни шагу дальше!
Я и не заметил, как обычная каменистая тропа постепенно превратилась в широкий, отлично устроенный тракт, выложенный пригнанными друг ко другу гладко отесанными шестиугольными плитами серого гранита. Я не припоминал, чтобы в Ямурлаке имелась такая роскошная дорога, напоминающая мостовые главных улиц Тарантии. Справа и слева мы были окружены лесом, но вперед уводил прямой, как стрела, и гладкий, будто стол, длинный путь. Впрочем, не столь уж длинный — на расстоянии двух полетов стрелы над дорогой нависала громадная полукруглая арка, по виду металлическая. Будто над трактом воздвигли подкову невероятных размеров.
На меня уставились три пары вопрошающих глаз. И отчего попутчики уверены, что Хальк Юсдаль может объяснить им все чудеса Ямурлака? Придется разочаровать короля и наших драгоценных отпрысков:
— Раньше никогда ничего подобного здесь не было,— сказал я, разводя руками.— Ни дороги, ни этого... сооружения. Подъедем поближе, рассмотрим?
Чем дальше, тем интереснее. Конан только присвистнул, когда мы приблизились к арке. Мощеный тракт убегал под ее серебристые своды не прерываясь, однако за аркой небо было окрашено не в лазоревый цвет дня, а в оранжевато-синий с золотом утренний оттенок. И пейзаж внутри границ стального полукруга был совсем иным — горы, редкие кривоватые деревца, камни...
Все четверо не сговариваясь, спешились. Конан тщательно осмотрел арку, подивился величине (от края до края не менее сорока шагов!) и тщательности полировки металла. Ротан обратил наше внимание на какой-то странный звук исходящий от постройки — немного смахивает на отдаленное гудение пчелиного роя. Наверху, в проеме, иногда проскальзывали быстрые синеватые искорки.
Когда мы обошли диковину сбоку, обнаружилось, что сразу за аркой дорога закончилась — сплошной бурелом, черные груды валежника, поваленные деревья. И никаких признаков незнакомого мне мира, в который вел проход, открытый со стороны дороги.
— Очень необычно,— высказал Конан свое мнение.— Похоже, нам предлагают зайти внутрь. Либо это портал, незнамо куда ведущий, либо я сплю. Понимаешь, о чем я? Тотлант умеет строить порталы, ты должен помнить!.. Ну уж нет, у меня отсутствует желание путешествовать по другим мирам. Обойдем и побыстрее отправимся дальше, если хотим добраться до вересковых пустошей к вечеру.
Варвар решительно взялся за поводья лошади и повел ее в обход; я, Конн и Ротан двинулись вслед, но Конан неожиданно остановился. — Эт-то что еще такое? — озадачился король вопросом, который звучал за сегодняшний день уже сотый раз.
Деревья — самые тривиальные молодые буки, ольха и ивняк, которые можно увидеть на всем протяжении лесов полуночной Аквилонии, от Пуантена до Гандерланда и Боссонии — зашевелились. Зашевелились осмысленно, преграждая нам путь сплетающимися ветвями, трепещущей листвой и покрытыми темной корой стволами. Я только рот от изумления раскрыл, увидев, как на коре одного из деревьев вдруг раскрылись ярко-зеленые большие глаза, пылавшие в лесной полутьме, словно яркие граненые изумруды.
— Назад! — я схватил Конана за рукав и потащил обратно к дороге.— Это может быть опасно! Слышал сказки о живых деревьях? Тех, что иногда сходят с места и разгуливают по диким пущам? Насколько я знаю, человеку при встрече с подобными существами лучше удирать без оглядки.
— Точно,— заворожено сказал наследник, пристально разглядывая десятки глаз-изумрудов засветившихся в буреломе — Дядя Хальк, отец! По-моему, они движутся к нам! Лучше бы вернуться обратно и поискать другой путь!
— Не получится,— проскрипел Ротан и уставился из-под светлой, падающей на глаза челки на серый тракт.— Они перекрыли дорогу! Как не везет! Папа, а ты говорил, будто в Ямурлаке безопасно!
Десяток ходячих дерев выбрались на камень тракта, перебирая извивающимися корнями, словно осьминог щупальцами. Вид у них был угрожающий-
— Похоже, нас настойчиво загоняют в портал,— Конан пожевал губами, подумал и легко вскочил в седло,— Что ж, подчинимся, пусть мне этого и не хочется. Давайте за мной!
Я проехал под аркой вслед за остальными и внезапно почувствовал, как все переменилось. Воздух из слегка душноватого, наполненного запахами осеннего леса, стал холодным, очень свежим. Появился пронизывающий ветерок, исчезли звуки рассерженного леса, вопли птиц и шум листвы.
Здесь, в этом месте, наступало утро — на закате еще мерцали звезды, и я разглядел два знакомых созвездия — Меченосца и Арфу. Значит, мы у себя, на Закатном материке, но где же именно? Портал отправил нас в какую-то заброшенную горную местность.
Оглянувшись я увидел такой же стальной полукруг, только теперь арка стояла на пологом склоне холма, чьи камни окрасились янтарными лучами восходящего солнца. В широком проеме бушевала зелень живого ямурлакского леса.
— Хальк! — позвал меня варвар и обвел рукой окружающую местность.— Ты сейчас будешь очень долго смеяться! Я понял где мы! Конечно, конечно, узнал! Вот Дикая гряда, это определенно гора Ста Ручьев, полуденнее, за рекой, должно быть ущелье Коннахта! А во-он, видишь, высокий пик с ледником? Это Бен Морг!
— Бен Морг?..— растерянно переспросил я,— Знаменитая волшебная гора Бен Морг, обиталище Крома? Ты хочешь сказать...
— Именно это я и хочу сказать,— радостно улыбнулся Конан-— Мы в Киммерии!
* * *
Киммерия. Далекая загорная страна, в которой я никогда не был, и не чаял побывать. Конан нечасто рассказывал о своем детстве, прошедшем здесь, и почти не упоминал родственников.
Я когда-то записал в «Синюю хронику» отрывочные сведения о матери и отце варвара, знаю что его дедушку звали Аудагос Канах, а все мужчины семьи передавали детям по наследству ремесло кузнецов. На мои дотошные расспросы в Тарантии Конан заявлял, что с прошлым покончено навсегда, и если судьба распорядилась так, чтобы вся жизнь киммерийца прошла вдали от скал и ручьев родной земли, значит... В общем, Хальк, займись делом, и не приставай к королю с навязчивыми просьбами открыть забытые тайны.
А тайн было много. По некоторым намекам я понимал, что сама история рождения Конана связана с любопытными странностями — предсказание, данное его родителям, весьма необычные истории, происходившие с Конаном в детстве, особое внимание киммерийского бога Крома, весьма сильного и опасного невоплощенного духа, в общем-то, мало интересующегося делами смертных... Может, изредка вспоминая о юности, варвар пытался понять, какие же невероятные обстоятельства вывели его на дорогу, которая пролегла через полные пятьдесят лет странствий, борьбы и разочарований. На дорогу, которая сейчас заканчивалась.
Конан был чужд гордыне и в молодости, и возрасте пожилом. Он никогда не считал себя чем-то исключительным, человеком выдающимся или, тем более, «великим».
Варвар относился к другим людям, особенно к близким друзьям, со своеобразной грубовато-обаятельной теплотой, умел за несколько мгновений разговора расположить к себе незнакомого человека и, конечно, никогда не бахвалился своими приключениями и подвигами. Когда, после войны с Кофом, государственный совет Аквилонии возжелал даровать королю титул «божественного спасителя отечества», киммериец отказался от столь высокого звания, какое прежде носили лишь Эпимитриус, король Алькой, основавший наше государство, и знаменитый Сигиберт Завоеватель, расширивший границы Аквилонии до теперешних пределов. Конан полагал себя обычным человеком, частенько замечал, что все, посильное ему самому, может совершить и другой. Но ни в прошлом, ни потом, когда варвар покинул наш мир, я не встречал человека, обладающего столь замечательной природной способностью побеждать. Словно богиня удачи всегда находилась за спиной варвара. Представляю, что произошло бы, используй Конан этот редкостнейший талант во вред другим людям... И все равно оставалась самая главная неразрешенная загадка — почему именно Конан стал избранником судьбы, приведшей его на трон нашей великой страны, прежде медленно угасавшей под скипетром выродившихся Эпимитреев?
Многие, очень многие люди, особенно те, чья жизнь была напрямую связана с мечом и войной, пережили отнюдь не меньшее количество приключений и побывали в переделках, сравнимых по опасности с похождениями Конана. Существовали куда более образованные и высокородные претенденты — тот же Просперо Пуантенец, например. Но почему тогда Просперо отказался в 1288 году от короны и предпочел отдать ее никому не известному киммерийцу? И кто бы мог ожидать — Аквилония, оказавшись под властью «тупого сиволапого варвара», всего за несколько лет стала величайшей державой континента... Дело не в одной лишь удаче Конана, но и еще в чем-то другом. Однако, в чем?
Копыта наших скакунов отбивали переливчатую дробь по серым плитам дороги, ведущей от портала, перенесшего нас в Киммерию, в неизвестность. Варвар, однако, пояснил, что сейчас мы направляемся прочь от аквилонских границ, приблизительно на полуночный закат. Места, заверил Конан, знакомые — его родной клан, Канахи, жили в десяти-пятнадцати лигах полуночнее, в юности киммериец исходил окрестности родного поселка вдоль и поперек, а благодаря отличной памяти Конан мог запросто сориентироваться на плоскогорьях.
— Одного не понимаю,— говорил Конн, выслушивая пояснения отца, указывавшего на здешние приметы и с доскональной точностью называвшего имена скал, ручейков, рощиц и взгорий,— Зачем нас сюда отправили? Для чего Хозяину Ямурлака понадобилось перебрасывать нас за сотни лиг, аж в Киммерию?
— Увидим,— уверенно сказал король.— И, наверное, довольно скоро - Хальк, слушаешь меня? Скажи, что, на твой просвещенный взгляд, здесь необычного?
— Дорога,— не задумываясь ответил я.— Дорога, особенно такая хорошая,— признак цивилизованного государства, с сильной властью, имеющей возможность благоустраивать для пользы армии и торговцев мощеные тракты. А в твоей стране нет единой власти, короля, крупных городов... Если не ошибаюсь, «Киммерия» — просто общее название территории, где обитают многочисленные горские кланы, часто вовсе не родственные меж собой и представляющие разные народы.
— Ты просто молодец! — воскликнул Конан.— В Киммерии есть только одна настоящая дорога — старый торговый путь на Аквилонию. Мы как раз по нему едем. Только я не припоминаю, чтобы тракт когда-либо мостили. И... У меня появились удивительные ощущения- Будто здесь со времен моей молодости ничего не изменилось. Вообще ничего, кроме, конечно, тракта. Во-он, видите, громадную старую сосну?
— Видим,— ответил я за всех, подозрительно осматривая корявое, но внушающее уважение древнее дерево, растущее в гордом одиночестве на каменистом, пламенеющим кустиками вереска, холме.— Самая обычная сосна, ничего особенного.
— Это тебе так кажется,— сказал киммериец— В действительности, ее тут быть никак не должно. Старую сосну расщепило и подожгло молнией примерно за год до того, как меня угораздило попасть в плен к асирам. Я это отлично помню — жрец нашей деревни узнав, что дерево-патриарх погибло, напророчил всяких ужасов о грядущей войне с Асгардом и Ванахеймом... Предсказания, кстати, сбылись, и я считаю, что мне удивительно повезло — меня не убили, а всего лишь продали гиперборейцам, в Халогу, откуда я потом сбежал в Шадизар, Или вот: глянь те правее, на скалу, смахивающую на клык кабана,— скала так и называется, «Кабанья». Различаете на ее макушке деревянную башенку? Это дозорное укрепление наших соседей и родичей, клана Кайрнех. Башню разрушили как раз во времена асирской войны. Хальк, жду объяснений, ты здесь самый умный.
— Башню могли потом восстановить,— неубедительно высказался я.
— А заодно посадить и вырастить новую сосну? — фыркнул Конан.— Дереву не меньше тысячи лет, между прочим. Что-то не сходится…
Подумав и вспомнив все, известное мне о свойствах магических Брат, также называемых порталами, я вдруг понял, что могло с нами произойти. Окликнул Конана.
— Есть мысль! Порталы могут преодолевать не только пространство, но и переносить людей во времени. Правда, крайне редко — нужно быть очень могущественным магом, чтобы проникнуть в прошлое или будущее. Тотлант, по-моему, до сих пор не умеет... Понимаете? Вдруг Тицо отослал нас не только и не столько в Киммерию, а пожелал, чтобы мы увидели некие события прошлого? Твоего, Конан, прошлого!
— Хм-м... Да, такое объяснение может быть верным,— недоверчиво протянул король и еще раз осмотрелся. Пейзаж не изменился — горы, холмы, где-то далеко, на травяных склонах пасутся стада овец.— Но зачем? И дороги тогда не было...
— А зачем Хозяин прислал Тот-Амона? И не забудь: Тицо знает все о твоем прошлом, до 1288 года включительно. Тогда, в Пограничье, он забрал все твои воспоминания; каждое произнесенное тобой слово, любой вздох отпечатались и в памяти Властелина Подземного огня. Для Тицо обустроить специально для нас вымощенную дорогу — плевое дело. С его-то способностями! Когда — и если — мы покинем Киммерию, исчезнет и тракт...
— Тут может быть опасно,— сказал Ротан. Потом настороженно и смущенно посмотрел на короля и добавил: — Я слышал, будто киммерийцы не" жалуют чужаков.
— Ерунда,— поморщился Конан.— Такие сказки сочиняются специально, чтобы подчеркнуть, какие мы варвары и дикари. Законов гостеприимства в Киммерии придерживаются все до единого кланы. Если ты не враг — приходи, живи, тебя накормят, устроят в лучшем доме... Помнится, у нас в деревне одно время жила аквилонская дворянка, очень красивая и добрая женщина, скрывавшаяся в горах от убийц. Ничего опасного. Опасной может быть встреча, которую нам заготовил этот паршивец из Ямурлака... Уж не знаю, что и думать.
— Я знаю,— перебив Конана, сказал наследник.— Здесь — утро, а в нашем мире, в Ямурлаке, давно вечер. Солнце, наверняка, заходит. И лошади устают — мы проехали не меньше тридцати лиг. Предлагаю остановится, разбить шатер и немного поспать. Костер разведем — хочется поесть горячего.
— Идет,— легко согласился Конан.— Давайте отъедем с дороги, к лесочку. Там, я думаю, и хворост найдется, и нас будет не так легко заметить тем, кто, возможно, очень желает снова испытать мой рассудок призраками давно исчезнувших времен.
Походный шатер, прихваченный Ротаном на Случай ночевки в Ямурлаке, установили быстро
— Конн с моим сыном натягивают плотную ткань, а мы с королем вбиваем колышки. Варвар притащил на плече бревно, чтоб удобно было сидеть у костра, а пока молодежь занималась костром я распаковал котелок и запас продовольствия. Конан, сообщив, что неподалеку есть ручеек, отправился за водой,
Мы пообедали, непрестанно споря о поджидающих нас сюрпризах Хозяина Небесной горы. Строились весьма неожиданные предположения
— Конан решил, что Тицо готовит ему встречу с давно умершими родителями, а я возражал: Хозяин, наверняка, мог придумать и кое-что поизощреннее.
