"Александр Покровский. Бортовой журнал 3" - читать интересную книгу автора


* * *

Дорого ли там стоит жизнь?
В отношениях между людьми - дорого. Люди могут побежать, прыгнуть в
прорубь, вытащить.
Низкая ли это оценка собственной жизни?
Наверное, да. Это жертва. Для собственной жизни это угроза. Но люди там
меньше всего думают о том, что их жизни что-то угрожает. Полно же военных, а
их жизни все время что-то угрожает, поэтому они на это обращают очень мало
внимания.
То есть для военного человека жизнь не представляет большой ценности?
Все зависит от обстоятельств. Для военного она представляет ценность,
но все время происходит выбор. Ты за какой-то очень малый промежуток времени
должен для себя его сделать. Это как в шахматах: мы теряем эту фигуру, эту и
эту, но мы выигрываем здесь, здесь и здесь. И твоя жизнь - такая же фигура.
Она не больше остальных. Поэтому ты бросаешься и делаешь то, что надо. Это
заложено. Это внутри. И если человек с севера появится здесь, на улицах
Москвы или Петербурга, и он увидит отвратительную сцену: например,
милиционер на улице бьет кого-то, то первое желание - это защитить. Все
равно кого. А второе желание - убить милиционера. И он будет страдать,
отойдя в сторону и не вмешавшись, оттого что он не защитил, и оттого что он
не убил милиционера. То есть самое жгучее желание - оторвать башку.
В военного - защитника людей - это очень сильно и глубоко вбито.
Но на севере и гражданские ведут себя как полувоенные. Там полувоенная
жизнь.
То есть гражданский моряк здесь не совсем гражданский. У него
полувоенная организация. Ты в любой момент должен знать, где ты: где ты
находишься, и что ты: что ты делаешь. Потому что любой шаг в сторону
сопряжен не только с твоей собственной гибелью, но и со смертью тех людей,
которые рядом.

* * *

Был такой фильм "Не промахнись, Асунта!". Утро. По штабной палубе идет
огромный флагманский механик. В проходе никого, кроме меня. Поравнявшись со
мной, он наклоняется и тихо говорит мне: "Не промахнись, а сунь-ка!"

* * *

Это механик всегда чего-то изрекал. Причем в самой торжественной
обстановке - панихида какая-нибудь или партийное собрание - от него можно
было услышать: "Обжегшись на молоке, дуешь на корову!" или "Копать - не
резать! Сделаем для веселья!" и "Не так черт страшен, как его малютка!"
По молодости я думал, что это у него легкая форма помешательства, а
потом вдруг поймал себя на том, что, получив звание капитана третьего ранга,
вдруг изрек: "Сколько волка ни корми, а у слона толще! Свершилось, яйца царя
Мидаса! Теперь в благодарность хорошо бы полизать вверенную нам матчасть!"

* * *