"Александр Иванович Полежаев. Стихотворения " - читать интересную книгу автора

и "отцом" Иваном Полежаевым, саранским мещанином, который, покрывая этот
"грех", за известную мзду усыновил Александра, а затем, по-видимому,
постоянно и безуспешно пытался увеличить эту мзду) до его последнего часа,
когда была получена "высочайшая конфирмация пожалования наград нижним
чинам, разжалованным в сие звание за проступки", производившая в офицеры
поэта, уже агонизирующего в солдатском лазарете.
Старший современник Полежаева, благополучно его переживший,
князь-драматург А. А. Шаховской жаловался, что в отличие от древних, бытие
которых было сплошь публичным, протекавшим вечно на людях, современник
совершенно погружен в частную жизнь, наглухо отторженную от жизни общей. Но
уж во всяком случае по-лежаевское бытие было трагически-неизбывно
публичным, лишенным даже намека на частную жизнь, открытое всем ветрам и
дуновениям самовластия. На Полежаеве, еще младенце, навсегда остановился и
застыл мертвящий зрачок самодержавно-бюрократической Горгоны. Каждый
"нефрунтовый" шаг поэта, заживо замурованного за толстенными стенами
николаевских казарм, немедленно протоколировался во всевозможных "рапортах"
и "формулярах", переводился на их чудовищный косноязычный жаргон,
многократно отзывался во всех полицейских инстанциях империи - от Третьего
отделения до разных его доброхотов, изводивших поэта своими наветами.
Цветаева как-то сказала о материалах процесса над Жанной д'Арк, что
протокол здесь равен преданию. Любой архивный документ о Полежаеве по своей
патетике, прорывающейся сквозь чиновничью заумь, равен трагедии...
Судьба меня в младенчестве убила! Не знал я жизни тридцать лет, -
писал Полежаев, обращаясь к шестнадцатилетней Екатерине Бибиковой, доброй и
умной девушке, из "младых граций Москвы", вызвавшей у него глубокое и, увы,
безответное чувство. Эти строчки были написаны летом 1834 года. То была
единственная счастливая пауза в страшной жизни поэта. Отставной полковник
Бибиков привез его, истерзанного солдатчиной, душевным одиночеством и
алкоголем, в свое зарайское имение. Семья Бибиковых окружила страдальца
вниманием и заботой. Полковник написал графу А. X. Бенкендорфу, бывшему
тогда чем-то вроде вице-императора, письмо, в котором "как христианин, как
отец семейства и, наконец, как литератор" умолял того "возвратить
несчастного обществу и литературе". Но судьба и здесь продолжала убивать
поэта... Дотошные исследователи спустя столетие установили, что и это
письмо, оставленное, впрочем, без последствий, и анонимный донос на
Полежаева, поступивший в Третье отделение в июле 1826 года и сыгравший
столь роковую роль в его жизни, писаны одной и той же рукой - рукой
человеколюбивого Ивана Петровича Бибикова, жандармского полковника. Этот
жестокий психологический парадокс, по счастью, так и остался неизвестным
поэту, но он дает достаточное представление о том, как именно судьба
убивала Александра Полежаева, начиная с младенчества. Даже единственный
полуофициальный документ, казалось бы, согретый явным сочувствием поэту, и
тот отбрасывает зловещую полицейскую тень!


II

Жизнь поэта, а в особенности поэта русского, вообще была нелегка.
Полежаев, пожалуй, лишь наиболее резкий случай в истории русской поэзии,
уничижение, а то и попросту уничтожение которой на протяжении всего