—...Увижу эту тварь — башку снесу,— пригрозил Конан напоследок.— Кто останется сторожить? Ты, Ротан? Хорошо. А затем поднимешь Конна. Дайте нам с Хальком, двум старым развалинам, отдохнуть... Но если что случится — будите немедленно!
Я развалился на попоне и попытался задремать. Рядом тихонько посапывал варвар, которому, казалось, все нипочем. Сон не шел, перед глазами проскальзывали бесформенные страшноватые видения, какие появляются, когда человек стоит на грани сна и яви, и наконец я тихо окунулся в теплый буроватый омут.
Из черноты выплыл вдруг оседланный Конаном дракон, и киммериец счастливо крикнул мне: «Летим со мной!.. К звездам!»
Бич памяти
Нас разбудили весьма грубо я громогласно.
— Отец! Отец, поднимайся! Дядя Хальк, проснитесь же!
Я всегда завидовал одной присущей киммерийцу особенности. Среди многих похвальных качеств Конан обладал способностью в нужный момент просыпаться за долю мгновения. Это в обычное время варвара было не добудиться — он немедля начинал сыпать оскорблениями, кидался подушками и рычал, будто растревоженный медведь, поднятый от зимней спячки. Но в особых случаях...
Я не успел даже глаза раскрыть, а Конан уже вскочил и, что самое интересное, успел надеть сапоги. Как — непонятно. Точно помню, перед устройством на отдых король сапоги снимал.
— Что? — коротко осведомился варвар у сына.
— Мы с Ротаном заметили всадников. Не местные, на киммерийцев не похожи.
— Только-то?
— Они за кем-то гоняться, похоже за женщиной. Всадников пятеро, все вооружены, доспехи, пики... Мне эта сцена очень не понравилась. Словно охота за человеком...
Пока Конн объяснял, мы выбрались из шатра наружу. Спали, видимо, долго — солнце давно перевалило зенит и теперь склонялось к горизонту, приобретая вечерний насыщенный цвет янтаря. Ротан возился с лошадьми, затягивая подпруги.
Точно, в четверти лиги от рощицы, рядом с которой мы разбили маленький лагерь, можно было заметить движение нескольких конных: лошади шли рысью, охватывая вересковую равнину широким полукольцом. Ни дать, ни взять — волчья стая, загоняющая добычу к отвесным горам, где преследуемый не будет иметь возможности бежать. Я, прищурившись, рассмотрел, что всадники (Конн оказался прав) не являются киммерийцами. Люди, окружавшие одинокого всадника, выглядели вполне цивилизованно — плюмажи на шлемах, солнце взблескивает на кирасах и дорогой упряжи лошадей, да и скакуны породистые, это видно даже издалека.
Конан нахмурился.
— Нехорошо, конечно, совать нос в чужие дела, однако... Пятеро против одного? Не пойдет. И, я полагаю, даме следует оказать помощь — мужчины мы, или кто?
Всадники, действительно, преследовали женщину. Я рассмотрел ее костюм: это была не удобная амазонка для конных прогулок, какую обычно предпочитают благородные дамы, а темное, не то синее, не то черное платье. И длинные волосы развеваются...
Мы поднялись в седла мигом, благо мощный жеребец короля уже вовсю шпарил к скалам, наперерез догонявшим неизвестную госпожу вооруженным людям. Вечно-то киммерийцу не терпится навести справедливость. Наверное мы видим перед собой завершающую часть спектакля под названием «побег неверной жены» или «охота на грабительницу».
Я давно отвык от романтических представлений о всякой преследуемой даме, как о страдающей добродетели — в девяноста девяти случаях из сотни беглянка является отнюдь не невинной жертвой коварного произвола, а прямо наоборот: авантюристкой, воровкой, а то и вовсе чудовищем в юбке, скрывающимся под маской прекрасного обличья и белоснежными ризами фальшивой целомудренности.
Однако сегодня мы оказались свидетелями редкостного сотого случая, опровергающего остальные девяносто девять. Повезло.
* * *
Дама, завидев нас, перепугалась насмерть. Вероятно, решила, что недругам пришло подкрепление. Я углядел, что на седле перед неизвестной восседает еще кто-то, карлик или ребенок, однако выяснять подробности не было времени. Во-первых, усталая вороная кобыла женщины споткнулась и упала, уронив обоих всадников, а во-вторых, Конан круто осадил коня перед почти настигшими беглецов благородными господами преграждая им дорогу. Я, Ротан и Кони подоспели как раз вовремя, чтобы встать по сторонам и чуть позади короля.
Да, господа, и в самом деле, благородные. Очень. Наряжены по несусветной моде пятидесятилетней давности — подобные костюмы я видел только в королевском театре Тарантии, куда дворяне отдавали вышедшие из моды наряды, чтоб не пропадали зря. Старинные колеты покроя «гусиный живот», рукава с прорезями, широкие штаны, более напоминающие туранские шаровары, шлемы-рокантоны, давным-давно не использующиеся в армии. Похоже, незнакомцы одеты так, как было принято в самые первые годы царствования предпоследнего Эпимитрия — короля Вилера.
У главного — неприятного толстяка с буйной рыжей бородищей — на кирасе вычеканен герб, вполне знакомый мне по геральдическим трактатам: три копейных наконечника остриями вниз на фоне крепостной башни. Семья графов Клай из Боссонии. Но какого рожна, простите невежду, граф Клай оказался аж в самой Киммерии, не где-нибудь?
Сейчас, похоже, мы это выясним.
Остальные четверо были помоложе бородача с гербом и явно выполняли его приказы. Рожи самые продувные. Едва Конан встал между месьором графом и таинственной незнакомкой, они нехорошо заулыбались и демонстративно взялись за оружие. Варвар и бровью не повел.
— Могу я чем-нибудь помочь почтеннейшим гостям Киммерии? — с любезной высокомерностью вопросил Конан, бегло осмотрев предполагаемого противника. Остался разочарован. Месьоры с такими лицами могут быть только дешевыми наемниками.
Человек, который по-настоящему владеет искусством убивать себе подобных, никогда не станет трясти перед носом у незнакомых людей клинком, преследуя одну цель — напугать. Пугать никогда никого не нужно, это признак слабости.
— Можешь,— с выражением крайнего недовольства рявкнул бородач.— Уйди с дороги, и дружков прихвати!
— Фу, как грубо,— поморщился король, и продолжил с плохо скрываемой издевкой: — Киммерия, где вы ныне находитесь, суть страна, где ценится благовоспитанность и куртуазия. Мало того, что вы, месьор граф Клай — я не ошибся в титуле? — дерзите первым встречным, так вы еще и невежливо обращаетесь с дамой. У нас так не принято, сударь. Соблаговолите извиниться, а затем отправляйтесь по своим, без всякого со мнения, важным делам. Вы разве не видите, дама не желает находиться в вашем обществе...
Я, слушая, лишь умилился. Эк варвар насобачился изъясняться за годы королевствования!
— Миллен! — взревел досточтимый граф, устремив злобно-хищный взгляд на девицу.— Немедленно подойди ко мне! А ты, мерзавец — убирайся прочь, иначе...
— Что — «иначе»? — невинно поинтересовался Конан. Когда было названо имя женщины мне показалось, что киммериец чуть вздрогнул.— Иначе вы со своими недотепами порубите меня на куски? Или вызовете на поединок? Проткнете мечом?
Видя, что месьор Клай побагровел, напыжился, словно гусак, и потянулся за оружием, Конан сделал хорошо знакомое всем нам движение — два раза сжал кулак правой руки. Систему безмолвных жестов-приказаний, принятых среди пиратов Зингарского побережья, Конан еще лет двадцать назад переработал и ввел в Тарантийском замке, для большего удобства стражи и личной гвардии короля. Такой знак обязывал подчиненных смотреть в оба и быть готовыми немедля атаковать.
Слуги графа рванулись вперед, но удача им не сопутствовала — одного Конан положил в ползамаха клинком, другому отрубил кисть чуть выше запястья. Неблагообразные месьоры из свиты рыжебородого оказались редкостными неумехами, ибо вместо того, чтобы начать поединки (их четверо и нас четверо), всем скопом навалились на варвара. А Конан отлично знает — когда противников много, обороняющийся имеет куда больше шансов на успех. Враги мешают друг другу, теснятся... Ни я, ни Ротан с Конном так и не успели окрасить чужой кровью свои мечи. Король виртуозно, за несколько мгновений, расправился со свитой графа Клая — одного убил, троих тяжело ранил.
— Я же говорил,— улыбнулся варвар, поднимая голос, чтобы заглушить вопли покалеченных громил, повалившихся с седел,— вам следовало ехать своей дорогой. Видите, что получилось?
Бородатый Клай замер. Еще бы — высокий незнакомец, абсолютно не утруждаясь, поразил всех графских головорезов, которых Клай, наверняка, полагал надежными и опытными людьми. Самому вступить в поединок?
На красном лице толстяка отразились поочередно недоумение, испуг, гнев, и наконец, осторожность, перемешанная с плохо скрываемой яростью.
— Я... я еще вернусь,— пригрозил он, сплюнул, развернул коня и погнал его куда-то на полдень. Трое раненых красавчиков со стонами полезли в седла и отправились вслед. Безрукий через сотню ярдов вновь упал и более не поднялся — потерял слишком много крови, как ни старался зажать перерубленное предплечье левой рукой.
— Он действительно вернется...— Это подала голос женщина.— Клай никогда не бросается пустыми угрозами. К закату их здесь будет два десятка... Но я все равно очень признательна вам, месьоры.
Она стояла в пяти шагах поодаль. Если судить по узкому, породистому лицу и ясным серым глазам, незнакомка была в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Светло-русые, с заметной рыжинкой волосы, нос с горбинкой, губы упрямо поджаты. Манеры выдают блестящее дворянское воспитание.
Но почему Конан смотрит на нее так, будто встретил призрака? И явно смущается?
Меня же более привлекла не девушка, а ее сопровождающий.
Пронзительно-черноволосый мальчишка лет двенадцати. На кого-то неуловимо похож. Неплохо развит для своего возраста, смотрит заинтересованно, но не враждебно. Физиономия чумазая.
Одет по местным обычаям — серая рубаха с вышивкой по вороту и рукавам, вокруг бедер намотан длинный отрез шерстяной ткани в темно-багровую с черным клетку, оконечье которого переброшено через левое плечо и закреплено поясом. На ногах какие-то невообразимые кожаные чуни с обмотками.
Киммерийского племени прибыло — мало нам Конана с наследником!
Кого же он мне напоминает, а?
— Разрешите представиться,— тем временем говорила девушка, смело глядя на молчаливо-задумчивого Конана.— графиня Миллен Клай из Боссонии, племянница негодяя, которого вы, господа, столь неожиданно спровадили. Позвольте еще раз поблагодарить...
— Хальк и Ротан Юсдали из Гандерланда,— я назвался за себя и за Ротана. Глянул на короля, неожиданно бледного и насторожившегося. Конан, перехватив мой взгляд, исподтишка показал кулак сыну, приказывая молчать, и проговорил:
— Кхм... Я... я Конхобар из Темры, вольный эрл. Миллен, а... кто это с вами? Я имею в виду парнишку?
— О, сударь,— улыбнулась дама.— Это мой неожиданный спаситель. Он здешний, из какого-то маленького племени. Собственно, мы уже четыре дня путешествуем вместе — мальчик вызвался быть моим проводником... Он совсем не говорит по-аквилонски...
— Как его имя? — настоятельно потребовал король.
В его голосе скользнула непонятная мне паническая нотка. Подобные интонации варвару не свойственны, это я говорю как человек, знакомый с ним почти тридцать лет.
— Имя? Конан, из рода Канахов.
Теперь понятно, кого напомнил мне маленький киммериец, старательно изображавший из себя тихоню, не вмешивающегося в дела взрослых. Невероятно!
Мне показалось, что король сейчас попросту грохнется в обморок. Но варвар совладал с собой, обескуражено покачал головой и проворчал:
— Значит, Конан... Госпожа Миллен, будет лучше, если грядущую ночь вы проведете под нашей охраной. Ваш дядюшка не оставит попыток любым способом преградить вам дорогу к Бен Моргу.
На сей раз изумилась молодая графиня.
— Откуда вы знаете, что я... мы... направляемся в сторону горы Бен Морг?
Варвар помедлил с ответом.
— Будем считать, что я ясновидящий. И поверьте — я вам не враг. Берите лошадь. У нас неподалеку шатер, мы вас накормим и дадим отдохнуть.
Король повернулся к молча наблюдавшему за нами мальчишке и сказал что-то на киммерийском наречии. Я немного знаком с языком горцев и поэтому понял — Конан-большой приказал Конану-маленькому поймать коня одного из убитых слуг графа Клая и ехать за нами.
Тот поразмыслил и послушался.
Место стоянки решили не менять. Я было предложил королю забраться поглубже в рощицу, чтобы деревья скрыли ясно видный в ночи костер, способный привлечь внимание недоброжелателей, но варвар как всегда решил по-своему. Он подозвал мальчишку, путешествовавшего с госпожой Миллен Клай, быстро поговорил с ним, и на том успокоился. Парень мигом исчез в подступающих сумерках, надо полагать, побежал по поручению короля.
Конн и Ротаи занимались приготовлением ужина и одновременно беседовали с Миллен, которая, стараясь помочь, нарезала мясо и сушеные овощи для котла.
Я слушал и благодарил Митру за то, что божественная воля подарила нам с киммерийцем столь разумных наследников — оба молодых человека ни единым словом не обмолвились о своем происхождении и старались поддерживать мнение благородной госпожи Клай: она встретила путешествующих захолустных дворян, бедных, но благовоспитанных.
Разговоры велись, в основном, о последних сплетнях — недавнем воцарении короля Вилера (это же случилось целых пятьдесят четыре года назад!), о возможной войне с Атреной (это маленькое княжество на полудне Пуантена навсегда исчезло с путевых карт лет сорок тому, когда оно было включено в состав Аквилонии на правах графства), о давно забытых царедворцах и погибших в бесконечных сражениях герцогах...
Я должен благодарить только самого себя за то, что дал Ротану (а ранее и Конну) приличное историческое образование, и они вполне грамотно поддерживали беседу о прошлом.
Миллен удивлялась только их необычной одежде (моды за пятьдесят лет серьезно изменились) и странным случайностям, позволившим ей избежать гнева дядюшки. Откуда, мол, в Киммерии появились аквилонцы? Ответ был простейшим: едем по делам. Каким делам? Неважно. Мы же не спрашиваем уважаемую графиню, почему она старательно избегала близкой встречи с любящим родственником?
Между прочим, Миллен так и не соизволила объяснить причины столь напряженных отношений между ней самой и бородатым графом Клай. А мы, как люди благородные, не спрашивали. Каждый имеет право на собственные тайны. Наконец Конан не выдержал и шепнул мне: — Отойдем в сторонку. Есть разговор.
Мы уселись у корней сосны, на мягкие палые иголки, варвар пожевал губами, словно решая стоит ли говорить, однако положил мне руку на плечо и выдал ожидаемое:
— Знаешь кого мы встретили? Меня самого, и... Заметил фибулу, скрепляющую плед? Мне ее отец когда-то подарил на праздник Самхайнн, а я эту заколку до сих пор храню! Боги, что за бред! Такого не может быть!
