"Виталий Полупуднев. У Понта Эвксинского (Исторический роман в двух томах, том 2) " - читать интересную книгу автора

оглядел обоих и, успокоившись, опустился на обрубок бревна:
- Давай твой мед.
Остальные воины, здоровенные чубатые мужи, увешанные оружием,
толпились тут же, разговаривали на незнакомом языке и смеялись, показывая
пальцами на ульи и бедную хижину пасечника.
Баксаг опять поклонился и вошел в хижину, чтобы принести
требуемое. Сердце его колотилось от волнения, хотя он был уверен, что ночной
гость давно ушел в сейчас пробирается где-то среди степных трав, спеша на
запад. Однако помедлил, осторожно оглянулся, прислушался к голосам царских
людей, заглянул за бочки-дуплянки, желая убедиться, что его нет. И отпрянул в
испуге.
Скиф продолжал спать, раскинув руки на подстилке. Утомленный,
измученный, он проспал рассвет и сейчас сладко посапывал носом.
Старый пасечник растерялся, не зная, что предпринять. Мысли
спутались. Потом выпрямился и решил действовать. Торопливо палил в долбленые
липовые чашки жидкого меда, накрошил в него сухих лепешек и вышел к гостям.
- Ешьте,- предложил он,- а кто напиться захочет- вода в жбанке. А
я займусь своим делом.
Он взял лопаты и внес в хижину. Вышел оттуда и опять вошел.
Погремел досками, прислушался. Фракийцы мирно беседовали, чавкали. <Пора>,-
подумал он. Стал будить спящего. Тот через мгновение был на ногах. Перед ним
стоял Баксаг и делал руками предупреждающие знаки.
- Тише, тише...- говорил он одними губами,- ты долго спал. Наехали
фракийцы, слышишь, говорят... Я думал, что ты уже далеко...
Гость насторожился, словно готовясь к прыжку. Лицо его залило
синей кровью, на лбу выступила испарина. Он прищурил потемневшие глаза, губы
скривились.
- Почему, старик, ты не разбудил меня до рассвета?
- Видит бог, заспался. А с вечера думал, что ты сам поднимешься и
уйдешь. И хлеб для тебя положил, вот он. Собака меня разбудила. Вижу -
всадники... Теперь лежи, не подавай голоса. Я закидаю тебя соломой и разной
рухлядью. Они поедят и уедут, тогда и ты уйдешь... А лучше - ночи дождись...
- Хм...-- недоверчиво и опасливо взглянул скиф,- добро, спрячь
меня.
-- Эй, старик! - послышался сердитый голос сотника.
Баксаг поспешно вышел.
Все обошлось бы хорошо, если бы не случилось незначительного
происшествия. Сотник, пытаясь разжевать кусок ссохшейся лепешки, выпеченной из
черного жмыха с отрубями и древесной корой, наколол язык об острую шелуху,
запеченную в хлеб, и сразу разъярился. Он плевая кровь и ругался, мешая слова
скифские, фракийские и эллинские.
- Это что ты дал мне? - встретил он старика свирепым окриком,
выплевывая на ладонь окровавленную жвачку и бросая ее в лицо старику.- Что это?
- Это хлеб, господин,- смиренно ответил старик, обтираясь рукавом.
- Хлепь? Ты смеешься надо мною, раб! Это - сухой коровий помет! Ты
захотел причинить мне боль! Хотел отравить царский сотника?..
Савмака опять изумила брань и неуважительный тон сотника,
обращенный к деду и... хлебу. Как он осмеливается бросать хлеб и ругаться? Хлеб
был обычный, иного Савмак не ел и не видел. Вкусный, кисловатый. Его ели с
молитвой, и считалось большим грехом уронить хотя бы крошку под ноги. Хлеб -