"Гипсовый трубач: дубль два" - читать интересную книгу автора (Поляков Юрий Михайлович)

20. Фукс

…Машину удалось припарковать только у краснопресненского метро. Пока сложно сворачивали с Садового кольца и искали место, Жарынину дважды позвонил Мохнач – беспокоился. Наконец режиссер воткнулся между новеньким синим «фордом» и раскуроченными – без стекол и сидений – останками желтых «жигулей», брошенных тут, судя по наметенной прошлогодней листве, давным-давно. Дмитрий Антонович, подгоняя соавтора, выскочил из «вольво», на бегу пикнул брелком, включая сигнализацию, и они во весь дух помчались в сторону знаменитого Белого дома, похожего издали на огромное мраморное надгробье русской демократии, погибшей двух лет от роду под танковыми залпами в девяносто третьем.

– Знакомые… места… – прохрипел режиссер.

Бег с похмелья давался ему нелегко: берет сбился на бок, по вискам и лбу струился пот, капая с кустистых бровей, а намокшая на спине замшевая куртка напоминала шкуру загнанного скакуна.

– Вы… здесь… были? – толчками выдохнул Кокотов.

– Да… В девяносто третьем…

– Зачем?

– Пере… стреливался.

– С кем?

– С бейтаровцами.

– С каким еще бейтаровцами?

– Которые… там… сидели… – игровод оторвал руку от сердца и, задыхаясь, махнул в сторону высокого здания, что стоит напротив дома-«книжки» через дорогу.

– Я думал… это… вранье… красно… коричневых…

– А вы-то… где… были?

– Дома.

– Почему?

– Из принципа! – соврал автор «Забудившихся в алькове».

Он тоже собирался к Белому дому, но у него, как помнит читатель, не оказалась денег на метро.

– Умираю… Полцарства… за коньяк! – простонал Жарынин, багрово-сизый, как шкурка спелого граната.

Он из последних сил помахал Мохначу, нервно дожидавшемуся на Горбатом мостике, где любили запоздало стучать о землю касками шахтеры, прошляпившие социализм в девяносто первом. Увидев тяжело бегущих соавторов, Вова из Коврова всплеснул руками и показал пальцем на свои золотые часы величиной с хоккейную шайбу.

– Ну что же вы! Я тут чуть инфаркт не получил! – запричитал хороший человек.

– Прости, прости… – игровод то ли примирительно обнял друга, то ли оперся на него, чтобы отдышаться. – Как… тебе… удалось?

– Я нашел ему Аркаим.

– Это на Урале?

– Да, наша уральская Помпея! Древний город, тайна, вырванная из земли. Двадцать тысяч лет!

– А зачем ему… наша Помпея? – спросил, усмиряя дыхание, Кокотов.

– Потом, потом, мы опаздываем!

Однако хороший человек повел их не через центральную проходную, напоминающую блокпост, а в обход, вдоль черной чугунной ограды. Дорогой он успел торопливо рассказать, что Скурятин сидит сбоку, в отдельном здании, которое было выстроено в ударные сроки, пока турки восстанавливали раскуроченный снарядами Белый дом, соскребали со стен защитников и наводили гигиену евроремонта. Прежде там была небольшая раздевалка для спортсменов, тренировавшихся на Краснопресненском стадионе. Когда по указанию сверху оборудовали корт и сюда стали наезжать Ельцин с Тарпищевым, помещение перевели на спецрежим. Поговаривали, что от посольства США, расположенного через дорогу, заокеанцы прорыли в раздевалку подземный ход, вынутый грунт тайно вывозили в багажниках автомобилей с дипломатическими номерами и выбрасывали за городом. Будущий президент, тогда еще только забузивший председатель Президиума Верховного совета РСФСР, мог, таким образом, всегда оперативно снестись с американским послом, посоветоваться, как поскорее покончить с тоталитаризмом, развалить СССР и обустроить Россию. Подозрений никаких. Ну, выпил-закусил человек после трех геймов, ну, отлучился в сауну, ну, прилег отдохнуть в отдельной комнатке. А сам тем временем!.. Кстати, на случай победы ГКЧП именно по этому подземному коридору Ельцин с соратниками планировал перебраться в американское посольство и отсидеться там, пока в его защиту не выступят все цивилизованные страны. Став президентом, он первое время еще наведывался к американцам по тайному ходу, но потом забурел и стал посылать к Пикерингу Гайдара или Бурбулиса. Старенькая раздевалка теперь не соответствовала его государственному статусу, и под шумок реставрации Белого дома после расстрела на месте раздевалки построили скромный на вид, но довольно просторный особнячок. Ельцин и его помощники порой туда наведывались, чтобы обсудить с товарищами по общечеловеческим ценностям очередные задачи строительства капитализма в отдельно взятой стране. Только теперь по тайному ходу к ним спешили сами американцы, почуявшие, как Россия, подобно огромному леднику, начинает медленно, но верно сползать в пропасть имперских амбиций. Став президентом, Путин хотел поначалу подземный ход засыпать, но, подумав, приказал установить бронированную дверь, а ключ от нее хранил в ядерном чемоданчике, который и передал потом Медведеву. В здание же после суровой межведомственной схватки въехала очень серьезная организация.