— Успокойся,— посоветовал я, опустил руку, подобрал двойную сосновую иглу, еще совсем свежую, и начал ожесточенно переминать зубами. По рту разлился резкий, но приятный вкус хвои.— Знаю, что хочешь сказать. Мы — в прошлом. Твоем прошлом. Ты увидел сам себя и женщину, которую хорошо помнишь. А сейчас решаешь, как поступить. Госпоже Миллен угрожает опасность? Ты не можешь ее бросить? Или?..
— Я ее отлично помню,— сокрушенно выдохнул Конан.— Она погибнет. Очень скоро. Это была женщина, которая отдала свою жизнь ради спасения моей. Миллен я запомнил на всю жизнь. Знаешь, что самое интересное? Я вспоминаю именно эти, нынешние события. Как меня и Миллен спасли какие-то незнакомые люди, как мы переночевали у них в лагере. Не вижу лиц, не вспоминаются имена. Однако... Та полузабытая история во многом определила мою жизнь. Надо мной снова жестоко пошутил Тицо. Он словно предлагает: сделай по другому! Это же ясно, как день! Моя тогдашняя встреча с Миллен... с госпожой Миллен, наш поход к Бен Моргу, сделал мою жизнь такой, какая она была все последующие годы!
Я, старый дурак, не раздумывая, брякнул в ответ:
— Ты сожалеешь о своей жизни? О том, что стал королем Аквилонии? О своих друзьях? Конан, родной, вспомни! Вспомни Эртеля и Веллана, Мораддина и Рингу, Вайда и команду «Вестрела», которым ты командовал два года! Вспомни все города и страны, где ты побывал! Разве об этом можно сожалеть? О судьбе, которая выпадает далеко не всякому, о самой интересной, полной впечатлений, удач и радостей жизни?
— Полной утрат, потерь и разочарований,— в тон мне ответил Конан.— Знаешь, когда я после гиперборейского плена оказался в Щадизаре, когда мне было всего пятнадцать лет, я искренне мечтал однажды вернуться сюда, а Киммерию. Войти в дом отца, снова отправиться на вересковые холмы и пасти овец, охотиться... Жить, как жили деды и прадеды. Как все. Юношеские мечты со временем забылись. И вот Некто дал мне возможность их осуществить. Если я — Конан, которого ты знаешь,— смогу изменить историю, которая происходит на моих глазах, историю своей жизни, все вернется! Я отправлю парнишку, который сейчас помогает госпоже Миллен, домой, к моему... нашим... моим отцу и матери, провожу госпожу графиню в Аквилонию и отговорю от ее сумасшедшего замысла, то... То Конан Канах останется только Конаном Канах. Сыном кузнеца, кузнецом, простым киммерийцем, живущем ради своей семьи- Я исполню мечту юности, граничащей с детством...
— А ты действительно этого хочешь? — спросил я.
— Не знаю.
* * *
Ночи в Киммерии великолепны. Здесь, на плоскогорьях, кажется, будто ты оказался совсем рядом с небесами, и достаточно лишь руку протянуть, чтобы коснуться невыразимо огромных и ярких звезд, пылающих на черно-синем куполе, рассеченном Млечным путем. Было новолуние, и потому ночь давала возможность истинному ценителю в полной мере насладиться чудесным зрелищем Верхней Сферы, породившей однажды Небесную гору, рухнувшую на наш материк многие тысячи лет назад... А вместе с Небесной горой в наш мир пришел Тицо — редкостный шутник, загнавший нас с Конаном во времена его детства.
Куда, зачем и с каким поручением мальчик уходил, варвар объяснить не удосужился, однако маленький Конан вернулся после заката и молча уселся рядом с костром. Я подумал, что в детстве киммериец был не особо разговорчив. Или он просто стесняется незнакомых людей.
Мы все чувствовали себя несколько скованно — дико было представлять, что сейчас я вижу одного и того же человека, но в разных обличьях. Одному шестьдесят пять лет, другому двенадцать. Первый — король Аквилонии, второй — старший сын безвестного кузнеца, живущего в отдаленной, почти забытой Хайборийской цивилизацией стране. Тот собирается покинуть мир живых, этот только начинает жизнь. И все равно они — единое целое. Конан Канах. Целое, разделенное долгой эпохой.
— Вам обоим непременно надо поспать,— Конан обратился к задумчивой графине Клай. Сейчас, в свете пламени костра ее лицо казалось высеченным из розового мрамора изображением древней и прекрасной королевы альбов.— После полуночи за вами придут. Я отсылал мальчишку в деревню клана Кайрнех...
— Зачем? — удивленно подняла бровь Миллен.
— Позвал взрослых. Киммерийцы неплохие воины и знают тропки этой страны наизусть. Золото им требуется не меньше, чем всем прочим — мы торгуем с Аквилонией и с гномами Эйглофийских гор. Наймете охрану, вас проводят до преддверия Бен Морга. И оберегут от домогательств дядюшки.
— Мне нечем заплатить,— грустно улыбнулась Миллен.— И еще: почему ты сказал «мы торгуем с Аквилонией»? Ты ведь представлялся темрийцем.
— У меня отец родом из Киммерии,— нашелся с ответом варвар— А деньги... Я заплачу, не стоит беспокоится о таких пустяках. Вот, возьмите.
Конан вынул из широкого пояса десять аквилонских золотых и вручил девушке. Та вначале смущенно отнекивалась, но затем взяла. Король сказал, что отказываться от помощи в тяжелую минуту просто неприлично.
— Не понимаю,— Миллен пристально рассматривала монету, оказавшуюся в ее ладони,— чеканка знакомая, надпись по ободу «Где властна воля — там путь к победе». Это королевский девиз Аквилонии. Но чей вензель? Две буквы «К»?
Понятно чей. Конана из Канахов. И надо же было киммерийцу не вовремя проявить щедрость! Прокололись на мелочи! Теперь графиня точно поймет, что мы — люди крайне необычные.
Конан-король сидел на бревнышке слева от Миллен, Конан-мальчик — справа, ворошил веткой угли в костре. Я, поняв, что сейчас произойдет, едва не выхватил деньги из рук девушки — Миллен пристально рассматривала отчеканенный профиль на монете. Перевела взгляд на короля. Потом на парнишку. Оценила. Не поверив самой себе снова уставилась на золотой. Снова на Конана. Медленно встала.
— Месьор,— после тяжелой паузы сказала она,— как прикажете это понимать?
— Позвольте,— я выступил вперед, жестом приказывая остальным молчать,— Почтенная госпожа, сегодня и мы, и вы сами столкнулись с очень необычным... явлением.
Оба Конана повернулись к Миллен. Ранее незамеченное ею сходство было настолько очевидно, что девушка вздрогнула. Уставилась на меня, будто я мог что-то объяснить. Мальчик теперь посматривал на короля строго, словно почуяв неладное. Заговорил на киммерийском. Конан ответил, успокаивая.
— Кто вы такие? — настойчиво спросила молодая графиня.
— Мы? — я запнулся. Лучше сказать правду.
Правда обезоруживает. Или все-таки следует промолчать? — Может быть, госпожа, воздержится от вопросов, не заставляя нас тем самым лгать?
— Я настаиваю! Эта странная монета, мальчик похож на месьора Конхобара, будто сын на отца... Вы за мной следили? С самого начала?
— Нет,— тяжело сказал король.— Миллен, мы не имеем никакого отношения к твоему замыслу и путешествию к Бен Моргу. Если только я один. Дело в том... Хальк, расскажи ей.
Я и рассказал. Хорошо, что маленький Конан не понимал аквилонского языка. А Миллен, раскрыв рот от неожиданности, выслушала. Поверила почему-то. Наверное, потому что перед ней сидели два живых доказательства.
— Солнцезарный Митра,— только и выдавила девушка, когда я закончил.— Я слышала поговорку: даже если это ложь, то чересчур хорошо придумано. Настоящая волшебная сказка: порталы, путешествия через время и расстояние, встреча с прошлым... Значит, ты,— Миллен посмотрела на короля,— из маленького дикаря превратился в короля моей страны?
— Ну, не сразу, конечно,— усмехнулся Конан.
— И ты должен помнить, чем закончится поход к Бен Моргу? Я получу, то, что желала? Киммериец замолчал, и я понял почему. Он решал свою судьбу. Вероятно, слишком многое зависело от того, что Конан может рассказать Миллен. Если он откроет правду, какой бы она ни была, девушка может изменить свои планы. И тогда... А что тогда?
Он только раскрыл рот, чтобы ответить, как забеспокоились привязанные у деревьев лошади, почуявшие чужих. Мы схватились за оружие, полагая, что граф Клай выполнил обещание и возвратился вместе с вооруженной оравой. Но мальчишка вдруг радостно крикнул, нырнул в темноту, а вскоре появился в сопровождении троих... даже не знаю, как сказать. Варваров, наверное.
Высоченные, темноволосые, загорелые до черноты. Лица словно вырублены из гранита — углы, тени, резкие линии черт. Волосы заплетены в косички, одежда уже знакомая: накидки из козьих шкур, рубахи из небеленой домотканины. Ножи на широких поясах, у двоих — длинные мечи в ножнах за спинами. Третий вооружен тяжеловесным, но добротным арбалетом. Симпатяги. Наверное, именно таким должен был стать Конан, не отправь его судьба бродить по бесконечным дорогам обитаемого мира.
Король поднялся навстречу и заговорил на горском наречии. Я понял, что он договаривается с громилами из клана Кайрнех об охране графини Миллен. Киммерийцы кивали, соглашаясь.
Только когда в разговоре промелькнуло название «Бен Морг», замотали головами. Что-то им не понравилось. Наверное, это связано с местным поверьем: гора считается обителью божественных сил и недоступна для простых смертных.
Деньги перекочевали в широченные ладони варваров (то-то будет удивления, когда они предъявят монеты времен короля Конана нынешним аквилонским купцам!) и на том договор был заключен.
— Придется выйти немедленно,— Конан повернулся к графине.— Они полагают, что ночью оторвутся от любой погони. К рассвету вы будете уже далеко. Собирайтесь.
— Мне нечего собирать,— пожала плечами Миллен.— Но ты не ответил на вопрос. Ты помнишь, чем закончится мой путь?
Варвар выдохнул и решительно сказал:
— Нет, не помню. Слишком давно было. А если бы помнил — не сказал.
— Но почему?
— Не годится заранее узнавать о своем будущем. Тогда жизнь станет неинтересной. И еще одно госпожа. Ты возьмешь с собой... мальчика?
Миллен оказалась умной женщиной. Она поочередно посмотрела на обоих Конанов, грустно улыбнулась и проговорила:
— Полагаю, мое решение должно сыграть особую роль? В твоей судьбе?
Король промолчал.
— Пусть он решит самостоятельно,— сказала Миллен и подозвала мальчишку. Что-то спросила на киммерийском. Тот вначале состроил оскорбленную физиономию, потом быстро заговорил.
— Конан не собирается меня бросать,— машинально перевела госпожа графиня.— Говорит, будто отец учил его никогда не оставлять начатого дела. Что ж, вот все и решилось. Снова благодарю вас господа. Прощайте.
Она отвязала поводья лошади и умело забралась в седло. Трое киммерийцев и маленький Конан остались пешими — коней у них не было, да и сами горцы куда более привычны доверять не ездовой скотине, а собственным ногам. Спустя несколько мгновений они исчезли в темноте.
— Через пять или шесть дней Миллен умрет,— глухо проговорил король, глядя вслед небольшому отряду.— Я похороню ее у подножия Бен Морга огненным погребением. И сам заберу то, что она искала в Киммерии. Боги, ну почему ничего нельзя изменить!
— Можно,— тихо сказал я.— Догони их. Расскажи все. Отговори. Принудь вернуться: Миллен в Боссонию, самого себя — домой. И что будет потом?
— Ничего,— покачал головой варвар,— ничего. Мне дали еще одно испытание, и я не знаю, сумел ли его выдержать. Сворачивайте шатер. Ночь ясная, не заблудимся. Вернемся на дорогу. И поедем ... домой.
Через две с лишним лиги пути мы заметили возвышающуюся над трактом арку портала, из-под которой в киммерийскую ночь лился золотой солнечный свет. Это походило на распахнутое окно темной комнаты старинного замка — за порталом виднелась дорога, проходящая сквозь буйный зеленый лес Ямурлака.
Перед самой аркой Конан приостановил коня, оглянулся на черные горы, обвел взглядом звездное небо своей родины и сказал мне:
— Вот и все. Больше я никогда не смогу побывать в Киммерии. Но все равно я благодарен тому, кто устроил мне это путешествие. По крайней мере, я вспомнил, как пахнет горный ветер. Едем, Хальк. Пора отдавать долги.
* * *
Четверть века назад, сразу по окончании истории с Подземным огнем, я записал в «Последний лист Синей хроники» такие строки.
«...Осталось упомянуть о последнем и самом главном герое этой истории. Но, признаюсь, сказать мне нечего.
Я не знаю, с какой силой именующейся «Хозяином Небесной Горы» столкнулись люди. Под последним словом я разумею не только друзей Конана, но и всех аквилонцев или любых других представителей нашей расы.
Это существо необъяснимо. Оно воистину имеет право именоваться «чужим». В чем заключена его сила? Какие цели оно преследовало и в чем был смысл его бытия? Действительно ли Тицо пытался против нашей воли уберечь Закат от грядущей катастрофы или же хотел только одного — власти?..
Много мы не ведаем. Многого не понимаем. Но лишь для того, чтобы грядущие поколения знали о странной (и страшной?) опасности, не имеющей никакого отношения к богам, духам или демонам, ко всему божественному или исходящему из Черной Пустоты, ко всему, принадлежащему только нашему миру, к опасности воистину чужеродной и смертельной, я оставляю эту летопись. Если когда-нибудь человек снова увидит зеленое пламя, пусть он знает, как побороть напасть и кто виноват в явлении подземного огня...»
С гордостью ударю себя кулаком в грудь — в те времена я был непогрешимо прав. Да и по сей день уверен, что разгадать секрет Хозяина мы не сумеем никогда. Если только сам Тицо не пожелает его раскрыть. А в последнем я преизрядно сомневаюсь — тайна Повелителя Зеленого Огня стоит слишком дорого. Несомненно, у меня есть кое-какие предположения, догадки о его природе, но они являются более плодом воображения, нежели очевидными истинами, подтвержденными реальными фактами и надежными свидетельствами.
Некогда, еще во времена королевской службы в Тарантии, я читал сочинения Тот-Амона Стигийского. Последний был не только черным магом, редкостным интриганом и обуянным грехом гордыни человеком, презирающим весь остальной мир, но и очень уважаемым (даже в среде его врагов) ученым мужем. Магия требует недюжинного ума, это даже Конан признает...
Так вот, лет восемнадцать назад мне в руки попался трактат Тот-Амона «О множественности миров». Крайне любопытное сочинение. Стигиец разъяснял, что Мир Тварный, Вселенная, разделяется не только и не столько на миры Видимый, человеческий и на Незримый, подвластный демонам и богам, но и владеет бессчетным количеством отражений двух упомянутых миров. В зримой Вселенной якобы существуют несчитанные тысячи иных, отдаленных Сфер, которые человек в состоянии созерцать невооруженным глазом — звезды, луны, кометы. И, продолжал Тот-Амон, многие из них могут быть населены существами столь же разумными, как человек, или представителями иных рас, населяющих наш мир, общепринято именуемый Хайборией — гномов, гулей, оборотней и прочих.
Мне оставалось лишь сопоставить некоторые бесспорные сведения о Хозяине Небесной горы. Что же получалось? А вот что.
