"Валерий Полищук. Смысл-54 (Сборник "Поселок на краю галактики")" - читать интересную книгу автора

А теперь следует объяснить, в каком это смысле "пятьдесят три" почитал
себя правым Василий Степанович. Придется посмотреть сквозь пальцы на
неряшливость этого выражения, нередко применяемого в ученых сочинениях,
когда требуется обозначить какую-нибудь известную читателю теорему или
адресовать его к соответствующему пункту списка литературы.
Василий Степанович намекал на им же разысканную в городской библиотеке
брошюрку с загадочным названием "Пятьдесят шесть теорем эволюции,
вытекающих из седьмого постулата Харченко". Автором ее значился никому не
известный доцент Швиндлер, и ни в каких других хранилищах эту брошюру
найти не удалось. Да попытка взять ее повторно оказалась неуспешной:
тускло отпечатанная тетрадка куда-то затерялась. Вследствие чего канули в
забвение многие ее странные свойства, в том числе и подозрительнейшие
выходные данные: "Васюки, 1 апреля 1996 года". Самые теоремы, однако,
Василий Степанович успел выучить наизусть. Несмотря на показной ученый
скепсис, он легко становился адептом любого таинственного учения. А
теоремы были таинственны и бездоказательны, что для людей такого склада
особенно ценно.
Седьмой постулат Харченко гласит: у познавательных возможностей мозга
существует предел, так же как у разрешающей способности любого физического
прибора. Из этого доцент Швиндлер делал ряд экстравагантных выводов, в том
числе теорему пятьдесят три о причинах избыточности человеческого мозга,
чаще всего, как известно, реализующего лишь малую долю своих возможностей.
Последние этапы эволюции человека, утверждал загадочный доцент, были
скачками в эволюции языка. Зарождение отвлеченных понятий, затем
математической логики освобождало множество клеток мозга, ранее до предела
заполненного частностями, и создавало избыточность, позволявшую этому
непостижимому аппарату и далее работать над повышением своей разрешающей
способности.
Теоремой номер 53 Василий Степанович уже два года изводил Рязанцева,
глядя на него молитвенно и твердя, что внутренний рязанцевский язык - это
и есть очередной скачок эволюции мышления, что логика этого языка, по его,
Василия Степановича, наблюдениям, на несколько порядков совершеннее
математической. Ну, да что взять с Василия Степановича - адепт! А все же
Рязанцев иногда ему верил.


Дом должен быть старым. Иначе откуда у него возьмется душа? И не оттого
ли наш век считается нервным, что почти никто не живет там, где родился и
вырос?
Если случалось Рязанцеву видеть сон, то любые, даже самые нелепые,
события происходили в одном и том же месте. В тесной, наяву нелюбимой
материнской комнате в затхлой коммуналке. Он не любил и свою новую
лакированную квартиру, выпрошенную женой на службе, - эту блочно-панельную
крепость Рязанцев угрюмо величал "машиной для житья". Тем не менее среди
соседей Рязанцев слыл примерным хозяином, образцовым радетелем по части
благоустройства - была у него привычка посредством мелких домашних служб
откупаться от разговоров с Ольгой Сергеевной.
Утро следующего дня Михаил Петрович встретил на балконе, где он
мастерил новую, никому не нужную полочку. Жена к нему не подходила -
чуяла, что настроение у него тяжелое, Рязанцев тем временем обдумывал свою