Прочел Кокотов на сияющей латунной доске, пригвожденной к черной мраморной стене четырьмя двуглавыми орлами.

Пока проходили дотошный осмотр, неизбежный в важных присутственных местах, пока выгребали из карманов ключи и мелочь, пока постовой искал фамилии Жарынина и Кокотова в списках, а потом, нехорошо прищурившись, сверял паспортные фотографии с предъявленными лицами, игровод и писодей немного отдышались. Хороший человек тем временем свободно прошел мимо охраны, взмахнув какой-то зацеллофанированной ксивой. Он явно нервничал, то и дело поглядывая на часы. Но вот соавторов пропустили. В лифте, зеркальном, как спальня содержанки, Мохнач торопливо проинструктировал:

– Запомните: говорить надо кратко и четко!

– Вова, не учи ученого! – возразил Жарынин, к которому вместе с ритмичным дыханием вернулась уверенность в себе.

– Ничего, повторенье – мать ученья, – ответил тот, подозрительно глянув не режиссера. – Докладывает кто-то один. Второй не перебивает. Можно только кивать. Кто будет докладывать?

– Естественно, я! – объявил игровод.

– Значит, вы будете кивать! – Хороший человек определил функцию Кокотова и слегка потянул носом воздух. – Но сначала, Дима, прежде чем заговорить о деле, обязательно спроси у Эдуарда Степановича, где можно достать его последний диск.

– Он дискобол? – хохотнул режиссер. – Там, значит, в футбол гоняют, а здесь диски мечут!

– Ну, поет человек в свободное от работы время. Есть такая слабость! – вздохнул Мохнач.

– Вот так они отечество пропили и пропели! Еле Крым вернул! – тяжко молвил Жарынин.

Троица уже покинула лифт и шла по коридору, выстланному ковром.

– Дима, я тебя умоляю, спроси про диск! Иначе все бессмысленно! А может, все-таки Андрей Львович доложит? – осторожно предложил Мохнач, разгадав горький анамнез игровода.

– Нет, он будет кивать!

– Хорошо-хорошо…

Они остановились возле двери, не имевшей ручки, а только стекляшечку камеры диаметром с металлический рубль.

– Мохнач к Эдуарду Степановичу…

Дверь щелкнула и сама собой открылась. У конторки перед входом в приемную стоял еще один офицер охраны, дотошно проверивший пропуска соавторов и с улыбкой скользнувший взглядом по загадочному удостоверению хорошего человека. В просторной приемной, убранной тропическими растениями, заставленной спортивными кубками и крючковатыми клюшками с залихватскими автографами чемпионов, их встретила секретарша не первой и даже не второй, а пожалуй, третьей молодости, но зато по всему было видно: эту свою окончательную молодость она сохранит навсегда любой ценой. На ней был макияж в манере позднего Климта, волосы марсианской расцветки и грудь, которая могла бы, без сомнений, взять первое место на конкурсе «Миссис Силиконовая долина». Улыбнувшись противоестественно пухлыми устами, напоминающими зад павиана, и усадив посетителей на кожаный диванчик, она предложила на выбор чай или кофе.

– А если коньячку? – хохотнул режиссер.

– Тут вам не кабак! – строго ответила секретарша и ушла за напитками.

Все трое проводили взглядами ее обтянутые эластичными брючками ягодицы, явно имевшие такое же сверхприродное происхождение, как и бюст с губами.

– Личная секретарша? – поиграв бровями, спросил Жарынин.

– Тише! Очень личная. А что делать? У Степаныча вся жизнь на царевой службе! – прошептал хороший человек.

– Мы не опоздали? – осторожно поинтересовался автор «Кандалов страсти», которому не терпелось выполнить просьбу Натальи Павловны.

– Нет, сейчас прибежит Дадакин – и сразу пойдем, – успокоил Вова из Коврова.

– А кто это, Дадакин?

– Помощник.

– Без него нельзя? – удивился Кокотов.

– Нет, нельзя… – подтвердил режиссер. – Государством российским, Андрей Львович, управляют помощники.