А если Тицо, действительно, явился к нам из другого мира? Чужой Вселенной? Сотворенной другим Творцом? Где страх — то же самое, что для нас радость, добро — то же, что и зло?.. Вместо счастья — беда, люди радуются неурожаю и смерти своих близких? Но, в таком случае, Хозяина можно было бы понять и задать самому себе вопрос: а если бы я там родился, получив в наследство все радости и горести антиподного мира? Привык бы к ним и считал, что именно так и должна быть устроена Вселенная? А потом по непостижимой причине, из-за непонятного стечения обстоятельств попал бы сюда? Что произошло бы? Наверняка, ничего хорошего.
Тицо так и не понял людей. Забрав себе память Конана, Хозяин не смог распознать главного — мироощущения человека. И это при том, что варвар во многом — человек выдающийся, достойный подражания.
На мой, кстати, взгляд, Конану следовало бы родиться не в отдаленной Киммерии, а в одном из самых блистательных королевских семейств стран Заката.
Тогда киммериец сумел бы развить свои способности и получить образование гораздо раньше и уже в двадцать-двадцать пять лет превратиться в одного из крупнейших монархов столетия, а то и всей Хайборийской эпохи.
Но тотчас встает вопрос: а не является ли своеобразная гениальность нашего короля следствием долгой, трудной, перенасыщенной событиями жизни, превратившей диковатого киммерийского мальчишку в самого великого государя Аквилонии за последние триста лет, прошедшие со времен Сигиберта Завоевателя?
Нет ответа. И никогда не будет.
Тицо получил в наследство от Конана его память, облик и опыт, однако ничему не сумел научиться. Недооценил людей, чего варвар никогда не делал — Конан прекрасно знает: любого противника следует уважать. Тицо не смог или не захотел уважать людей. Полагал себя более разумным, более могущественным и более изворотливым. Хозяин не сумел понять, что же такое человек. И потому проиграл.
...Ямурлак снова повстречал четырех всадников, миновавших высокий полукруг Портала, ясным, солнечным днем и запахами трав.
До времени ехали молча, и только Конн что-то тихо бурчал под нос. Видимо, неизгладимое впечатление произвели суровые пейзажи отцовской родины и странные события, связанные с одним из первых настоящих приключений короля Конана.
Я невольно поставил себя на место Конна и поморщился: воображаю, каково было бы мне, приведись однажды узреть столь отдаленное прошлое. И собственного отца, которому не свершилось полных тринадцать лет. Выдержке и спокойствию Конна можно только позавидовать — с такими качествами, несомненно привитыми самим Конаном, наследник однажды (уже, наверное, очень скоро) станет здравомыслящим и добрым королем.
— Я не понимаю главного,— сказал мне Конан, когда мы проехали по Ямурлакской дороге около двух лиг,— что могут значить испытания, через которые Тицо провел не только меня, но и всех нас. Сначала — Тот-Амон, потом — мое детство и госпожа Миллен... Хозяин дважды вернул мое прошлое, дав возможность либо оставить все как есть, либо совершить крутой поворот. Что окажется третьим?
Знаете, неожиданные и правильные мысли обычно посещают человека столь же внезапно, как ударяет молния или низвергается с небес коршун, падающий на зазевавшегося кролика. Именно это сейчас произошло со мной.
— Конан,— выдохнув, сказал я,— а тебе не приходило в голову, что Тицо ныне испытывает не тебя, а самого себя? Ту сущность, включающую мысли, воспоминания, действия, которые он заполучил много лет назад, позаимствовав твою память? Хозяин — суть твое отражение. И теперь он, просчитав, как бы он сам, Тицо, владеющий частицей личности Конана, действовал в подобных случаях, возжелал посмотреть на твои поступки?
— Думаешь, Хозяин доселе жаждет занять мое место? — ухмыльнулся варвар.— Вспомни, с каким треском малыш Тицо был изгнан из Тарантии. Такое сложно забыть!
Да уж, сложно. Если поначалу на лже-Конана набросилась шайка заговорщиков во главе с Аскаланте, Громалом и свихнувшимся поэтом Ринальдо, пытавшаяся изрубить короля на мелкие кусочки, то спустя несколько мгновений на сцену вышел громадный демон, порождение мрачного волшебства Тот-Амона, который и прикончил самозванца.
Тицо было нелегко развоплотить, однако у чудовища, вызванного стигийцем из Черной Бездны, получилось нанести Хозяину Небесной горы столь тяжелые повреждения, что тот покинул тело и сбежал обратно, в Ямурлак.
Есть основания надеяться на благоразумие Тицо — после подобной кровавой обструкции я бы сто раз подумал, прежде чем совершать новую попытку проникнуть в мир людей. И я полагаю, что если Хозяин однажды решит вернуться, он наткнется на очень серьезного противника в лице Конна.
Наследник тоже не лыком шит, а учитывая папашино воспитание, можно лишь вспомнить знаменитую поговорку, повествующую о яблоне и яблоке, каковое падает от родительского древа весьма недалеко.
...Мы вышли к Розовым холмам, преддверию обиталища Хозяина, внезапно. Справа и позади можно было рассмотреть вересковую пустошь, на которой много лет назад Мораддин, Беллан и я познакомились с василиском Тачем, но как я ни всматривался в протянувшуюся на несколько лиг к полуденному восходу обширную равнину, гигантского ящера не заметил.
Те, кто знаком с полным текстом «Синей Хроники», могут помнить, что издали Тач — безобиднейшее и добрейшее существо — более напоминает ожившую скалу протяженностью едва ли не в полторы тысячи шагов. Василиск — настоящий титан, однако сегодня в округе его видно не было.
Наверняка, Тач перебрался с излюбленного пастбища ближе к горам.
— Ехать осталось недолго,— предупредил я попутчиков, ибо рассмотрел памятные ориентиры: три крутобоких холма, поросшие темными елями и непременным вереском, за ними — глубокая и мрачноватая сырая лощина, в которой и скрывается озеро Зеленой тени.— Поднимаемся на возвышенность, оставляем лошадей, а дальше — пешочком. Склоны уж больно крутые, кони не пройдут.
— Значит, вот как оно выглядит,— покачал головой Конан, едва мы достигли гребня холма.— Немудрено, что Тицо захотел сменить это захолустье на тарантийский дворец. Скромное у него жилище.
Под нами простиралось на четыреста стадий к полуночи овальное синее озеро, окруженное ельником.
Густой подлесок — папоротники, хвощи высотой почти в рост человека, кое-где завалы бурелома. На ближнем берегу виднеется белоснежный облачный купол, закрывающий довольно большой, вдающийся в озерную гладь полуостров.
Да, давненько я тут не был. Впрочем, по сравнению с временами моего прошлого визита в Ямурлак, здесь ничего не изменилось, разве что деревья стали пораскидистей, да лесного мусора прибавилось.
— Спускаемся,— бросил Конан и недоверчиво посмотрел вниз,— Не думаю, что разговор будет долгим, и Хозяин станет злоупотреблять собственным гостеприимством.
— Может...— я запнулся, раздумывая, как выразить свою мысль так, чтобы наши юные отпрыски не обиделись,— может Ротану и Кону стоит лучше остаться здесь и посторожить лошадей?
Не спорю, я тревожился об их безопасности. Тицо непредсказуем, и неизвестно какую встречу он нам подготовил.
Однако оба молодых человека мигом подняли возмущенный галдеж, а Конн не преминул сказать, что давным-давно мечтал повстречаться с легендарным Хозяином Небесной горы, о войне с которым дядя Хальк написал свою знаменитую книгу.
Тицо не стал нас пугать. Помнится, двадцать семь лет назад я испытывал чувство жгучего страха, нараставшего с каждым шагом, приближавшим меня к туманному куполу. Сегодня ничего подобного не отмечалось, словно мы были желанными гостями Хозяина. Трудность состояла только в том, чтобы перебраться через гниющие поваленные стволы и продраться к полуострову через буйные папоротники. Под ногами противно хлюпала вода.
— Ну вот, мы наконец и пришли.— Конан остановился в нескольких шагах от невесомой преграды, отделявшей наш мир от странного дома Тицо.— Хальк, что нам делать дальше? Твое мнение?
— Тогда первым внутрь отправился Веллан,— припомнил я,— мы с графом Мораддином двинулись следом. Никаких препятствий или преград.
— В таком случае, я загляну внутрь, а потом позову вас,— решительно сказал киммериец, шагнул прямиком в туман, а у меня мелькнула паническая мысль: вот сейчас Тицо может запросто похитить Конана, убить его и заявиться к нам в его обличье.
Варвар появился тотчас — его голова высунулась из белесого марева.
— Давайте сюда,— приказал он.— Внутри пусто. Кажется, это место необитаемо.
Ах, государь, мы с Мораддином тоже так думали, пока Веллан со свойственной всем оборотням жуликоватой непринужденностью не обшарил обиталище Тицо. Именно Веллан, между прочим, нашел маленького голубоглазого зверька, которого я затем привез в Тарантию. Надеюсь, теперь мы не повторим ошибок прошлого и отнесемся к поселившемуся в Ямурлаке чужаку с куда большей осторожностью.
* * *
Обстановка «дома» осталась прежней. Мои каблуки вновь стукнули по абсолютно гладким многоугольным плиткам, коими выкладывался пол.
Если посмотреть вперед, то шагах в пятидесяти от туманных стен можно рассмотреть пирамидообразные сооружения, наподобие очень крупных кристаллов горного хрусталя или кварца.
Посреди скопления прозрачных пирамид, в самом центре укрытой облачным покровом площадки, возвышается серебристо-голубая полусфера идеальной формы.
Тихо, безжизненно и сумрачно — клубящийся туман не пропускает солнечный свет. Ничем не пахнет.
— Тицо спал внутри.— Я подошел к высокой, почти в два моих роста полусфере и постучал пальцем по гладкой, отполированной поверхности.— Только я забыл, каким именно образом Веллан открыл этот склеп.
— Выглядит крайне необычно,— согласился король, который вместе с Конном и Ротаном рассматривал пирамиды, изредка перемигивавшиеся возникавшими под стеклянными крышками зелеными огоньками.
Вспыхивавшие изумрудные шарики наводили меня на неприятные размышления — я уже упоминал, что сам едва не погиб от Зеленого пламени в день, когда огнедышащая подземная тварь выдохнула свое ядовитое облако в Велитриуме. Тицо явно питал пристрастие к малахитово-травяным тонам.
— Осторожнее, кажется начинается! — неожиданно воскликнул Конн, указывая на полусферу, которая вдруг прорезалась глубокими темными трещинами и начала бесшумно открываться, наподобие огромного цветка лотоса.
Я вздрогнул — неужели и на самом деле придется снова узреть старинного врага лицом к лицу?
Медленно подошли поближе.
Ротан с наследником не снимали ладоней с рукоятей клинков, а Конан, наоборот, выглядел невозмутимо и спокойно. Величественно скрестил руки на груди.
Я первым заглянул внутрь — такие же стекляшки, как и везде, только размерами поменьше. А ближе к середине, в круглом чашеобразном углублении, спит небольшая белая тварюшка, похожая на игрушечного медвежонка.
Остановить Конана я не успел. Варвар быстро нагнулся, подхватил Тицо за шиворот и поднял перед собой.
— Вот он, засранец! — с благодушным удивлением провозгласил Конан и слегка встряхнул белоснежного пушистого зверька.— Надо же, столько времени утекло, а твое, Хальк, домашнее животное, ничуть не изменилось! Одни мы постарели!
— Будь добр, положи меня на место,— глухой, слегка раздраженный голос послышался отнюдь не от маленького сонного животного, даже не соизволившего раскрыть глаз, а откуда-то сбоку. И насколько знакомый голос! В точности похожий на речь, принадлежащую самому Конану! — У тебя отвратительная привычка, пошедшая, если не ошибаюсь, еще с шадизарских времен — хватать все, что плохо лежит. А что лежит хорошо — тем более.
Киммериец фыркнул, однако послушался.
Он аккуратно вернул Тицо на его ложе и повернулся в сторону, откуда доносились тихие слова.
Одна из стеклянных пирамид внезапно полыхнула особенно ярким зеленым пламенем, а затем начала быстро погружаться в пол.
А на ее месте прямо из воздуха возникло скромное деревянное кресло без спинки, после чего образовался поначалу невнятный, но затем все более отчетливо различимый человеческий силуэт.
Я хотел было выругаться, но вовремя прикусил язык.
В нескольких шагах перед нами появился Конан. В облике двадцатипятилетней давности. Так киммериец выглядел во времена, когда я с ним познакомился, то есть вскоре после захвата власти, в 1288 году.
— Нет, это не новое воплощенное тело,— рьяно замотал головой Конан-не-Конан, отвечая на яростный взгляд короля,— перед вами своего рода призрак, частица моей памяти, временно ставшая зримой. Просто я решил напомнить, как выглядел... тогда. Извините, что не могу предложить кресел и вина. Если угодно — присаживайтесь на пол. Я перетерплю столь вопиющее нарушение этикета. Но для начала — добро пожаловать в мое скромное жилище. Конан, рад тебя видеть. Хальк?
— П-привет,— заикнулся я, одновременно оглядываясь на беспробудно дрыхнущего в своем гнездышке белого зверька.
Настоящий Тицо спал не шевелясь, как мертвый.
— Итак, вы пришли,— задумчиво выговорило бесплотное существо, принявшее вид Конана. Иллюзия казалась до ужаса настоящей, и впечатление портила лишь изредка пробегавшая рябь, словно от раскаленного воздуха — Мне пришлось долго ждать этого визита. Я знал, что однажды король Аквилонии непременно решит навестить
Ямурлак и подвести черту под прошлым. Побеседуем?
— О чем? — серьезно вопросил Конан.
— О многом.
Закат эпохи
Какой же ты все-таки мерзавец! — искренне возмущался король, искоса поглядывая на восседавшего перед нами призрака.— Удивительно! И ты смеешь требовать от меня извинений за события топ ночи? Да катись ты к демоновой матушке на пирожки!
Я вполне разделял точку зрения короля. Тицо только что намекнул, будто во время Мятежа Четырех мы поступили «необдуманно» и «скоропалительно», вместо того, чтобы просто придти и поговорить, как опять же выразился Тицо «по-человечески». После чего Хозяин Небесной горы как бы невзначай заметил, что нам следовало «хотя бы выразить сожаление» о происшедшем. Конан, разумеется, вспылил.
— Ничего себе шуточки! — орал киммериец.— У меня отбирают корону, государство и любовницу, самого запирают в подвал замка, сажают в тюрьму друзей, присваивают имя, внешность и прошлое, а я же, оказывается, и виноват в том, что восстановил справедливость! Ты кем себя возомнил?! Вот не посмотрю, что ты сейчас маленький и слабый, возьму, навешу булыжник на шею и утоплю в твоем же озере!
Киммериец при этих словах эмоционально кивнул на раскрытый синий «цветок», внутри которого почивало тельце Хозяина.
— Остынь, Конан,— быстро и примирительно ответил Тицо.— Во-первых, этим ты ничего не изменишь. Погибнет мое новое тело, но сам я никуда не исчезну. Моя жизнь устроена совсем по-другому, нежели у людей. Во-вторых, мне пришлось почти двадцать лет восстанавливать телесный облик после... после произошедшего. И пока я могу похвастаться только самым незначительным достижением — новое тело являет собой хорошо знакомого вам пушистого малыша. Однако моя мысль по-прежнему остается действенной и всепроницающей.
