"Владимир Покровский. Планета, где все можно" - читать интересную книгу автора

Тим для начала размяк еще больше, но потом взъерепенился.
- Вот это "это", - конфликтным голосом сказал он. - Ты почему сказала
"это"? У тебя никаких прав на это "это" нет и не может быть. Спросила бы как
все люди, куда, мол, идешь, милый, не надо ли чем помочь? Сравни: "Ты куда
собрался?" (нежным, хотя и удивительно противным фальцетом). Или вот так:
"Ты куда - ЭТО - собрался?" (гадким басом).
- Я тебе вопрос задала, бабник (слово "бабник" Мария как всегда
выплевывала с большим упором на первую букву "б"). Куда это ты намылился? Ты
куда сопла-то начистил, чудовище несуразное?
Тим поначалу решил защитить свое достоинство и высказать стерве все,
чего ее поведение заслуживает, но потом вспомнил, что времени мало и решил
демонстративно ее выпад насчет "бабника" и "чудовища" проигнорировать.
- ЭТО! - сказал он, как бы думая вслух. - Нет, ну надо же - ЭТО. Сидит
себе человек, программу интересную смотрит, вечер на Территории, устал - а
ему говорят "ЭТО"! Человек сидит себе и смотрит интересную программу. И
никого не трогает. И вообще-то думает отдохнуть и поспать. А в это время,
его самый родной человек, вместо того, чтобы...
В этот момент самый его родной человек выключил телевизор с программой
примерно годовой давности и заорал:
- Я, конечно, дура и я, конечно, не понимаю! Он куда-то намылился, а
дуре можно и не говорить ничего! Весь поселок шу-шу-шу, и на меня с жалостью
смотрит...
- С жалостью, - наливаясь гневом, повторил Тим. - Это интересно. Скажи
мне, Мария, кто конкретно смотрит на тебя с жалостью?
Мария не очень любила, когда Тим наливается гневом, поэтому немножко
сдала назад.
- Ну, может, не с жалостью, может, просто осторожничают, но все равно
смотрят.
Тим встал.
- Мария, - произнес он, - прекрати свои претензии и выслушай меня
внимательно. Я сейчас уйду, потому что мне надо. Мы с тобой иногда не очень
мирно живем, но я хотел, чтобы ты знала, Мария: никакая женщина здесь не
замешана. Знай, Мария, мы, Камерреры, своим женам первые пять лет никогда не
изменяем. А то, что потом, зависит от них - такова наша человеческая природа
Камерреров. Так мы приучены. И если кто-нибудь что-нибудь где-нибудь
когда-нибудь (в течение пяти лет) тебе скажет, что, мол, Тим, Мария, от тебя
гуляет, ты можешь спокойно расцарапать его мерзкую рожу.
- Не беспокойся, - ответила ему Мария, ничуть не сбавив обвиняющего
тона в нотках своего голоса. - Уже. Разодрала так, что два дня рожу свою
поганую наращивать будет. И все из-за тебя, бабник поганый!
На что Тим понимающе пожал бровями и начал собираться к ночному
путешествию на Ла Гланду.
Посмотрев на то, как собирается Тим, и попрожигав его вот уж поистине
прожигающим взглядом, Мария сказала:
- Это что-то серьезное. Я с тобой. И только попробуй.
Тим попробовал. Потом пожал на это плечами и на улице повторил попытку:
- Тебе говорено дома сидеть?
Мария со злостью промолчала.
Тим остановился и стал прикидывать, как бы все-таки от нее отвязаться.
Не то чтобы он не понимал, что от Марии, если уж у нее вступило, отвязаться