"Ирина Николаевна Полянская. Вихри враждебные" - читать интересную книгу автора

- Я химик, - отвечает Ангелина Пименовна.
- Вот-вот, - насмешливо говорит Виталий. - Эх вы, заблудшая душа...Вы
сто лет оттрубили в университете, а что имеете взамен? Жалкую коммуналку?
Мизерную пенсию? Все до последнего пфеннига отдали своей дочери, нате, мол,
а мне хватит одного кефира с булочкой. Неужели вы считаете, что здесь ваше
место? А я, - голос его обретает устрашающую силу, - я с моим интеллектом...
- Он почему-то стучит себя в грудь. - Я!.. У меня нет другого собеседника,
чем вы! Не смейте говорить мне пошлость, что каждый получает то, что
заслужил. Вы еще больше пьяны, чем я, еще больше отравлены,
загипнотизированы...
И все сейчас раздражает Виталия в ней: и то, что она самоотверженно
ухаживает за цветами, даже не поехала однажды по путевке в санаторий, потому
что он принципиально отказался взять на себя уход за ее растениями. Виталий
знает о вечном страхе Ангелины Пименовны серьезно захворать и свалиться на
руки дочери; знает наперечет ее домашние платья с претензией на былую
роскошь, браслеты из дутого американского золота, гофрированные воротнички,
пояса-кушаки времен арктических перелетов и первых пятилеток. И привычку
выписывать в тетрадь особо полюбившиеся мысли из книг (Виталий все
выписывает в память). И все, все прочее - проклятая схожесть, в чем-то
главном проклятое сходство, бр-р, родственность душ!
- Вы знаете, в каких условиях ютилась семья моей дочери, - терпеливо, в
тысячный раз объясняет Ангелина Пименовна. - Три года они скитались по
квартирам, пока не заболел маленький Игорек... Вот мы и уступили им свою
однокомнатную, мой покойный муж настоял на этом, он-то знал, детдомовец, как
и я, потерявший всех родных в блокаду, каково жить без своего угла...
Иногда Ангелину Пименовну навещает благообразный бравый
старичок-антиквар, известный на всю Северную Пальмиру, не теряющий надежды
купить у хозяйки кой-какие предметы старины (карандашный рисунок Бакста и
маленькую акварель Коровина), но в особенное волнение его приводит старый
пожухший бумажный листок, представляющий собой меню рабочей столовой
Кировского завода, куда весной 42-го Ангелине Пименовне удалось устроиться
посудомойкой. Он трясущимися руками подносит к глазам бережно сохраненный
листок меню и читает: "Щи из подорожника; пюре из крапивы и щавеля; котлеты
из свекольной ботвы; биточки из лебеды; шницель из капустного листа; печенье
из жмыха; оладьи из казеина; суп из дрожжей..." По его словам, он повесил бы
это меню, оправив его в драгоценную раму, между картиной Васнецова и
старинной иконой Божией Матери "Госпожа ангелов" в серебряном окладе с
жемчужинами на омофоре, но сколько ни подъезжает к Ангелине Пименовне с
просьбой продать эту ветхую бумажонку, она отвечает ему неизменным отказом.
По выходным к Ангелине Пименовне приходит ее дочь с внуками, и уже нет
одиночества, раздражения на свою обветшалую жизнь, и она с состраданием
смотрит из окна, как Виталий, встав на улице, курит, глядя на дымный закат,
потом курит, глядя в спины тех, кто утром идет в магазин, потом курит в
подъезде, потому что начинается дождь, а вообще-то он курит у себя в
комнате. Ей и письма пишут бывшие ученики, и звонит телефон, но все равно
страшно, что жизнь проходит, этого никому не выскажешь, это "вне компетенции
слов", как говорит Виталий, в свои сорок пять чувствующий то же самое.
О прошлом они говорят редко, хотя оно, понятно, достаточно ярко и
своеобразно у обоих, отмечено праздниками, трагедиями, надеждами, любовью.
То вдруг Ангелине Пименовне припомнится, как летом 41-го у деревни Пудость