— Значит,— с интересом перебил я,— ты бог? Лишь боги способны творить с помощью мысли, а не живых рук...
— Нет, не бог,— отрекся Тицо.— Почтенный Хальк, я очень признателен тебе за то, что многие годы назад ты поднял меня от долгого сна и познакомил с человеческим миром. Моя раса отчасти похожа на вашу, однако таких, как я, очень немного — от силы два десятка сородичей, обитающих в зримой Вселенной... Я знаю, ты два с лишним десятилетия бился над разгадкой тайны Тицо. Готов помочь раскрыть тайну. Из симпатии к тебе, королю Конану и вашим замечательным сыновьям. Но скажи, готов ли ты принять знание, которое, возможно, окажется непосильным для обычного человека? Когда ты осознаешь, насколько велика и бесконечна тварная Вселенная, привычный мир станет для тебя таким же скучным, как запыленный чердак трактира в безвестной деревеньке. Хальк, ты всегда жаждал знаний, хотел увидеть и познать новое, не понимая, что переизбыток знания ведет лишь к гибели твоего представления о мире и еще более губительному стремлению: хочется видеть все новое, необычное, величественное, чудовищное и прекрасное, мерзкое и восхитительное... И эта жажда никогда не будет утолена. Ибо невозможно познать Бесконечность. Ты желаешь обречь себя на нескончаемое страдание? Оказаться летописцем Вселенной, как был хроникером Аквилонии?
— Да! — не раздумывая, ответил я, не расслышав предостерегающий возглас сына.— Хочу, желаю и жажду! Я слышал, будто Бесконечность — проклятие, но я согласен быть проклятым, ради того, чтобы узреть все эпохи великих Сфер Бытия!
— Ты не знаешь, с чем пошутил,— голос Тицо из проникновенно-соблазнительного превратился в жесткий.— Даже мне, бессмертному по вашим и любым другим понятиям, тяжко смотреть на бессчетные смерти и рождения, на гибель и воскрешения богов, на смерть миров и их зарождение... На безмерное пространство, в котором бытие и небытие сплелись в радужный конгломерат, возникший по воле Творца Вселенной. Разве такое посильно человеку? Я не имею в виду твою душу, а смотрю на слабое тело!
— Короче! — рявкнул варвар, останавливая увлекшегося Хозяина,— давай, договаривайся с Хальком, а затем соблаговоли обратить свое просвещенное внимание на мою персону. Время коротко, малыш. Очень коротко.
— Ты уже выбрал свой путь,— сказало видение мысли Хозяина,— а ваши дети пока только стоят на перекрестке, решая, куда идти. Но уж позволь Хальку принять окончательное и непреложное решение. Помолчи.
И тогда я испугался. Признаюсь в этом честно и открыто. Вселенная слишком велика для маленькой человеческой мошки, решившей усесться на шкуру гигантского зверя. Я отступил. И плевать, что не получу Бесконечное Знание! В такой ситуации лучше владеть малым, чем покушаться на великое, но непосильное. Пусть тайны Хозяина останутся при нем.
— Мне не нужны твои подарки,— вздохнул я, глядя на Тицо,— я их просто боюсь. Можешь меня презирать за трусость. Я — только человек, как ты верно заметил. А у людей своя дорога. Не искушай.
— Будь по-твоему,— призрак в кресле понимающе кивнул.— Ты сказал. Но насколько велико искушение, правда ведь? Оставим это... Конан?
— Чего? — киммериец исподлобья воззрился на иллюзию, изображавшую его самого.— Скажика, дружок, а зачем ты послал ко мне Тот-Амона и заставил вернуться во времена, о которых я прочно и надежно забыл? Какая тебе в том радость?
— Я испытывал и тебя, и себя,— искренне, это, было слышно по голосу, признался Тицо.— Я сейчас расскажу, для чего вызвал из Потустороннего бытия престарелого стигийца и открыл вам путь в забытую Киммерию. Только очень прошу, благородные месьоры, не перебивайте и не переспрашивайте. Вопросы зададите потом. И еще одно. Запомните: я не являюсь вашим врагом, пускай вы уверены в обратном. «Чужое» — не всегда враждебное. Лучше вспомните слово «иное» — необычное, непонятное, экзотичное, но все-таки миролюбивое или нейтральное. Я — не чужой, но иной. Ясно?
— Ничего не ясно,— буркнул Конан.— Продолжай.
* * *
Тицо говорил долго, но великих тайн не открыл. Все рассказанное Хозяином Небесной горы я уже слышал от него четверть века назад, в Тарантии. Когда он на краткое время оказался королем Аквилонии.
— Этот мир невероятно стар,— обстоятельно втолковывал Тицо. Мы, как и обещали, старались не отвлекаться и внимательно слушали. Я — с показным безразличием, Ротан и Конн — жадно, а варвар — снисходительно,— Достаточно вспомнить его историю, известную людям. Начнем с наиболее древних времен, когда над полуночными землями материка, имевшими совсем другие очертания, властвовало могучее божество. У вас сохранились о нем только смутные предания: Рота-Всадник, Скачущий в Ночи. Даже я, собравший множество сведений о вашем мире, не могу со всей точностью утверждать, когда это происходило. Вероятно, больше тридцати тысяч лет назад — датировка крайне приблизительна. Тогда на земле господствовали ныне исчезнувшие альвы и прочие нечеловеческие расы. Эпоха Роты закончилась первой Великой катастрофой — светлые боги уничтожили его крепость, стоявшую, кстати, примерно в тех местах, где ныне лежит граница между Киммерией и Нордхеймом, были затоплены древние земли, из океана поднялась новая суша... Тогда и начался исход альвов за Грань Мира. Новая эпоха, эра Атлантиды, длилась примерно десять-пятнадцать тысяч лет и завершилась очередным бедствием — Великолепный остров затонул в пучине Закатного океана. Потом была Кхарийская Империя,— из прорех в ткани пространства полезли змееногие; позже случилось нашествие хайборийцев и... Правильно- новое катастрофическое изменение облика обитаемого мира! Я привел лишь три исторических события, когда одна цивилизация сменяла другую. Но всегда и постоянно они сопровождались бедой, грозящей поставить под угрозу дальнейшее существование разума. Цикличность катастроф и мои собственные способности, позволяющие смотреть через столетия, позволили мне вычислить, когда же Хайборийская эпоха уйдет, заместившись неясным и грозным будущим.
— Помню, помню,— скептически поморщился Конан,— Рассуждая о возможной гибели цивилизации Заката ты, в прошлый раз, возмечтал облагодетельствовать человечество. И начал с того, что едва не погубил Аквилонию своим зеленым огнем.
— Я не «благодетель»,— в тон королю проворчал Хозяин.— Я — Хранитель. Призвание моего народа состоит в том, чтобы любым способом охранить и уберечь мир, в котором оказался один из нас. Подчеркиваю — любым способом! Вы пока еще не замечаете изменений, но я-то знаю твердо: гигантские плиты камня, на которых стоит Закатный материк, начали смещаться и дали несколько трещин. Разрушение плит займет весьма долгое, по меркам людей, время, но и сейчас в Офире и на рубежах Стигии участились землетрясения, Шем страдает от горных обвалов, в Иранистане наступают пустыни... Разлом произойдет по руслу реки Стикс, многие из государств Полудня окажутся под водой.
— Великие природные силы неподвластны человеку,— справедливо заметил я.— Мы не сможем с этим бороться. Даже могущественные атланты не уберегли свой легендарный остров, пожранный океаном.
— Справедливо,— кивнув, согласился Тицо.— Но подобные бедствия вызывают и величайшие потрясения в человеческом обществе. Добавим сюда непреклонно прирастающую численность пиктов и нордхеймцев, раздробленность и постоянную вражду королевств Заката, ослабляющих себя бессмысленными войнами...
— Постой.— Конан задумчиво взъерошил пятерней волосы.— Никакие дикари не способны противостоять огромным и отлично вооруженным армиям Аквилонии, Немедии или Зингары. Завоевание со стороны пиктов невозможно чисто с военной точки зрения.
— Это сейчас оно невозможно,— возразил Тицо.— А примерно через пятьсот-шестьсот лет все изменится. Кхарийская империя тоже относилась к хайборийцам с презрением. И где она теперь? Двадцать семь лет назад я предлагал вам выход — начать великую завоевательную войну в союзе с Немедией, создать единое и могучее государство, которое однажды сумеет уберечь Закат от варварского нашествия. Но вы напустили на меня убийц и какую-то жуткую тварь, сорвав более чем выполнимый и прекрасно обдуманный замысел.
— Ну, прости уж,— фыркнул Конан,— это мы сгоряча. Хорошо, мы тебе поверим. Через несколько столетий Хайбория сгинет, материк разломится напополам, а на месте Тарантии будет плескаться море...
— Не будет там моря,— сварливо перебил Хозяин,— будет груда дымящихся развалин.
— Скажи-ка, любезный друг, а как ты себе это представляешь? У меня большой опыт сражений с пиктами, и скажу я тебе, что их ратное искусство меня отнюдь не восхитило. Пикты не представляют, как правильно штурмовать укрепления, у них отсутствует единый вождь — в Пуще обитают десятки племен, частенько враждующих между собой... Оружие примитивное — бронзовое. Можно сделать единственный вывод: Пиктская Пуща малоопасна, хотя соседство с дикарями неприятно. Беспокойный они народ...
— Не веришь, значит? — хмыкнул Хозяин.— Придется прибегнуть к наглядному методу убеждения.
Призрак повел рукой влево, и мы отступили на несколько шагов, ибо в туманной стене словно бы открылось великанское окно, выводившее... на Тарантию!
Я сразу узнал город, хотя столица выглядела как-то незнакомо. Добавились новые, странной архитектуры башни, стены стали повыше и помощнее, развевались неизвестные знамена, среди которых глаз выделил только алое полотнище с аквилонским львом. И было ясно заметно, что Тарантия находится в осаде. Под стенами копошится бесчисленная толпа вооруженных людей, стоят огромные катапульты, взметывают в воздух гигантские камни требюше, а над городом поднимаются подозрительные дымки — не от печей и каминов, а слишком похожие на шлейфы пожаров.
— Захват пиктами и нордлингами Тарантии,— пояснил Тицо, снисходительно наблюдая за выражениями наших лиц.— Это произойдет ровно через пятьсот двадцать четыре года.
— Произойдет или может произойти? — уточнил я.
— Может. Конан, ты только что сказал, будто пикты примитивны? Бронзовые мечи, разобщенность, незнание самых азов ратного искусства? А тебе никогда не приходило в голову, что каждый народ развивается и совершенствуется? Вдруг однажды в Пиктскую Пущу явится образованный и движимый только лишь любовью к человечеству аквилонец, задавшийся целью просветительства? Возжелавший нести знания и свет разума варварам?
— И что? — набычился король, рассматривая через проем, как одновременный залп нескольких десятков катапульт поднял к небесам множество горшков, наполненных горючей смолой. Часть снарядов упала за стенами города, другие поразили надвратный барбикен, уже вовсю полыхавший.
Зрелище было жуткое. Я никак не мог убедить себя в том, что представленная Тицо иллюзия показывает мою столицу, сжигаемую врагами.
— А то, что семена знаний попадут на подготовленную, но ядовитую почву. Помнишь сказку о посеянных зубах дракона? Все варвары были, да и являются, людьми исключительно горделивыми и практичными. Ты — лишнее тому подтверждение, кстати. И вот, знания цивилизации стали доступны пиктам. Их научили строить осадные башни и выплавлять сталь, рассказали о строении мира и позволили думать, что они сами могут создать единое и великое государство... Полагаешь, пикты употребят эти знания для того, чтобы устроить новый Золотой век?
— Ничего я такого не полагаю,— угрюмо проворчал киммериец. За время разговора пейзаж в овальном «окне» все более окрашивался цветом пламени и затягивался тяжелым, грязным дымом. Маленькие фигурки серокожих дикарей уже лезли на стены города по длинным лестницам, и бой на укреплениях разгорался нешуточный.— Обитатели Пущи, ясен пень, первым делом захотят доказать всем остальным, что они не слабее и не трусливее. И попробуют на прочность государства Заката. Это сейчас мы их сдерживаем без труда...
— Ага! — воскликнул Хозяин.— Теперь ты понял! Вот от этого,— Тицо указал на пышущую огнем иллюзию,— я и хотел уберечь ваших потомков. Вы, однако, решили обойтись без помощи чужака и прогнали меня. Для нового воплощения мне придется копить силы несколько столетий, и я уже не смогу помочь Аквилонии. Но есть и другой выход. Кое в чем будущее можно изменить. Если очень постараться. И если ты, Конан, мне поможешь.
Тицо повел ладонью, и колдовское зеркало, показывавшее нам видение грядущих времен, отмеченных гибелью привычного мира, уничтоженного варварами, медленно затянулось сероватым колышущимся туманом. Я только вздыхал — настолько меня поразила картина горящей Тарантии.
— Но мы-то как сможем повлиять на будущее? — озадачился король,— Отсюда, из этого времени? Тебе не кажется, что пятьсот лет — слишком большой срок для людей? Если основанная мною династия тогда все еще будет править, то скипетр Аквилонии окажется в руках моего потомка в двадцатом колене! Каким образом я могу вмешиваться в судьбы эпохи, которая наступит через полтысячелетия?
— Мы это сделаем вместе,— проговорил Тицо.— Я провел Конана Канах через два испытания. Сначала был Тот-Амон, и я хотел посмотреть как ты отнесешься к нему. Ты сильно изменился, варвар. Лет двадцать назад на голову старика опустился бы твой меч, а сегодня ты простил его. Это великое умение — забывать и прощать. Умение, которое пригодится и мне, если мы договоримся. Потом ты видел самого себя в детстве и понял: Тицо дал тебе возможность одним махом перекроить историю своей жизни, равно как и историю Аквилонии. Если бы госпожа Миллен вернулась домой, то цепь совпадений и случайностей, приведшая тебя сначала к стенам аквилонского форта Венариум, затем на гладиаторские ристалища Халоги, а после — на дорогу, приведшую Конана Канах к трону, могла бы разорваться. Я не знаю, как выглядел бы мир без короля Аквилонии Конана. Лучше бы не стало, но и хуже не было бы. История просто могла стать иной.
— Ах, вот оно что! — догадался киммериец.— Ты, прохвост, ожидал, что я откажусь от своей жизни? И ты, в мое отсутствие, смог бы выбраться на волю, не встречая помех? Если нет Конана, значит, Небесная гора осталась бы целой и невредимой? Ты смог бы подыскать себе какого-нибудь лопуха-короля, занять его место и начать по-своему спасать мир?
— Признаться, и такие мысли в голове вертелись,— широко улыбнулся призрак Хозяина.— Однако ты, как всегда, внял не голосу сердца, а речам холодного разума. Прощаясь с Миллен, ты понимал, что минувшая жизнь была дана тебе неспроста, и не стал отрекаться от прожитого. Ты пренебрег самой заветной мечтой юности — вернуться домой — ради своей страны, своего сына и своего будущего. Я уважаю тебя Конан. Не за силу, разум или хитрость. Уважение вызывает твоя ответственность перед самим собой и историей. Перед будущим, ради которого можно пожертвовать несбывшимся прошлым. Эти качества нужны и мне.
— Ну-ка, повтори! — насторожился Конан.— Что ты, паршивец, имеешь в виду?
