"Григорий Покровский. Честь " - читать интересную книгу автора

и сквер с клумбами, и булыжная мостовая. В одном из тех самых помнящих
Наполеона домов и жила бабушка. Дом был большой, но до чрезвычайности
нескладный. Громадные комнаты в нем были разделены на множество клетушек и
заселены разным людом. Он давно был предназначен на слом, поэтому его и не
ремонтировали и таким заброшенным и обреченным он доживал свой век.
Когда Антон вошел, бабушка, только что пообедал, отдыхала. Но она тут
же встрепенулась, открыла глаза и поднялась - маленькая, сухонькая,
старенькая.
- А-а! Здравствуй, мой миленький! Здравствуй, внучонок! - сказала
она. - Обедать будешь?
- Нет, бабушка, не хочу.
- Ну что врешь? Ну что врешь? Ведь по глазам вижу, что врешь!
- Да нет! Правда! - попробовал снова отказаться Антон и вдруг
улыбнулся, выдавая себя: - И какая вы, бабушка, угадчица!
- А бабушки все такие!.. Иди-ка мыть руки!
Антон вымыл руки в общей тесной и грязной умывальной комнате и сел к
столу. На столе уже стоял хлеб, тарелка с супом и знакомая еще с детства,
расколотая пополам, но чем-то прочно склеенная солонка с целующимися
голубочками. Голубочки эти напомнили Антону те хорошие, но уже очень далекие
годы, когда он жил у бабушки, сидел вот на том диване, в углу, слушал
сказки, рисовал зайцев и любовался золотыми рыбками в аквариуме.
- Из школы-то давно?
- Да нет... Пришел - и сразу к вам...
- Поругался с матерью, что ли? - Бабушка кинула на него смеющийся
взгляд. - Ну, чего? Двойку-то за что получил?
- Да откуда вы, бабушка, все знаете?
- Ну вот - опять двадцать пять! Говорю, не упирайся, все знаю!.. У тебя
же лицо как вывеска - все написано.
Вокруг глаз у бабушки лучиками разбегались маленькие морщинки, а из
глаз бежали струйки смеха, привета и чуть заметной умной хитрости.
Трудно сказать, как и почему получилось, но у Антона успела уже
сложиться своя житейская мудрость: нельзя говорить все. Нельзя все говорить
учителям, нельзя все говорить матери, тем более - отчиму, да и ребятам тоже
не все можно рассказывать. Вот только от бабушки он ничего не скрывал. Почти
ничего. Да и скрыть от нее было трудно, когда она смотрит точно внутрь тебя
и выпытывает все, что ей нужно: и как дома дела? и как мама с Яковом
Борисовичем живут? и как у Якова Борисовича дела с дачей? и как Антон с ним
ладит? и не обижает ли он Антона? И расспрашивает она обо всем этом не
прямо, а как бы между прочим, смягчая свои расспросы успокоительными
словечками: "Ну-ну!.. Да ладно!.. Это я так..."
Антон плохо замечал эту хитрость, а заметив, не обижался на нее, и
разговор с бабушкой всегда приносил ему какое-то облегчение. Так вот и
теперь: о той же двойке по геометрии рассказать бабушке почему-то легче, чем
маме.
- Это все Перпендикуляр! - обжигаясь супом, отвечал он на повторные
расспросы бабушки. - У нас так математичку зовут...
- Учительницу? - удивилась бабушка. - Да разве можно так учительницу
звать? Ведь она же - учительница!
- А вы бы посмотрели на нее, эту "учительницу", - возразил Антон. - Она
как палка. Вот поставили ее на девяносто градусов, она и стоит, не