"Владимир Покровский. Баррак" - читать интересную книгу автора

ассоциацию, воспоминание, связанное с каким-нибудь запахом. Правда, у
каждого свои воспоминания, поэтому ничего такое сравнение не даст, тут
каждый думает на своем языке. У Мэллара синакон ассоциировался почему-то с
детским воспоминанием, где в центре был тоже запах. Точней, это было
зрительное воспоминание - удлиненная комната, темная, с неразличимой мебелью
и, кажется, без окна; он сидит, точней, полустоит в кресле, коленями на
сиденье, а руками опершись на черную морщинистую плоскость столешницы, и
разглядывает какую-то огромную книгу с рисованными двухмерными картинками
необычайно сочных цветов; от книги идет странный запах (Мэллар еще долго
потом принюхивался к каждой книге, которая попадала ему в руки - раз пять,
не меньше, причем последний раз в девятнадцать лет - но другие книги пахли
совсем не так, совсем ничего общего), рядом с креслом стоит девочка чуть
постарше его, он не помнил, кто это, да, в общем, никогда и не
интересовался, помнил только, что девочка эта вроде бы суетилась вокруг него
и, похоже, подлизывалась. Мебель там была какая-то уж очень старинная,
мрачных, музейных тонов, и, может быть даже, деревянная мебель, хотя
странно. Но хотелось помнить, что деревянная. Запах от книги совсем не
походил на синаконовый, но почему-то вспоминался именно он.
Говорят, что у синакона два запаха - реальный и воображаемый. Что
запах, мгновенно возникающий при взгляде на плантацию, - эффект чисто
психологический, но Мэллар не верил, что-то уж больно резкий он был для
психологического эффекта, и почему-то у всех.
Он все доискивался до причин, когда-то очень этим эффектом
интересовался, даже однажды такой эксперимент поставил: надел скафандр и
пошел смотреть на синакон с часами в руках. Это было в тот самый день, когда
Ностраган заявил во всеуслышание, что Мэллар в скафандре может-таки сойти за
человека. Мэллар, наверное, полдня время засекал: и в скафандре, и без, и со
снятым шлемом, и на первый раз, и на десятый. Он засекал время между
взглядом и появлением запаха, а данные заносил в мемо.
Конечно, ничего эти опыты не дали, ничего совершенно, никакой
закономерности Меллар не нашел, ни даже повторяемости результатов не
обнаружил. Ну, а без повторяемости какая наука!
Пилот сказал:
- Ты напрасно дуешься на меня. Я прекрасно все понимаю. Но что
делать-то? Не могу я. Не имею на это права. Что могу, сделаю, конечно. Двоих
возьму. Ну, троих.
Двоих-троих. Три минус два получается один. Как это все в арифметике
просто, подумал Мэллар, но решил на этом Пилота не подлавливать, потому что
он ляпнул не подумав, а здесь дело серьезное, чтобы на блохах выигрывать. Да
и сам, наверное, понял, что ляпнул. Вон, осекся.
Мэллар смотрел на плантацию, а запаха не чувствовал. Он даже носом
потянул - не было запаха.
Плантация была хороша, так говорил Мэллар, в этом он пытался себя
убедить. Два старых синакона, огромных, в полтора человеческих роста,
коряво, но удивительно симметрично располагались по правую и левую руки,
образовывая словно бы вход, словно бы охраняя молодую, почти сплошь
одиннадцатилетнюю поросль, вздымающую кверху множество жестких прутьев с
распухшими суставами шаровых утолщений.
Он набрался сил и сказал Пилоту:
- Ну что, пошли!