— Третье испытание,— быстро ответил Тицо.— Как в сказке. Пройдешь его — получишь сокровище. Нет — вернешься домой восвояси и будешь локти с досады кусать.
— Какое такое испытание? — выпрямился король.— Что ты еще на придумывал, нелюдь?
— Хочешь спасти мир?
— А чем, по-твоему, я занимаюсь с пятнадцати лет? — усмехнувшись, пошутил киммериец.— Выкладывай.
— Гхм...— Тицо кашлянул и сделал долгую паузу. А потом выдал скороговоркой: — Я заново сделаю слепок с твоей памяти, облика и личности. Сейчас. Когда придет время бедствий — воплощусь в тело, подобное твоему, и, используя опыт и знания Конана Киммерийца, попробую спасти хоть что-нибудь. Как, согласен?
— Вот еще! — возмутился король.— Снова зеленый огонь, подземные чудовища и новая Полуночная гроза? Катись ты знаешь куда с такими предложениями!
— Ошибаешься,— уверенно возразил Тицо. Сам ведь отлично знаешь — Небесная гора и механизмы которые я использовал двадцать семь лет назад, уничтожены. Больше не будет никакого зеленого пламени и сопряженных с ним... неудобств. Только сила и опыт человека, помноженные на мои способности. Конан, то, что я предлагаю,— одна из форм бессмертия. Не для тебя самого, правда, а для твоей личности и памяти. Которые останутся во мне. Подумай!
— А что взамен? — спросил варвар с интонациями шадизарского лавочника. Я только вздохнул: если Конан начал торговаться, значит, готов согласиться. Опасную игру затеял Хозяин...
— Взамен? Вселенная!
— Вот даже как...— Король не удержался от смеха.— Конан Великий, повелитель Вселенной? Ты меня за дурака держишь?
— Обижаешь,— Тицо раздраженно отмахнулся.— Ты вроде бы собирался уйти? Покинуть этот мир? Я знаю о твоем разговоре с месьором Хальком, прости, что подслушивал... Но ведь ты не знаешь, куда можно уйти? И каким образом уйти? Полагаешь, что дорога, как это всегда случалось, тебя найдет сама? Я же смогу подарить тебе все дороги, сколько их ни есть в мирах видимом и невидимом. Все они будут твоими. Власть над Вселенной состоит отнюдь не в обладании каким-нибудь вульгарным алмазным троном, горах золота до небес, табунах наложниц или праве казнить и миловать кого твоей душе угодно...
— От всего названного я бы тоже не отказался,— усмехнулся Конан.
— Настоящая власть — это возможность выбирать любую дорогу, какая тебе понравится. Не предопределенную судьбой, а любую! И в любое время. В жизни и в смерти, как говаривал старина Тот-Амон. Понятно?
Конан нахмурился. Потом очень медленно, с запинкой сказал:
— К-кажется... кажется понятно! Хороший подарочек, ничего не скажешь...— И тут варвар решительно воскликнул: — По рукам! Но учти, если надуешь — с того света достану!
— Я не дешевый обманщик,— обиделся Тицо.— Между прочим, этот мир мне дорог так же, как и тебе. Хотя бы потому, что я живу здесь почти девять тысяч лет, а теперь, после того как ты, Хальк, граф Мораддин и оборотни из Пограничья ухитрились погубить Небесную гору, застрял в Хайбории навсегда. И не желаю, чтобы мой дом однажды разрушили немытые дикари, силы природы ли кто-нибудь еще. Поэтому ты нужен мне. А я — тебе. Значит, ты согласен? Варвар кивнул.
— Подойди сюда,— сказал Тицо,— Да нет же, не к иллюзии, с которой разговариваешь, а именно ко мне!
— Конан, ты уверен...— начал я, но король как обычно не стал слушать никаких возражений и предостережений. Если решение принято — оно должно быть выполнено.
Сопровождаемый нашим молчанием, варвар приблизился в полусфере, где спал белый меховой комочек. Доносившийся со стороны голос Тицо скомандовал:
— Ближе! И пожалуйста, не двигайся несколько мгновений.
Конан пригнул голову к белому зверьку, и Тицо в первый раз шевельнулся. Вытянул лапки с крошечными розовыми пальчиками, коснулся ими висков короля и едва слышно забормотал что-то неразборчивое. Конан хмурился, однако не отходил.
— Дело сделано,— сказал голос Хозяина,— теперь ты и я знаем, как поступать дальше. Верно?
— Ну...— варвар поднялся и машинально отряхнул штаны, хотя в обиталище Тицо царила идеальная чистота. Я заметил, что синие глаза Конана слегка изменились — после безмолвного обмена мыслями с Хозяином король смотрел удивленно, недоверчиво и радостно одновременно. Что же такого пожелал сообщить ему ямурлакский пушистый малыш? — Да, ты абсолютно прав. Знаем.
Лепестки полусферы вздрогнули, поползли вверх и вскоре сошлись, закрыв собой спящего Хозяина.
— Прощаться не будем,— сказал Тицо. Иллюзия, создаваемая стеклянной пирамидкой исчезла, но голос остался.— Не люблю прощаться. У нас впереди вечность, а это даже для меня невероятно долгий срок. В бурном течении реки времени плывущие по ней корабли ожидают самые неожиданные встречи, как в гаванях, так и на фарватере... Уходите. Долги оплачены и закрыты.
На деревянных негнущихся ногах я зашагал вслед за варваром и нашими молчаливыми отпрысками, вероятно так и не понявшими, что именно отдал Конан Хозяину, и что получил. Но я знал — сегодня киммериец обрел самый дорогой и ценный подарок, какой только способен вообразить себе человек...
— Я всегда хотел завоевать мир и, желательно, весь,— задумчиво сказал король, обращаясь ко мне.— Однако не предполагал, что это случится настолько внезапно. И так легко. Едем домой, Хальк. Надо бы закончить последние оставшиеся дела.
* * *
Это случилось поздно вечером следующего дня, в Новом замке, когда мы вернулись из Ямурлака, отмылись в бане и пообедали. Конан с невероятно лукавым видом сообщил, что желает сказать всем нам нечто исключительно важное, а посему просит ближе к полуночи собраться в кабинете хозяина, благороднейшего месьора Халька, барона Юсдаля. У меня от столь возвышенных словес аж зубы начали болеть, но тотчас разыгралось и неуемное любопытство. Почему именно в полночь? И не в более удобной трапезной, а в тесноватой комнатке, где я работал и хранил бумаги? Конан, однако, ничего не пожелал разъяснить. Мы все только переглянулись, Конн пожал плечами, а Ротан изобразил на лице выражение притворного безразличия.
Когда на башне один из слуг, приставленный следить за клепсидрой, отбил три удара малым колоколом, означавших, что до наступления следующих суток остался всего один квадранс, я окликнул беседовавших у камина Ротана и Конна (кажется, разговор велся, как и у всех молодых людей, о войнах, сражениях и оружии) и первым взошел на ступени лестницы, ведущей на второй этаж моего маленького замка.
Король встретил нас на пороге кабинета, пригласил войти, затем, не церемонясь, уселся за мой стол, сгреб в сторону гору желтых пергаментов, взялся за свою сумку из толстой коричневой кожи с золотым тисненым вензелем и аквилонским гербом.
Из сумки был извлечен самого внушительного вида свиток, а вслед за ним и его собратья — надо полагать, заранее подготовленные копии.
Варвар развернул первый пергамент, возложил его перед собой на столешнице, выбрал самое лучшее перо и, не донеся руку до чернильницы, замер. Мы втроем недоуменно наблюдали за киммерийцем, не понимая, что происходит и ради чего устроен этот спектакль. Только на лице Конна отразилась смутная догадка. Наследник помрачнел.
Начали отбивать полночь — на сей раз гудел большой бронзовый колокол, купленный мною у лучших литейщиков близлежащего Танасула специально ради того, чтобы вся округа была осведомлена о течении времени: кметы из деревень очень быстро освоились с курантами Нового Замка и теперь отмеряли часы по гулким колокольным ударам, слышным, аж за пять лиг. Это была единственная моя попытка нести просвещение в народ, но зато вполне удачная.
За время двенадцати размеренных, мощных ударов, тугими струями бронзового звука проникавших в кабинет, Конан размашисто подписал первый пергамент, за ним второй, третий, извлек из золотой коробочки давно знакомый мне предмет — Королевскую печать, дыхнул на густо смазанный пурпурной краской кругляш и приложил его поочередно ко всем документам. С последним ударом все три пергамента были оформлены, как полагается.
Конан поднялся, держа в руке один из указов, и взглянул на меня.
— Хальк, наследный барон Юсдаль-младший, прими этот документ и зачти всем присутствующим. Б нем — воля короля Аквилонии, Конана Первого, из Канахов!
Боги, да к чему столь утонченная торжественность? Я подошел, взял широкий лист, сразу заметив, что на оном присутствуют обязательные для всех монарших документов тиснение и вырисованный самым лучшим придворным художником герб Аквилонии — золотой лев в пятизубой короне на алом щите-дроглоре.
Пробежав глазами первые строки я сначала задрожал, словно бумага гласила о моем осуждении на немедленную казнь через колесование, затем панически взглянул на Конана и его сына, получив в ответ нетерпеливый, резкий жест киммерийца — читай, мол! — и...
Испытанные тогда чувства я не могу описать, слов не хватает. Будет лучше, если я приведу здесь полный текст королевского эдикта, с которым мне выпала честь (или несчастье?..) ознакомиться первым.
Вот так. Просто и без лишних слов. Я поначалу даже не сумел понять, что стал глашатаем новой эпохи. И последним вестником предыдущей, осененной именем короля Конана.
Вот и кончилась столь короткая (по воззрению краткоживущих людей), однако столь великая, по счетам истории, эра правления некогда безвестного наемника и сына кузнеца, сумевшего однажды завоевать достойный его удивительной жизни титул короля. Монарха, владевшего самой прекрасной страной цивилизации Заката. Человека, никогда не возвышавшего самого себя, но трудившегося на наше благо — герцогов и лавочников, землевладельцев и купцов, благородных и простецов...
Конан был нищим, беглецом, наемником, дворянином, воином, королем, рабом и торговцем...
Однако Конан всегда оставался человеком. В замечательном, самом высоком, смысле этого слова.
И поэтому киммерийский варвар, один из самых образованных людей нашего века, простец и благороднейший дворянин, безрассудный любитель приключений и в то же время, наиболее здравомыслящий политик нынешнего времени, всегда останется для меня лучшим другом.
Потому что Конан только человек.
Лучший.
* * *
— По закону,— заговорил варвар, нарушив гробовую тишину, образовавшуюся вслед за оглашением документа,— после отречения предыдущего короля, принц крови вступает в права наследования только на следующие сутки, начиная с полуночи. Во время краткого междуцарствия страной правит канцлер. Жаль, я так и не дал возможности Просперо побывать единовластным правителем Аквилонии.— Киммериец взглянул на ошалевшего Конна и церемонно поклонился.— Счастлив приветствовать, ваше королевское величество.
— Но отец... — Конн раскрыл рот и судорожно сглотнул слюну,— Разве...
— Государь, я полагаю, вы приняли власть в соответствии с исконными традициями и уложениями Аквилонии,— безмятежно сказал Конан. А глаза хитрые-хитрые.— Отречение составлено на трех листах, первый из которых остается в архиве Короны, второй передается канцлеру, а третий — для всеобщего оглашения. Подпись покинувшего трон монарха и государственная печать, как я полагаю, сомнений в подлинности не вызывают?..
Конан взглянул на наши потрясенные физиономии, не выдержал и расхохотался:
— Ни дать, ни взять — три старые девы, увидевшие в собственной спальне голого королевского гвардейца! Конн, что ты челюсть отвесил, муха залетит! Эй, парни, очнитесь! Пошли вниз, отпразднуем! В конце концов, не каждый день становишься королем Аквилонии! И не каждый день теряешь корону...
Я повернулся было к наследнику (какому еще «наследнику»?! Королю!), однако Конн опередил: — Дядя Хальк, Ротан, если вы вздумаете валиться на колени или полезете целовать ручку — обижусь! Об этикете сегодня забыли! Оставим куртуазию до официальной коронации! Давайте лучше вино пить, раз уж такой случай!
Варвар одобряюще кивнул. Словно хотел сказать гордо: «Моя выучка!»
Спустились в трапезную, где ярко полыхал камин, Конан притащил дорожный мешок, привезенный с собой из города, извлек кувшины с безумно дорогим пуантенским вином двадцатилетней выдержки (между прочим, произведенным на винодельне «Изумрудная лоза», а это значило, что за маленький кувшинчик такого нектара можно приобрести неплохой дом в Тарантии), выбил крышки и разлил по кубкам.
Я, Ротан, и Конн тоже, доселе пребывали в состоянии блаженного обалдения. Да, киммериец и завоевал власть необычно, и оставил оную не без театрального подвоха. Надо же, одно из самых заметных исторических событий произошло прямиком в моем доме! И сейчас я один из четырех людей, единственных во всем мире, знающих, что грядущий рассвет принесет с собой новый век! Потрясающе!
— Да здравствует король? — почему-то с вопросительной интонацией провозгласил Конан, подняв кубок. Хмуро посмотрел на меня и остальных.— Или вы чем-то недовольны?
Конн улыбнулся первым и тоже вознес серебряный бокал:
— Да здравствую я! Дядя Хальк, ты чего смеешься?
— Скорее рыдаю,— фыркнул я, смахнув внезапно набежавшую слезу.— Ладно. Да здравствует король! Пью за процветание варварской династии!
— Ну... Да здравствует король! — Ротан почесал левой рукой в затылке— Конн, честное слово, теперь тебе не позавидуешь... Кстати, возьмешь меня в гвардию Черных Драконов?
— Хоть сейчас указ подпишу.— Конн вопрошающе покосился на меня. Я отхлебнул пуантенского муската, и, мигом уяснив, что требуется королю, побежал наверх — за пером и пергаментом. Упустить случай лично составить первый указ нового монарха (да еще непосредственно касающийся моей семьи!) я не мог.
Засиделись почти до самого утра. Много разговаривали, я и Конан вновь предавались воспоминаниям о «старых добрых временах», мой сын радостно посматривал на подписанный рескрипт короля, валявшийся на столе, и гласивший о принятии Ротана, барона Юсдаля, в дворцовую гвардию Тарантии. Как бы не загордился...
Я незаметным смешком я подумал, что в семействе Юсдалей должность королевского фаворита начала передаваться по наследству.
Конн, так и не оправившийся от удара, нанесенного неожиданно свалившейся на его голову короной, медленно, но верно напивался. Выглядел он отнюдь не по-королевски — обычный молодой паренек, вдруг осознавший, какую тяжесть придется теперь нести на плечах всю оставшуюся жизнь. Ничего, сдюжит. Отцовские уроки не забудутся.
Удивительно, но я стал одним из главнейших свидетелей эпохи — от ее начала, до самого завершения. Если быть точным, то правление Конана продолжалось ровнехонько двадцать семь лет, четыре луны и один день. Девять тысяч девятьсот семьдесят шесть дней. Эх, всего-то двадцать четыре денька до круглой цифры не дотянул! Но, как известно, история всегда округляет даты.
Не сомневаюсь, однажды времена правления Конана будут названы в летописях как «десять тысяч дней, воскресивших Аквилонию». Или еще как-нибудь, не менее помпезно.
А ведь начиналось все прямиком на моих глазах! Я почти наизусть помню свою запись в «Хронике», посвященную десятому дню первой весенней луны 1288 года.