Не успели они хлебнуть кофе, принесенного очень личной секретаршей и мало чем отличающегося от ипокренинской бурды, явился Дадакин, худосочное, узколицее, полулысое существо, предположительно мужского пола, затянутое в дорогой темно-серый костюм с приподнятыми плечами. Кивнув соавторам и обнявшись с хорошим человеком, он глянул на часы, от одного вида которых брови Жарынина изумленно взлетели.

– У вас пять минут! Не больше! – произнес помощник так тихо, точно прощался с жизнью.

– Про Аркаим лучше в начале или в конце? – спросил Мохнач.

– В конце. А что у вас? – Дадакин посмотрел усталым взглядом участкового психиатра.

– Нам нужна помощь! – с излишним трагизмом проговорил игровод.

– «За» или «против»?

– Скорее против! – не сразу ответил режиссер.

– Против кого?

– Против рейдеров. Они хотят захватить Дом ветеранов культуры «Ипокренино». А это двадцать пять народных артистов и художников, шестьдесят четыре заслуженных, шесть героев соцтруда… – гневно вострубил режиссер, явно пробуя голос для выступления перед Скурятиным.

– Я знаю. Миленькое местечко! – остановил помощник. – У рейдеров есть фамилия?

– Есть. Ибрагимбыков.

– Ибрагимбыков? – Дадакин поморщил узенький умненький лобик. – А письмо написали?

– Нет, мы пока так, на словах…

– Это хорошо! Не любит шеф бумагу, даже в хорошем настроении звереет. А сегодня с самого с утра расстроен.

– Что такое? – озаботился хороший человек. – Может, мы не вовремя?

– Вчера белорусам продули…

– Ай-ай-ай…

– Кто проиграл? – солидно уточнил Жарынин.

– Российская сборная по хоккею на траве, – недоуменно и холодно глянув на режиссера, объяснил помощник.

– Ну и что?

– А то, что Эдуард Степанович – президент Национальной лиги хоккея на траве.

– Ай-ай-ай… – снова покачал головой Мохнач.

– Ну ничего, бог даст, обойдется, – вздохнул Дадакин. – Не забудьте про диск спросить! Ты предупредил?

– С этого начал! – закивал Вова из Коврова.

– А можно я еще… – тонким голосом взмолился Кокотов.

– Ни в коем случае! – отрубил помощник. – Один подход – одна просьба, как договаривались!

– Конечно-конечно! – подтвердил Мохнач, с упреком глянув на писателя.

– Тамара Николаевна, доложите!

– Сейчас. Мобильники отключили? Покажите часы!

Все мужчины, кроме Дадакина, с удивленной готовностью выдернули запястья из рукавов. Она внимательно осмотрела золотую шайбу Мохнача и весь утыканный рифлеными головками жарынинский «Брайтлинг» с синим циферблатом. На скромный «Полет» в экспортном исполнении, купленный Вероникой за копейки на тотальной распродаже после банкротства Первого Московского часового завода, секретарша даже не взглянула.

– С этими часами можно, – разрешила она писодею. – А ваши, господа, надо снять! Пожалуйста, выберите себе что-нибудь попроще!

С этими словами Тамара Николаевна открыла полированную шкатулку, похожую на те, в которых гостям подносят дорогие сигары, однако внутри лежали не табачные торпедки, а несколько пар часов: старые советские «Полеты», «Победы», «Славы», «Ракеты», «Лучи» с выцветшими циферками, потрескавшимися ремешками и потертыми браслетами. Мохнач покорно снял свою шайбу, положил в шкатулку, а взамен выбрал затертую «Славу». Жарынин с недоумением отстегнул синий «Брайтлинг» и, обуреваемый похмельной строптивостью, заявил:

– Мне ничего не надо!

– Возьмите! – тихо настоял Дадакин.

– А вы?

– Возьмите, вам говорят!

Дмитрий Антонович пожал плечами и неуступчиво покорился, брезгливо напялив на запястье облезший браслет с дешевеньким «Лучом». Помощник придирчиво осмотрел всех троих и спросил:

– Кто излагает?

– Дмитрий Антонович, – неуверенно сообщил Мохнач.

Дадакин глянул на хорошего человека так, как, наверное, глянул бы на старшего группы, идущей за линию фронта, начальник полковой разведки, сомневаясь в готовности одного из диверсантов к выполнению задания. Вова из Коврова, внутренне соглашаясь, отвел глаза. Но менять что-либо было уже поздно: зеленая ракета взмыла и осыпалась в ночном небе.

– Тамара Николаевна, доложите!