"Петр Николаевич Полевой. Избранник Божий ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

- Что говорят-то? Ну? - нетерпеливо допрашивал Иван Никитич.
- А вот, одни-то, кто посмирнее, те жалобную песню поют: уж нам ли,
мол, воевать, весь век на печи просидевши! Нам-де, людям мирным, торговым
да пашенным, доспех пристал ли? Иной говорит - за весь свой век тетивы ни
разу не натянул, меча из ножен не вынул... А кто посмелее, те уж прямо
кричат: в нашем городе ни острога нет, ни наряда настенного; коли к нам
ворог придет, надо супротив его не с рогатиной, а с хлебом-солью выйти!..
- Вот тут и говори об отпоре, сестрица! - с горькой усмешкой сказал
Иван Никитич, поднимаясь с места и опираясь на трость. - И если ты не
хочешь слушать моего совета - твоя воля! Только, чур, не спокайся потом.
- Нет, братец, не могу, не в силах так поступить... Лучше всем вместе
умереть, чем порознь жить и тосковать друг по дружке!
Иван Никитич пожал плечами и, не сказав более ни слова, заковылял к
дому, а дети, которые все это слышали из-за ближайших кустов, где они
спрятались, вдруг выскочили оттуда и бросились к матери на шею.
- Да, мамочка! Да! Лучше всем вместе, чем порознь жить! - шептала
матери Танюша.
Но даже и ласка деток не могла согнать с чела инокини Марфы того
темного облака, которое на нем нависло. Черные думы не давали ей покоя, и
она не находила себе ни в чем ни утехи, ни просвета. Наконец, утомленная
своими неразрешимыми заботами, она почувствовала потребность остаться
наедине с собою и сказала Сеньке:
- Сведи-ка ты детей в Кремль, в митрополичий дом, сегодня, за
недосугом, они еще у благословения родительского не бывали. А я тут стану
братца в путь собирать.
Когда они ушли, а она осталась одна на той же лавке, в углу густого
сада, который уже золотили и румянили лучи рано закатывающегося солнца,
она погрузилась в думы о муже о детях, о тех опасностях, которые могли их
здесь ожидать, и старалась найти хотя какой-нибудь утешительный выход из
своего тягостного положения... Но в тот день ей не суждено было ни на чем
успокоиться.
- Государыня, - раздался с крыльца голос сенной девушки, - холоп твой
Степанка Скобарь просит, чтобы ты дозволила ему твоих очей видеть...
Говорит, с вестями приехал.
- С вестями? - тревожно переспросила Марфа Ивановна. - Зови его
скорей!
Степан Скобарь вошел в сад из горницы, спустился с крыльца и, подойдя
к госпоже своей, отвесил ей низкий поклон, касаясь земли перстами.
- Съездил, матушка! Все разузнал, а только хороших вестей с меня не
спрашивай. Беда кругом, куда ни глянешь.
- Был ли во Владимире? Говори скорей! Видел ли зятя, сестру?
- Где их видеть? Владимир передался на сторону Тушинского царя, и
зять-то твой, Иван-то Годунов, сам с хлебом-солью к тушинцам вышел.
- Боже! Боже мой! Что это за время ужасное! - воскликнула Марфа
Ивановна, всплеснув руками.
- И Суздаль в их руках! Там стали было противляться, да кожевник
Меньшак Шилов всех сбил с толку: заревел вдруг в истошный голос, чтобы
все, кто хочет жив остаться, царю Дмитрию пусть крест целуют. И все
перепугались и стали целовать крест Тушинскому... И в Переяславле тоже! А
ведь переяславцы нам, ростовским, первые враги. Ну, того и жди, что скоро