«...В тот день я с утра пораньше сбежал из дворца и отправился в город. Я так и не смог ничего толком разузнать. Кто говорил, что совсем неподалеку видели отряды пуантенцев, кто предлагал идти штурмовать дворец, но все сходились в одном — сегодня непременно что-то произойдет. Дворцовая крепость казалась настороженной ловушкой, но, если сегодня там случится нечто важное, а я этого не увижу и не узнаю,— никогда себе в жизни не прощу!
И я вернулся. Как оказалось позже — это было верным решением.
Дворец производил впечатление вымершего — из придворных я не встретил никого, а сторожевые посты на этажах и в коридорах пустовали через один. Я поплелся наверх, к себе.
Первую лестницу я преодолел благополучно, споткнувшись всего пару раз. Теперь предстояло "миновать длинный, постоянно сворачивающий коридор, и я попаду ко второй лестнице. Она покороче и не такая крутая.
Вот так я брел, не торопясь, в полной темноте, ибо тогда экономили даже на факелах, держась за стену и гадая, что же у нас происходит и куда катится благословенная Аквилония. А за очередным поворотом меня сбили с ног.
Я в жизни так не пугался, хотя с детства привык ни от чего не бегать — иначе у нас, в лесах, не выживешь. Дело в том, что идущих тебе навстречу людей обычно издалека слышно, но сейчас до меня не донеслось ни звука... пока я не врезался в кого-то. Поневоле начнешь думать о демонах или шатающихся по дворцу призраках. А при том, что творилось в столице в последнее время, я бы не удивился, наткнувшись во дворце на десяток-другой разъяренных привидений, жаждущих крови Нумедидеса или кого-нибудь из придворных.
Сбивший меня человек отнюдь не принадлежал к миру духов. Во всяком случае, я никогда не слышал и нигде не встречал сведений о том, чтобы привидения ругались, будто распоследние пьянчуги притонах Шадизара...
У кого-то из идущих сзади оказался с собой потайной фонарь, и он чуть приоткрыл заслонку. Света было немногим больше, чем от захудалого светляка, но мне вполне хватило... Хватило, чтобы разглядеть кое-кого, кому тут совершенно не полагалось находиться, и понять две немаловажные вещи.
Первую — кто бы ни был нашим нынешним королем, к завтрашнему утру он вряд ли будет занимать аквилонский трон, и вторую — если я издам хотя бы звук, я тоже могу смело распрощаться с этой прекрасной вещью, именуемой «жизнь».
Вот так я впервые и увидел Конана. Сурового, настороженного мужчину с обнаженным мечом в руке, в темной одежде, украшенной гербами с золотистыми хищными леопардами Пуантена...
В момент серьезной опасности мы все соображаем очень быстро. Я справился с сильнейшим желанием завопить и промолчал. Сейчас было не время изображать верноподданного. Вдобавок, я никогда не относил себя к таковым.
Рассказывать приходится долго, а на самом деле все заняло несколько мгновений. Ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы подняться на ноги и прижаться к стене, пропуская маленький отряд, неизвестно как проникший во дворец. Они проскочили дальше по коридору и исчезли. Я ни капли не сомневался — они шли убивать. Где ж вы видели, чтобы власть — королевскую власть! — отдавали добровольно? Я — нигде.
На следующий день было все, что полагается: сдержанная паника среди придворных, бесконечные клятвы в безоговорочной верности, флаги, трубы, радостно вопящие толпы на улицах... Но — на следующий. А я никогда не забуду, как несколько человек в полной тишине прошли мимо меня и скрылись в темноте. Какая-то часть моей души требовала, чтобы я пошел за ними, но я в кои-то веки проявил здравомыслие. Нечего мне было там делать. Я записываю историю, но пока не собираюсь ее создавать. Пусть этим занимается кто-нибудь другой.
Все, на что я решился — спустя некоторое время вернуться к лестничному пролету и послушать, что творится внизу. До меня долетели негромкие спорящие голоса, потом — лязганье вытаскиваемого из петель тяжелого засова и шорох открываемых створок. Этот шорох я очень хорошо изучил — с таким звуком открывалась дверь тронного зала.
...На моих глазах, как это ни высокопарно звучит, творилась история, происходили события, о которых позже будут сложены легенды и предания. Они очень красивы, эти легенды (по крайней мере, те, которые я слышал), но почти ни в одной из них нет и единого слова правды. На самом деле, все случилось быстро и тихо, оставшись незамеченным никем из обитателей дворца, кроме некоторых полуночников. И уж, конечно, не столь возвышенно, как об этом рассказывают на улицах и перешептываются во дворце.
Так уходила в бесконечность династия, давшая миру немалое число как достойных правителей, так и негодяев. Исчезали в небытие Эпимитрии, наследники Эпимитриуса и Алькоя — распутники и строители храмов, завоеватели, полководцы, наподобие Сигиберта Великого и законченные идиоты, жрецы изящных искусств, возводившие прекрасную Тарантию или сжигавшие, по хмельной прихоти, древние города; колдуны и святые, неудачники, палачи, герои, благороднейшие рыцари и насильники; транжиры, скопидомы и собиратели земель, весельчаки и черноризные лицемеры-ханжи, слабоумные ублюдки и гении- И, разумеется, ничем не примечательные посредственности...»
Я частенько думаю о том, что новая, свежая кровь династии Канах омыла собой начинающую плесневеть Аквилонию и предоставила моему древнему государству возможность выйти из тупика, куда его загнали вырождавшиеся потомки Эпимитриуса.
Двадцать семь лет правления Конана изменили облик мира. Пускай границы остались прежними, пусть Немедия, Офир, Зингара и даже Пиктская Пуща сохранили положенные историей пределы и Конан не получил запоминающегося прозвища (вроде «Завоевателя» или «Воинственного»), но одновременно Закат словно бы пробудился ото сна, в коем пребывал со времен Сигиберта Великого...
Мы тяжко и долго сбрасывали сонливость, не хотели подниматься с ложа и боялись утреннего холода, однако нас заставили снова встать на ноги. Сила Конана передалась Аквилонии, как привитый на старую яблоню побег дает новую жизнь дереву.
И я уверен — теперь можно оставлять этот мир, в искренней и уверенной надежде: Конн завершит дело своего отца. И пусть даже, как пророчествовал Хозяин Небесной горы, однажды Аквилония исчезнет, но память о нашей краткой и, одновременно, столь примечательной эре, сохранится. И, может быть, рядом с именем короля Аквилонии Конана, неизвестный хроникер будущего вскользь упомянет имя захолустного барона Халька, родом происходящего из Юсдаля, что в Гандерланде...
* * *
Перед рассветом, когда в стороне Немедийских гор появилась алая с золотом тонкая полоска, первый вымпел приближающегося солнца, мы с киммерийцем вернулись в кабинет. Ротан и молодой король заснули прямо в креслах возле камина, и мы, чтобы не мешать, решили побеседовать наверху. Поговорить в последний раз, ибо варвар вместе с Конном собирались утром уезжать в Танасул.
— И как нынче тебя именовать? — поинтересовался я у Конана, когда мы устроились в пахнущей пергаментом и пылью комнатке.— Ты же оставил себе герцогский титул, значит — Ваша светлость?
— Пошел ты...— скривился варвар.— Моей светлости недолго быть таковой. Завтра в Танасуле мы объявим подданным о смене правителя, Конн распустит Государственный совет, даст отставку канцлеру, и все начнется по новой.
— Есть предположения, кто будет новым канцлером? — спросил я.
— Просперо, кто ж еще. После смерти старика Публия пуантенец отлично справляется с делами. А непременная отставка при новом короле?.. Дурацкая традиция. Просперо получит на значение на следующий же день.
— Ясно...— я шумно вздохнул и внимательно посмотрел на Конана.
Вид у него был усталый. Сейчас, в прореживаемой лучиками свечей полутьме киммериец действительно показался мне стариком. Но я все равно не выдержал:
— А сам что будешь делать? Что подарил тебе Тицо? Куда собираешься? И каким образом?
— Если бы я знал ответ хоть на один из этих вопросов,— покачал головой Конан,— то жизнь была бы не в пример легче. Каким образом? Наверное, сразу уеду, прямиком из Танасула. Один. Без заезда в Тарантию.
— Куда? — повторился я.
— К Океану. Куплю корабль. Соберу, по старой памяти, небольшую шайку оторвиголов, которым решительно наплевать, куда направится судно, лишь бы было интересно и прибыльно. Закатный Океан велик и не исследован, ходят разговоры о неизвестном материке, лежащем в стороне, где заходит солнце. Кстати, можешь не беспокоиться, в Аквилонию я не вернусь никогда. По пути можно будет заглянуть на Зеленые Острова, Гленллан, к Яблочным берегам...
— Это же сказки! — справедливо возмутился я.— Зеленые Острова если и существуют, то обретаются вне кругов нашего мира!
— А разве я утверждаю обратное? — поднял бровь Конан.— Ты спрашивал, какой подарок сделал мне Тицо? Кажется, ты, Хальк, достаточно умен для того, чтобы понять — теперь я могу идти, куда захочу. На Зеленых Островах можно слегка отдохнуть от всей этой дребедени, которая мне преизрядно надоела!
Киммериец ткнул большим пальцем в сторону окна, словно показывая на весь окружающий его мир — от дальних рубежей Пагана на восходе, до Пущи Пиктов на закатном краю материка.
— А потом?
— Ну что ты заладил: потом-потом! Потом и видно будет! Мое тело смертно, когда его похоронят в океане или сожгут на погребальном костре, я снова выберу дорогу. Уже за Гранью. Впрочем, нечего загадывать, там видно будет. И умоляю, не смотри на меня такими глазами! Зачем тебе идти со мной, скажи пожалуйста? У тебя своя жизнь, свой путь... Ротана пожалей! Кто за поместьем будет смотреть?
— Мой брат Эргин. А Ротан вовсе не ребенок,— машинально ответил я, но наткнулся на такой мрачный взгляд Конана, что смутился и примолк.
— Дорога завершилась,— меланхолично произнес варвар,— и я знаю, что возврата обратно не будет. По многим причинам. Я теперь не король, не наемник, не контрабандист... Все дела сделаны, больше меня никто нигде не ждет, и я никому не потребен. Какой разумный купец возьмет в телохранители или проводники старого ветерана с седой головой?
— Эй, ты понимаешь, что говоришь? — разозлился я,— Жалко слушать подобные речи! Бесспорно, по характеру ты всегда был отнюдь не подарочек, однако чего-чего, а греха уныния за тобой не водилось!
— Это не уныние, это усталость,— Конан едва заметно улыбнулся,— и если я как можно быстрее не уберусь отсюда, то усталость меня сломит окончательно. И вот тогда я точно превращусь в упомянутого старца с трясущейся головой, выпавшим зубами и провалами в памяти, которого сердобольная матрона-сиделка будет потчевать жиденькой кашкой и поить травяными настоями. Вокруг засуетятся лекари-шарлатаны, Конн начнет смотреть с жалостью и состраданием, а все прочие станут шептать по углам: «Великие боги, и ведь это некогда было Конаном Киммерийцем!» Не хочу такого конца! И его не будет.
— Очень на это надеюсь,— буркнул я,— Признаться, я тоже не в восторге от подобной картины завершения своей жизненной карьеры. Тоже, наверное уеду. В Пограничье, к Эртелю и Тотланту. Потом надо будет Мораддина навестить в Бельверусе. И Рингу.
— Вот и нашел себе занятие,— произнес Конан, бывший король Аквилонии. Никак это поганое словечко — «бывший» — с киммерийцем не вязалось. От реальности, однако же, не убежишь.— Думаю, в Пограничье тебе не будет скучно. Передавай всем приветы от Конана из Киммерии.
— Разумеется, передам,— слегка неуверенно ответил я. Вспомнились почему-то дикие чащобы Пограничного королевства, серебристые сугробы, черная полоса Граскаальского хребта и каменная квадратная развалюха, гордо именуемая Замком короны. Вот любопытно — построил ли король Эртель новый замок, или довольствуется прежней резиденцией? Эртель дружен с гномами Граскааля и вполне мог нанять несравненных подгорных мастеров для обустройства столицы Пограничья. За минувшие годы бывшее захудалое королевство на полуночной окраине материка преобразилось — оборотни сумели навести в Пограничье достойный всякой цивилизованной страны порядок, и королевство встало в один ряд с великими державами, наподобие Аквилонии, Немедии или Кофа.
— Надеюсь, Конн справится,— проворчал я, словно бы невзначай. Киммериец усмехнулся:
— Твои надежды вполне оправданы... Как и мои. Во-первых, Конн не останется в одиночестве. Рядом всегда будут находиться верные люди. Просперо, Паллантид... Во-вторых, я оставляю ему крепкое, сильное государство. Торговля процветает, баронскую вольницу я слегка поприжал.
— Теперь это называется «слегка»? — Конан меня искренне развеселил столь скромным определением.— Это после нескольких десятков показательных казней на главной площади Тарантии? Когда все камни мостовой оказались залиты бурным потоком благородной крови?
— Это было много лет назад,— сказал на это варвар.— Неужто ты меня осуждаешь? Я полагаю, что всегда и во все времена короли довольно круто поступали с бунтовщиками и мятежниками, правда ведь? Скажи, ну кому стало хуже, когда Аквилонию перестали рвать на части зажравшиеся скучающие дворянчики, которые заботились только о своем кармане и амбициях? Всякий торговец сейчас может ездить по стране, не опасаясь, что его ограбят и разденут благородные господа, проигравшиеся в кости и решившие поправить дела за счет ближнего своего?
— И это говорит бывший пират и разбойник, искатель приключений с больших и малых дорог? А какой невинный взгляд!
— Согласись, ведь существует разница между королем и контрабандистом? Я, между прочим, никогда не занимался грабежом ради грабежа и убийством ради убийства, И я никогда не видел ничего дурного в том, чтобы обвести вокруг пальца какого-нибудь мерзавца или наказать смертью убийцу... Слышал, небось, сказки о благородных разбойниках? Я всю жизнь только и занимался тем, что изображал из себя такого разбойника, вот только не знаю, насколько хорошо получалось. Надоело. Хочется все изменить.
— Кажется, именно это ты сейчас и делаешь. Конан помолчал и внезапно спросил:
— Между прочим, Хальк, нет ли у тебя желания вернуться на королевскую службу?
— Шутишь? — я оторопел.— Каким образом? Кем? Снова библиотекарем?
— Приглядишь заодно за Конном и Ротаном,— невинно продолжил Конан.— Еще несколько лет им придется прислушиваться к мнению и советам людей более старших и опытных. Звание королевского советника тебя устроит?
— Ну уж нет! — возмущенно воскликнул я.— Никогда, ни за какие деньги и титулы! Тебе, старому прохвосту, значит можно уйти на покой, а Хальку отведена роль заботливого надзирателя при маловозрастном короле?
— Я пошутил,— Конан с улыбкой переждал вспышку моего гнева.— Отлично понимаю, что ничего теперь не вернуть, и твое появление в Тарантийском замке будет выглядеть столь же нелепо, как, например, возвращение какого-нибудь придворного хмыря из свиты Нумедидеса. Если мне, обломку мертвого прошлого, будет позволено выразиться ученым словом, то мы с тобой уже стали реликтами. Легендой, сказкой. Однажды лично слышал, как Черные Драконы травили байки в караулке — представь, рассказывали о событиях Полуночной грозы, о зеленом огне. И о нашей разудалой шайке. Имена, конечно, перепутали... Мы медленно, но верно превращаемся в сказку, которую под завывание вьюги будут читать на ночь детишкам.
