"Ирина Николаевна Полянская. Вихри враждебные" - читать интересную книгу автора

поверх головы Ангелины Пименовны на висящий у буфета алюминиевый дуршлаг, и
его целеустремленный взгляд рассеивался на многодырчатой, круглой, доброй
поверхности посудины, и с ушей Виталия свисала лапша.

Тут само собой напрашивается умозаключение: однако, как плутуют с нами
наши чувства, и как мы плутуем с ними! Как просто мокрое, расползающееся
пятно на потолке Виталий связал с пятьюдесятью рублями, а ведь меж этими
двумя точками и в помине не было той прямой, которая ему привиделась, и не
было прямодушия в его грубом требовании. Пятно вызвало в нем вихрь
разноречивых чувств, которые он принял за святое негодование, а на самом
деле мысль его проделала сложный и извилистый путь, в который оказалась
вовлечена и отлученная от него африканская держава, и журналистка Анночка, и
Лара с ее фанаберией, и раскрытая книга дрянного, скучного писателя Рыбина,
которую до прихода комиссии с карандашом в руке читала Ангелина Пименовна,
уютно свернувшись калачиком под исландским пледом в углу дивана, и последняя
капля - пятно на потолке - вот та причинно-следственная цепочка, которая
вызвала обвал в его душе, едва дышащей, едва сохраняющей достоинство. Ему
казалось, что он бросил вызов целой системе узаконенного притворства, оттого
он и потребовал деньги, предвкушая заранее, что это будет истолковано
Ангелиной Пименовной как проявление неприкрытого цинизма. Да, я таков,
заявлял он, и Ангелина Пименовна не сразу увидела в этом жест отчаяния,
последний всплеск измученной гордости... И почему только наше отчаяние
нацелено на такого же затурканного и слабого, не потому ли, что только в нем
и может вызвать отклик?.. Таким образом, Виталий достиг своего:
подстреленный фазан хлопал крыльями, а охотник, убедившись, что он попал в
цель, повернулся и пошел с гордо поднятой головой, а на самом деле разбитый,
еле передвигая ноги от потрясения, борясь с подступающей тошнотой. Он так и
не убедил себя в том, что принадлежит к роскошному племени охотников.

Трехглавая комиссия торжественно справила свою функцию - осмотрела
кран, раковину, тряпку, натоптала, нанесла с улицы грязи и пошла уже было
прочь... но тут ее остановил непонятный, захлебывающийся клекот старухи, уже
который год молча кипятившей свое яичко: с лицом, помолодевшим от ярости,
тыча пальцем поочередно то в Виталия, то в Ангелину Пименовну, Игнатова
закричала:
- Вот потому-то они победили в семнадцатом! - И как безумная
захохотала.
Комиссия во главе с молниеносно выдвинувшейся вперед Самсоновой
подобралась, поджала губы, интересуясь, кто это о н и, а вы, собственно, кто
такая будете, не мы, что ли?.. Но старуха уже потухла и скребла как ни в чем
ни бывало простой ложечкой по простому яичку, и что с нее было взять,
божьего одуванчика, и только в зрачках ее горел, не угасал хитрый огонек, и
комиссия, потоптавшись, ушла вместе с удивленным и внутренне подавленным
Виталием. А Ангелина Пименовна, отсчитав пятьдесят рублей, спустилась вниз и
отдала их Шурке, которая для такого случая консолидировалась с Виталием.
После этого сразу наступила зима. Виталий не приходил. Приходили
старичок-антиквар и Шурка с клубящимся котом на плече, вся в заплатах, как
этот обветшавший, носящий следы русского модерна дом, это сирое, продуваемое
снежным ветром пространство - приходила жаловаться на соседа. Но Ангелина
Пименовна ее не поддержала. Виталий курил в своей комнате под рев Шестой