"Светлана Полякова. Храни меня, любовь " - читать интересную книгу автора

Кофе получился жидкий и противный.
Дмитрий вздохнул, допив последний глоток, подумал, что лучше б он
удовольствовался крепким чаем, а такое "счастье" ему совсем не понравилось
на вкус, и, тихонько напевая "Полет валькирий", отправился в душ.
"Лучше горечь полной мерой, чем жалкое, выпрошенное, убогое
счастьице", - придумал он новую строчку. Но она ему не понравилась. В ней не
хватало изящества.
- И в тебе не хватает изящества, - сообщил он своему отражению. - Но,
если посмотреть вокруг, всему на свете не хватает этого самого изящества.
Так что убиваться по поводу того, что его не хватило тебе лично, - в высшей
степени смешно и неразумно.
Он долго стоял под горячими струями, приходя в себя, возвращаясь к
надоевшей, скучной действительности уже окончательно, бесповоротно, без
всяких надежд на спасение, потом он чистил зубы так, словно от их белизны
зависела судьба всего человечества, слушающего Глюкозу с Веркой Сердючкой...
Кстати, тут же ему вспомнилась и Вера Анатольевна, и настроение провалилось
в преисподнюю... Он чуть не порезался, когда брился, и поморщился невольно,
рассматривая себя в зеркале.
- Что она во мне нашла-то? - спросил он у собственного отражения
жалобно. - Совсем баба не в себе... Или это у нее уже маразм наступил?
Ответа на этот вопрос он не знал. Подозревал он, что и сама Вера
Анатольевна не сможет ему ответить трезво и вразумительно.
- Сердючка, - пробормотал он зло и насмешливо. - А мне теперь хоть на
работу не ходи, право слово...
Ему и в самом деле было тошно ходить в редакцию с тех пор, как там
появилась эта дама с орлиным взором и вечно поджатыми губами. Дело, впрочем,
было совсем не в ее характере, хотя имела она нрав пренеприятный. Как
говорила Танечка, этой дамой уже давно управлял комплекс неполноценности,
плавно переросший в манию величия. Последствия подобного недоразумения
всегда были губительны для окружающих.
Дело было в том, что Вера Анатольевна Карасева, поэтесса и драматург,
пятидесяти пяти лет от роду решила влюбиться со всей страстью, на которую
была способна, в скромного художника-иллюстратора Дмитрия Сергеевича
Воронова, двадцати девяти лет от роду.
И что он, Дмитрий Сергеевич, с этой напастью мог поделать, он и знать
не знал.

***

Больше всего на свете Тоне хотелось спать. Она стояла за прилавком, и
ей было обидно, что кто-то снова решил все за нее. На сей раз это была
Шерри.
Тоне к такому положению вещей было не привыкать. Она всегда
принадлежала окружающим ее людям. У них были собственные жизни, а у Тони
всегда получалась общественная. Она всегда почему-то была обязана прийти на
помощь, заменить кого-то на работе, посидеть с детьми и так далее, тому
подобное, до бесконечности...
Сейчас вот надо было поработать за Шерри. Потому что ее фингал, как
следствие личной жизни, был важнее Тони. Важнее Пашки. Важнее всех Тониных и
Пашкиных прав и свобод. То есть все права и свободы мигом превратились в