"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

девушка повертывается в обратную сторону, чтобы открыть путь автофургону с
красным крестом.
Центр Львова уже освобожден. Но бой за город еще идет. Взрывы нет-нет
да и встряхивают торцы мостовой. Над городом, над районом, где идут бои, то
и дело появляются вражеские "юнкерсы". Стайкой они несутся вниз, будто
съезжая с горы. На миг разрывы их бомб, сливаясь с канонадой зениток,
образуют сплошной гул, начинает казаться, что глубоко под землей, сотрясая
ее, работает какая-то гигантская машина. Налетают истребители, завязывается
воздушный бой. Его уже не видно за островерхими крышами и шпилями Львова.
Звуки воздушной дуэли долетают как стрекотание швейной машинки.
Смотрю на дорожный указатель: до Москвы 1408 километров. Этот путь уже
пройден Красной Армией. Сейчас, когда мы вырываем у врага последние сотни
километров нашей земли, с какой-то особой очевидностью постигаешь величие
уже одержанных нами побед.
Из Москвы во Львов мы ехали трое суток. Двигались по маршруту Москва -
Смоленск - Минск - Барановичи - Брест - Ковель - Томашув - Рава-Русская.
Наша старая, видавшая виды эмочка, которую когда-то, еще в первый год войны,
еще на Калининском фронте, за ее немыслимую окраску братья журналисты
окрестили "пегашкой", резво пробежала эти самые 1408 километров, о которых
напоминает стрелка-указатель. Пробежала через десятки больших и малых
городов, сотни поселков, сел и деревень, и всюду на этом пути мы видели то
уже зарубцевавшиеся, то еще рубцующиеся, а на последнем отрезке пути еще
открытые, кровоточащие раны войны и оккупации. И на пути этом бросилось в
глаза одно, и как мне кажется, примечательное явление: чем дальше удалялись
мы от Москвы, тем менее заметны были следы боев. За разбитым и сильно
пострадавшим от пожаров Брестом с его старой крепостью, превращенной в
сплошную гигантскую кирпичную руину, стали появляться уцелевшие деревни и
мало поврежденные войной городки. Зато у переправ через реки и ручьи, на
опушках лесов, у подножья высоток, где, пытаясь остановить вал наступления,
неприятель выставлял рубежи обороны, мы видели такие сгустки разбитых и
сожженных машин, танков, самоходок, орудий разных калибров, что невольно
вспоминались Сталинград, Курская дуга, Корсунь-Шевченковское побоище.
В Ковеле регулировщица подсадила к нам в машину попутчика,
полковника-сапера. Пожилой и бывалый, он этими краями отступал на восток
тяжким летом 1941 года. Минировал дороги. Взрывал мосты. Подрывал
электростанции. Теперь вот, оправившись после третьего ранения, он следует в
штаб Первого Украинского фронта. Держит в зубах незажженную трубочку и, не
уставая, разглядывает пейзажи, которые развертывает перед нами дорога, очень
приличная асфальтированная дорога с уже тщательно заделанными воронками от
авиационных бомб и мин. Не вынимая изо рта трубки, сквозь зубы комментирует
увиденное.
- Вот вы ехали от Смоленска, видели, сколько наших танков в траве
ржавеет, особенно между Минском и Брестом? Слабенькие были танки БТ-7, не то
что Т-34. Быстроходные, но слабенькие, не по этой войне, на прямом попадании
пуля прошивала. А вон-вон, видите, какие орясины стоят, "тигры",
"пантеры". - Сквозь опущенное стекло он указывает на несколько стальных
машин, будто бы притаившихся в кустах возле переправы. - Колоссы. Броню
средним калибром и при прямом попадании не взять, А ведь бьем этих "тигров",
как медведей бьем, вон их сколько.
Моему водителю старшине Петровичу пришлось трое суток крутить баранку,