— Легенды о короле Конане вовсю гуляют по стране,— заметил я.— И тут не последнюю роль сыграли твои жуткие авантюры, королям неприличествующие.
— ...И этот негодяй Гай Петрониус! — мстительно сказал Конан, а я сделал самый невинный вид.
Понимаю, отчего варвар ярится. Тайну сочинителя Гая Петрониуса знал только я сам, да еще несколько доверенных людей, в чьей скромности я не мог сомневаться,
Я много раз упоминал в «Синей Хронике», что Гай Петрониус (писания которого стояли наравне с повестями Стефана, Короля Историй — знаменитого литератора из Пограничья), по общепринятому мнению, был пожилым тарантийцем, у которого на старости лет прорезался дар сочинителя. Списки рукописей Петрониуса доходили до Немедии и даже до Турана, там многократно копировались, и дети благородных семей, а также вполне взрослые и солидные дворяне, а с ними и купцы, и простые обыватели с увлечением зачитывались волшебными сказками аквилонца. Причем последние двадцать пять лет Петрониус сочинял не слишком истинные истории о давних похождениях Конана и некоторых его друзей.
Признаюсь — Петрониус был рожден моей болезненной фантазией и острым пером.
Я некогда наслушался от варвара рассказов о его приключениях и представлял их в собственном изложении. А чтобы на меня не пало и тени подозрения, подписывал рукописи именем «Гай Петрониус».
Конан, между прочим, был изрядно зол на этого сочинителя, придумывавшего про короля насквозь неправдоподобные байки, и, если бы узнал, что указанный литератор живет у него во дворце и ест его хлеб, выставил бы своего библиотекаря без зазрения совести... Однажды меня едва не поймал на горячем граф Мораддин, и если бы он разболтал Конану всю подноготную сей мистификации, быть бы Хальку битым. Но Мораддин промолчал, а варвар только возмущался, когда в его руки попадало очередное сочинение недобросовестного писаки. А что вы хотите? Для изложения истины существуют хроники и летописи, наподобие той, которую вы сейчас читаете, но в обычных сочинениях можно дать волю свободному воображению!
Зато я первым начал создавать вокруг Конана ореол легендарности. И могу тем гордиться. Сказки с течением лет не забываются, а значит, не забудут и нас.
...На какое-то время воцарилась тишина. Каждый был погружен в свои размышления. Я вовсю прикидывал, как поступить дальше, но в голове образовался сущий сумбур, мельтешили странные образы, будто в дурном сне. Решение пока не оформилось окончательно, хотя я прекрасно знал, как завершу сегодня «Синюю Хронику» и чем закончится труд всей моей жизни. Да, не забыть бы взять чистый пергамент... И чернила... Броде бы у меня оставалось полторы бутылки самых лучших зингарских чернил, из краски осьминога?
— Светает...— Конан посмотрел на залитый розовым солнечным пламенем оконный проем, встал и прошелся по комнате.. Нашел какую-то безделушку на полке, повертел, поставил на место. Глянул на меня исподлобья. И сказал те слова, которых я боялся: — Что же, Хальк, давай прощаться. Надо будить Конна и ехать.
— Ротан, скорее всего, с вами отправится, он же теперь, извольте видеть, Черный Дракон...— как-то очень по-глупому сказал я и отогнал мысли о том, что Ротану надо бы собрать кое-какие вещи, выдать деньги... Зачем? Теперь о моем сыне будет заботится не пожилой отец, а государство и король. Жалование у Драконов неплохое, форменная одежда... Светоносный Митра, о чем я думаю!
— Пойдем вниз,— я лишь мелко покачал головой и, выпустив Конана в коридор первым, побрел к лестнице.
Синяя, или «Незаконная» хроника Аквилонского королевства
Новый Замок опустел. Впервые за долгие годы я почувствовал, что мой дом из уютного семейного гнезда превратился в строение, кажущееся хозяину чужим и неприятным. Я более не смогу увидеть обожаемую супругу, сидящую за вышивкой у распахнутого окна парадной залы, не услышу смех Ротана, играющего с деревенскими мальчишками в Сигиберта Завоевателя и его полководцев, не смогу застать дочь Меллис за чтением рукописей, которые она тайком стащила из моего сундука... Пусто и тихо. Только на дворе копошатся сонные слуги, и конюхи ведут лошадей на прогулку — постукивают копыта по каменным плитам, и зло повизгивает норовистый жеребец по кличке Гром.
Остается лишь взять перо, пергамент и занести в «Синюю Хронику» последние строчки. Чем я прилежно и занимаюсь с самого утра.
Долгого прощания не было. Мы с Конаном обнялись, Ротан нетерпеливо теребил узду коня, так не терпелось ему покинуть замок и ворваться в новую, полную приключений и чудес, жизнь; молодой король сказал, чтобы я обязательно приезжал на коронацию — когда будет объявлен срок торжеств, мне обязательно пришлют приглашение в столицу.
Вот и все. Они выехали за ворота, свернули на проселок, ведущий на полуденный закат, к Танасулу, дали лошадям шпор и вскоре скрылись за деревьями прилегавшего к Новому Замку букового леса. Никто не обернулся. Я, постояв недолго, вернулся на двор, дал распоряжения конюхам и управляющему (последний только глаза вылупил, услышав пожелания господина), затем надолго засел в кабинете, занимаясь «Хроникой» и написанием необходимых писем: брату Эргину — в Старый Юсдаль, дочери — а Пуантен, и нескольким близким знакомым, включая Мораддина и Тотланта. Запечатав депеши и проверив шкатулку, в которой хранились жалованная грамота на поместье, завещание и прочие важные документы, я приказал позвать Гаута, наиболее смышленого из моих приближенных. Вручив ему письма и палисандровую шкатулку, я приказал отвезти пакеты в ближайшее крупное поселение на почтовую станцию, а шкатулку — в отцовское поместье, благородному месьору Эргину.
Слуга поклонился и молча вышел, изумленно на меня посмотрев. Видимо почувствовал — происходит нечто необычное.
Итак, «Синяя Хроника» завершается. Невольно начинаешь жалеть себя, вспоминать об уйме потерянного времени, множестве затраченных сил и невероятном количестве дорогих зингарских чернил. Гляжу я на эти непомерно разбухшие тетради, переплетенные в крашеную медной лазурью свиную кожу, и диву даюсь — неужели я сам написал доподлинную хронику царствования короля Конана? Есть еще другой неразрешимый вопрос — для чего я это сделал?
Только сейчас, просматривая старые записи, я начинаю понимать, какой труд совершен. Никто в Аквилонии не знает подлинных обстоятельств цепи невероятных событий, случайностей и закономерностей, приведших нас к нынешнему положению вещей. Хоть в одном летописном своде вы найдете описание ночевки Конана и всей нашей компании в глухом лесу на закате Пограничного королевства? Или, например, подробности нашего похода в Граскаальские подземелья? Можно ли там обнаружить рассказы людей, сопровождавших короля в самые тяжелые и страшные дни, когда гибель грозила всему Закату? Кто еще, кроме меня и еще нескольких друзей Конана, разговаривал с Тицо, ямурлакским найденышем, желавшим вершить «добро через зло»? Существом, которое долго тщилось понять людей, и наконец заключило с королем Конаном непонятный для меня договор... Воспоминания об этих событиях сохранились лишь в мыслях немногих участников, да в «Синей Хронике».
Пергамент куда недолговечнее человеческой памяти, но однажды — я верю! — рукопись найдут, обнаружится добросовестный копиист, который перенесет «Синюю Хронику» на новые листы, и история нашей эпохи не забудется, а пока... Пока тетради полежат в библиотеке Нового Замка. До времени.
Время... Истинный повелитель Вселенной. Мне иногда кажется, что учеба в Обители Мудрости, служба на должности королевского библиотекаря, долгие и далеко не всегда безопасные путешествия, женитьба и рождение детей, все события и приключения молодости, происходили совсем недавно. Вроде бы я только вчера заказывал у придворных портных парадное одеяние, которое предстояло надеть всего один раз в жизни — на праздник, посвященный коронации никому не известного варвара, который при поддержке могучих пуантенских герцогов уселся на трон. Будто бы на прошлой седмице мы возвращались из Пограничья или с триумфом входили в Тарантию после «Немедийской войны», когда Конан помог принцу Нимеду вернуть корону, захваченную узурпатором Тараском.
А сколько знакомых лиц можно вспомнить! Унылая физиономия Нумедидеса, которого я видел только однажды; лукавый прищур хитроумного графа Мораддина и вздернутые в вечном притворном удивлении узкие брови его прелестной супруги, Ринги. Суровый взгляд тысячника дворцовой гвардии Паллантида, соломенные волосы и невинно-нахальные голубые глаза наших приятелей-оборотней из Пограничного королевства... Монархи, колдуны, графы, ученые мужи, прекрасные дамы, митрианские жрецы, разбойники, содержатели трактиров и хозяйки борделей, доблестные воители и презренные убийцы... Митра Всемогущий, сколько их!
...Но нет, все упомянутые события и люди навсегда растворились в туманном прошлом. Время стирает в пыль крепостные башни и заставляет тускнеть сталь клинков, превращает пылких юношей в усталых старцев, а мальчишек — в мужчин... Конан мог проиграть поединок или сражение, но никогда не проигрывал войн. Кроме единственной — войны с безжалостным временем...
Теперь обмакну отточенное гусиное перо в чернила и выведу завершающие слова.
Я не знаю, с какой силой, именующейся «Хозяином Небесной Горы», столкнулись люди. Это существо необъяснимо. В чем заключена его сила? Какие цели преследует и в чем главнейший смысл его бытия? Действительно ли Тицо пытается уберечь Закат от грядущей катастрофы или же стремиться лишь к одному — к власти?..
Впрочем, все рассказы Хозяина и показанные нам картины безрадостного будущего кажутся мне слишком правдоподобными. Если нашу цивилизацию, действительно, ожидает бесславная гибель, то я предпочитаю уйти сейчас, пока Хайбория расцвечена красками жизни, пока она незыблема и беспечна, пока не пылают города и не льются потоки крови... Я хочу запомнить этот мир радостным и спокойным, не искаженным смертью и не пропахшим гарью бесконечных пожаров. Пусть с тяготами будущего разбираются наши потомки. Надеюсь, у них хватит мужества вынести все испытания, возродить из пепла все сожженное и вновь выстроить разрушенное. Мои же заботы здесь окончены.
Много мы не ведаем. Многого не понимаем. Но лишь для того, чтобы грядущие поколения знали о странном (и страшном?) существе, не имеющим никакого отношения к богам, духам или демонам, ко всему божественному или исходящему из Черной Пустоты, ко всему, принадлежащему только нашему миру, я создал эту летопись. Знали о Тицо, называющем себя «Хранителем» и способном даровать избранному всю Вселенную...
Здесь «Синяя Хроника» заканчивается. А меня, Халька, барона Юсдаля, ждет долгая и трудная дорога.
Во имя Митры, Всемилостивейшего, Милосердного!..
Финал
Аквилония — одно из редких государств, способное похвастаться отличнейшими дорогами, пролегай они рядом со столицей, или в немыслимой глухомани полуночного Гандерланда.
Здесь, в нескольких лигах от столицы герцогства, города Танасул, сходились несколько крупнейших накатанных трактов, звездочкой разбегавшихся от перекрестка, отмеченного внушительным межевым камнем в форме толстой округлой тумбы.
Столб, заботливо установленный королевской дорожной управой к вящему удобству путешественников и купцов, мог похвалиться выбитыми на граните указаниями: отправишься на полночь — выйдешь на торговую дорогу ведущую в Киммерию, на полуночный закат — окажешься в Галпаране.
Если появится желание ехать на полдень, то вскоре наткнешься на башни и укрепления столицы герцогства, а затем попадешь в саму блистательную Тарантию.
Путь на Восход вполне мог бы именоваться «Новой Дорогой Королей», ибо был вымощен огромными каменными плитами. Немудрено — дорога вела к немедийской границе, далее, через горы, в Бельверус, Нумалию, затем через Пограничье и престольный город короля Эртеля Оборотня — Вольфгард, к Бритунии, далеким пределам Гипербореи и Заморы. Несколько тысяч лиг. Между прочим, дорогу выстроили не столь давно, по общему соглашению между королями Полуночных государств.
...Возле перекрестка появился всадник, выехавший с узкой, почти неприметной в осеннем золотом лесу, проселочной дороги, уводящей в глубины диких гандерландских пущ. Человек вел еще двух лошадей на коротких чембурах — одна заводная, другая, здоровенный боссонский тяжеловоз с волосатыми мощными ногами, для поклажи. Выглядел всадник обеспеченным дворянином, отправившимся путешествовать: добротная кожаная одежда, плащ темно-синего сукна, круглая шапка из меха черно-бурой лисы, со свисающим позади пушистым хвостом. Высокие сапоги со шпорами. На левом боку узкий меч с позолоченной рукоятью и крестообразной гардой. Волосы светлые, аккуратно постриженная бородка, короткие густые усы. Смотрит безмятежно, словно ребенок.
— Эй, милейший! — Всадник меня окликнул. — Куда направляешься?
— По делам,— коротко ответил я. Какое ему дело, куда я иду?
— Если нам по дороге,— дружелюбно сказал человек, остановив лошадей,— могу дать заводную лошадь. Поедем вместе до ближайшего поселка...
Ага, понятно. Русобородый, начинающий седеть дворянин лет пятидесяти-пятидесяти пяти по облику, заметил, что я шествую пешком, обремененный лишь заплечным мешком. Решил помочь что ли?
— По дороге? — я задумался.— Не знаю, не знаю...
Всадник замолчал и уставился внимательными серыми глазами на новенький межевой столб. Прочитал глубоко выбитые в камне буквы. Перевел на меня вопросительный взгляд.
— Мне нужно в Пограничье,— нехотя признался я.— Если ты собираешься поехать на Восход, к рубежам Немедии, я с удовольствием приму твою помощь.
Лошади топтались нетерпеливо, как видно, чуяли, что впереди дальний путь, и хотели как можно быстрее вымерить бесконечные дороги Аквилонии раскидистым шагом.
Человек смотрел на камень-указатель. Потом глянул ввысь, на плывущие по синему небу облачка. По лицу было видно — что-то решал. И решение давалось тяжело.
— Как твое имя? — вдруг осведомился он.— Судя по одежде, ты нездешний?
Вот докопался!
— Меня зовут Олаф. Ты правильно заметил, я не... Не из Аквилонии.
— Из Нордхейма, должно быть, судя по имени? Асир?
— Почти угадал.
Он снова помолчал, и, наконец, вздохнул:
— Жаль, но наши дороги ведут в разные стороны. Я собираюсь в Танасул, а дальше... К побережью океана, на Полдень. Хочу догнать одного человека, давнего знакомца. Кстати, мое имя — Хальк из Юсдаля. Счастливой и ровной тебе дороги, Олаф из Нордхейма. Прощай.
Всадник коротко махнул мне рукой и пришпорил лошадь. Вскоре он исчез за поворотом Полуденного тракта.
А я, с сожалением проводив его взглядом, зашагал себе дальше. Нет ничего удивительного в том, что наши дороги разошлись и, наверняка, впредь уже не пересекутся. Каждому принадлежит только его собственный, избранный и единственный путь.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |