"Властимир" - читать интересную книгу автора (Романова Галина Львовна)

ГЛАВА 5

Всю ночь он лелеял надежду, что благодаря целебным растениям рана заживет, затянется, но наутро проснулся от сильной боли. Нога распухла, края повязки врезались в кожу, из-под нее сочилась полупрозрачная жидкость. Прикоснуться к ней было невозможно, а встать — тем более. Попытавшись опереться на ногу, Властимир упал на землю, тихо поминая непотребными словами все на свете.

Буян после вчерашнего не приближался, даже спать лег с другой стороны поляны, у самой опушки, саженях в десяти от костра. Сейчас он спокойно чистил своего вороного жеребца, который игриво хватал его зубами за рубаху и приплясывал на месте. Он даже не обернулся, когда пытавшийся встать князь упал, скрипя зубами от боли.

Властимир, потерпев несколько неудачных попыток, понял, что без посторонней помощи ему не обойтись. А Буян уже седлал коня, что-то тихонько насвистывая.

— Эй! — позвал князь хриплым шепотом. — Эй, ты! Гусляр спокойно увязывал свои вещи, тихо разговаривая с конем.

— Эй! — громче позвал Властимир. — Как там тебя… Буян!

— Что угодно князю? — отозвался тот, не прекращая своего дела.

— Куда ты собрался?

— Как куда? — тот обернулся. — Ты вчера сам велел мне убираться вон, и сегодня я так и делаю. Прощай, князь!

Он взял жеребца под уздцы и повел его прочь.

— Стой! — Властимир привстал на колено здоровой ноги, стараясь не обращать внимания на боль в ране. — Ты же не можешь вот так меня бросить! Ты же меня на смерть оставляешь! Я встать не могу…

— Ты хотел, чтобы я уехал, — холодно возразил Буян. — А теперь говоришь, что я тебе нужен.

Этого князь не говорил, но боль в ране не располагала к спорам.

— Я… ошибся, гусляр, — тихо молвил он. — Ты мне нужен. Помоги мне!

Буян стоял, держа коня под уздцы. Властимир не поднимал глаз — ему было стыдно просить о помощи того, от кого по суровым законам славян зазорно было принять даже мольбу о милости. Он не видел, как улыбка расцветила лицо Буяна, и тот тихо сказал:

— Заставлю тебя помаяться, заставлю тебя помучиться, но ведаю я наверное, что все у тебя получится.

— Что? — спросил князь, не расслышав, что бормочет гусляр.

— Ничего, — отрезал Буян и, отвернувшись, привязал жеребца к дереву. Властимир увидел это, и душу его наполнила радость.

Прогнева возвращалась из рощицы, где она с другими девушками заклинала кукушку и плела венки. Праздник Семик подходил к концу, и новые кумушки отправлялись по домам на общую трапезу.

Девушки шли, держась за руки парами, кума с кумой. Некоторые из них были из соседних деревень, а две пришли даже с заставы. Сегодня праздничная трапеза была в Ласко-ве, а завтра девушки отсюда собирались в гости к соседям.

Они уже вышли к повороту от берега к деревне, когда с другой стороны показались двое всадников.

Впереди на вороном коне ехал красавец юноша в расшитой рубахе. При виде девушек он широко и весело улыбнулся. Он вел в поводу белого кологривого коня, на котором, наклонившись вперед, сидел воин постарше его и побогаче одетый. Лицо его было напряжено, как у человека, терпящего боль или несущего в душе тяжкую думу. Оба были при оружии, а у седла юноши в мешке угадывались гусли. Поравнявшись с девушками, юноша сдернул с головы шапку и поклонился в седле, тряхнув светлыми волосами.

— Девицы-красавицы, любушки-голубушки! — воскликнул он звонко и весело. — Ехали мы полем, ехали мы лесом, ехали по городу, ехали селом. Не подскажет ли кто из вас, красавицы, где нам найти знахаря — другу моему совсем худо, помощь нужна!

Его спутник только поморщился на слова юноши и отвернулся.

Прогнева вышла вперед:

— Поезжай за мной, молодец. Я укажу.

— Благодарю тебя, красна девица, — отозвался юноша, проворно спрыгивая и подхватывая поводья обоих коней.

Попрощавшись с подругами и пообещав непременно быть завтра в условленном месте, Прогнева первая свернула к деревне. Юноша шел за нею. Остальные девушки немного отстали, чтобы без помех посудачить о приезжих.

Прогнева совсем не удивилась просьбе незнакомца и не могла отказать ему в помощи — к ее сестре приезжали, случалось, и из города. Возможно, им о ней рассказывал кто-то из уже леченных у Веденеи.

Юноша, очевидно, не мог долго молчать.

— Как зовут тебя, красна девица, и какого ты рода-племени? — спросил он.

— Прогнева, — коротко ответила девушка.

— А меня звать Буяном, гусляр я из Новгорода. А друг мой — князь из славного города Резани, что стоит на Оке, — указал рукой Буян. — Ехали мы лесами Муромскими, да в такие чащобы заехали, где чудища водятся страшные. Напало на нас одно чудище, и князь его в честном бою одолел, да только вот беда приключилась — оцарапало оно молодца.

— Это ты Веденее расскажи, — оборвала его Прогнева. — А я знахарства не ведаю.

— Аи, Прогнева ты да красавица, до чего ты, Прогнева, неласкова! — весело воскликнул Буян. — Улыбнись посветлее, будь поласковей, милая!

Властимир только морщился, слушая болтовню гусляра. Да что тому — нога не болит, душа легка. Совсем еще зелен, неопытен, вот и веселится и играет, чисто конь молодой. Сат мому князю было не до смеха — рана с каждым днем болела все сильнее, уже не помогало искусство гусляра, когда тот заговаривал боль.

Веденея была на дворе, перебирала для просушки травы, когда в ворота чужой человек ввел в поводу коня, на котором, сгорбившись, сидел другой чуженин. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что нужна ее помощь. Девушка отложила травы и пошла навстречу.

— Здравствуйте, гости дорогие, с чем пожаловали?

— С бедой мы к тебе, красна девица, — начал снова Буян, ломая шапку. — Князю помощь нужна, а ты, говорят, целить можешь, боль одолеваешь!

— Рану-то я исцелю, а боль одолеть я не в силах — с нею только сам он и может справиться. — Веденея подошла ближе.

Властимир поднял голову, чтобы взглянуть на ворожею, — да так и застыл, не в силах слова вымолвить. Только мельком видел он эти глаза, но запомнил на всю жизнь. Тот же пристальный ищущий взор глянул на него из глубин котла старого волхва там, в Муромских лесах. Тот, но другой — глаза ворожеи были живыми и близкими, да и потемнее, но это были они.

Веденея тоже обомлела, касаясь рукою стремени князя. Она тоже не верила своим глазам, но Чистомысл показал ей в мисе с водой именно этого человека: конь, одежда, лицо, глаза — все, что она помнила, совпадало до мелочей! И ей предстояло помочь ему!

— Ты помочь ли сумеешь, девушка? — молвил Буян. Ворожея и князь разом вздрогнули. Веденея отвела взор и твердым голосом приказала:

— Помоги его в дом занести, коли сам не сможет. Я посмотрю, что там!

Властимиру хотелось спрыгнуть наземь, как бывало, но нога была как чужая, и ему пришлось опереться на плечо Буяна. С другой стороны его поддержала Веденея.

В доме его усадили на лавку, куда Прогнева, забежав вперед, успела постелить чистое рядно. Ловкими пальцами расстегнув пряжку плаща, Веденея велела ему прилечь и стянула сапог.

Властимиру показалось, что она содрала его вместе с кожей. Он дернулся, скрипнув зубами.

Нога распухла и потемнела. Рана снаружи была чиста — только заживать не хотела. Девушка посмотрела на стоявшего рядом Буяна:

— Ты лечил?

— Я, — с улыбкой молвил он. — Вез я его два дня, третий… Ох и намучился с ним в дороге-то! Князь, а как младенец — все ему не по нраву да не в обычае.

— Рану ты лечил правильно, — кивнула Веденея. — Только кто ее нанес такую?

— Чудище, — вместо балагура-гусляра ответил Властимир — молчать он больше не мог и заговорил, чтобы не кричать. — Оно меня за ногу зубами схватило, а я его… ножом, да поздно!..

Веденея коснулась раны пальцем, и князь чуть не завыл — ему показалось, что раны коснулось каленое железо.

— Все понятно, — молвила девушка. — Рана бы давно сама зажила, да попала в нее стынь болотная с зубов того чудовища… Вот что, выйди-ка, друг дорогой, конями займись, а я подумаю, чем лечить будем.

Буян вздохнул, ободряюще похлопал князя по плечу и вышел.

Оставленные во дворе кони потянулись к нему мордами. Он приласкал своего Воронка, с которым третий год не расставался, погладил и белого Облака и стал расседлывать лошадей.

Привязав их под навесом, где летом стоял скот, он чистил их, что-то напевая про себя — не мог без песни, как птица без неба! — когда скрипнула дверь. Буян оглянулся — из дома вышла Прогнева с пустым ведром. Проходя мимо, она бросила в его сторону такой взор, что Буян забыл все дела и двинулся к ней.

— А куда это ты, девица?

Прогнева обернулась к нему из калитки:

— За водой. Сестра велела — будем князю твоему ногу отпаривать.

— Проводи и меня туда, — засуетился Буян, бросаясь отвязывать лошадей, — мне надо коней напоить.

Девушка дернула плечом, поджидая, и пошла впереди, прямая и гордая, а Буян — следом, ведя лошадей в поводу. Вообще-то он мог бы и бросить поводья — Воронок и так бегал за ним, как собака, да и старый Облак уже привык к молодому товарищу и мягким рукам его хозяина, а сейчас, на новом месте, и подавно старался держаться поближе.

Буян сзади разглядывал девушку. Невысокая, ему едва до плеча, худенькая и совсем юная — верно, и восемнадцати нет, а то и всего шестнадцать. А тонкий стан, коса ниже пояса, а тот взор, что сжег его только что… Буяну сейчас хотелось свернуть горы, выдрать перо из хвоста Жар-Птицы и достать с неба звезду — только бы еще раз встретить тот же взгляд.

Прогнева же словно нарочно медлила, идя вдоль берега к мосткам. Заведя коней в озеро и ожидая, пока они напьются, Буян смотрел на девушку. Она не обращала на него внимания, болтая с каким-то парнем, своим ровесником. Понимая, что он чужой, гость в их деревне, Буян тем не менее, был готов на все, чтобы оказаться на месте этого парня. Бросив коней, он пошел к мосткам.

Парень вскочил на спину своего низкого конька, подхватил поводья двух заводных и ускакал, махнув Прогневе рукой. Она с усилием подняла наполненное ведро, но не сделала и шага, как дорогу ей заступил Буян.

— Чего это ты? — нахмурилась девушка. — Дай пройти!

— А ты бы мне ведро дала. Тяжелехонько такое в гору нести.

— Не твоя забота — тяжелее носила.

— Так ведь и я не только повод в руках держал!

— Пусти! — Прогнева посмотрела исподлобья. — А не то смотри у меня — спуску не дам!

Буян улыбнулся:

— Так что — помочь не позволишь?

— Нет.

— А если я тебе спою — тогда позволишь?

— Споешь? — удивилась Прогнева. — А ты можешь?

— Я гусляр из самого Новгорода, а тамошние гусляры во всем мире лучшие! — гордо молвил Буян. — Так как?

— Ну, если мне понравится… — начала Прогнева и поставила ведро, готовая слушать.

Буян обрадовался, и тотчас же гладь озера, синь неба над ним, леса и ивы вдоль берега стали величайшим богатством, которое он готов был подарить Прогневе, ставшей для него единственной во всем свете.

Он мог петь везде и всегда, с гуслями и без них, новые песни и старые, но та, что родилась сейчас, была совсем новая:

Когда он замолк, Прогнева вздрогнула и огляделась. Ее поразило, какая на озере наступила тишина. К берегу приплыли утки, чирки и гуси. На ветвях кустов расселись птахи мелкие, а поодаль, по глади озера, словно тени русалок, невесть откуда взявшись, скользили два лебедя. Даже жеребцы положили головы на спины друг другу и застыли, прикрыв глаза. Только ветерок перебирал молодую листву.

Заглянув в глаза Прогневы, Буян широко улыбнулся и поднял с мостков ведро.

В самую последнюю минуту Прогнева обогнала его и пошла впереди, прямая и гордая, чтобы гусляр не возгордился, что, спев лишь раз, уже покорил ее, пусть и песней, спетой явно для нее одной. Так они и пошли обратно в деревню: впереди — Прогнева, за нею — Буян с ведром, а за ним — два коня.

Веденея сразу взялась за дело, только мельком осмотрев ногу князя. Она не сказала ему ничего, чтобы не знал и не волновался раньше времени, но Буян и привычная к делам сестры Прогнева догадались, что дела Властимира плохи и будут еще хуже, если не помочь немедленно.

За домом у Веденеи была маленькая банька — в ней она помогала роженицам, если роды были трудными, отпаривала язвы и обморожения. Там всегда было чисто вымыто ключевой водой с корнем папоротника и полыни, был запас травяных настоев и веников из ветвей березы и дуба.

Нагрев воды, Веденея с помощью Буяна и Прогневы, некстати разрумянившихся и не глядевших друг на друга, отвела туда Властимира и усадила его на лавку, велев снять одежду.

Оставшись в одном исподнем, князь сидел на лавке, с интересом оглядывая закопченные стены, обмазанный глиной очаг в центре комнатки, на котором на огне закипало два котла воды, и развешанные по стенам веники и пучки трав. Маленькое единственное окошко, затянутое пузырем, почти не пропускало света. От пара уже было жарко и душно, кружилась голова.

Вошел Буян с двумя ведрами воды из колодца, поставил их у входа и уже открыл рот, чтобы что-то спросить у Веденеи, но та бросилась к нему и вытолкнула прочь:

— Иди, иди, не мешайся!

Уже в дверях гусляр поймал взгляд князя, подмигнул ему весело и вышел. Веденея заперла дверь на щеколду.

Только когда дверь закрылась, Властимир заметил, что они с Веденеей остались одни. Девушка скинула верхнюю ру-, баху, оставшись в длинной белой рядине с открытыми руками, распустила волосы с неслышным для Властимира приговором и стала бросать в кипящую воду то щепотку, то целый пучок разных трав. К каждой она обращалась по имени и просила ее отдать силы на доброе дело. Князь сидел на лавке, вытянув ноющую ногу, и молча смотрел на ее приготовления.

Обмакнув в воду сухой березовый веник, Веденея помешала им в котле, потом, подхватив одно из принесенных Буяном ве-дер, плеснула на камни очага. Вода зашипела, превращаясь в пар. Все скрылось в нем. Властимир почувствовал, как привычно ударил в лицо жар, тело начало потеть, запахло травами.

— Ляг, князь, — мягко сказала Веденея. — Но прежде испей-ка!

Она подошла, с поклоном подала чашу, над которой вился горячий пар. От напитка так сильно и пряно пахло, что в жизни не пивший ни одного лекарства Властимир подозрительно поморщился:

— Что это?

— Целебный отвар. Не бойся, княже, он поможет!

Он принял чару, стараясь не дышать, и единым духом, как зелено вино, осушил ее.

Словно огонь прошелся по всем жилам. Ему показалось, что, если он сейчас выдохнет, изо рта полыхнет пламя. От внутреннего жара он закашлялся, и Веденея велела ему лечь.

Что-то в отваре было подмешано особенное, потому что Властимир смутно, как сквозь сон, чувствовал руки Веденеи, касающиеся его то ласково и нежно, так что дух захватывало, то сильно и грубо, разом вырывая из сладкого дурмана. Он словно о чужой ноге догадывался — знахарка что-то делает с ней, промывает рану, удаляет гной, снимает отек. Глухо, через клубы пара, доносился тихий голос ворожеи-исцелительющы:

— Ты пади-уйди, стынь болотная, улети-растай, словно синей весной. Разомкни ты, стынь, когти крепкие, убери ты, стынь, зубы острые. Отпусти ты, стынь, руду-кровушку, руду-кровушку течь из ранушки…

Властимиру было жарко и трудно дышать. Снаружи его волнами охватывал пар и духота, внутри бродил огонь. Но горячее всего было раненой ноге. Ее словно раздирали раскаленные клещи. Князь не открывал глаз и не видел, что происходит на самом деле, но ему казалось, что раскаленный нож раз за разом входит в самую рану и пластает ее, добираясь до кости. Последний раз такую боль князь испытывал много лет назад, когда его помял медведь.

В ноге что-то зашевелилось. Оно росло в ней, как зерно в земле, и двигалось к поверхности, буравя кожу медленно, продлевая пытку. А мягкие руки уже не несли облегчения, они словно стремились оторвать ногу.

Слышно было, как Веденея отошла, потом вернулась, и на рану полилась горячая вода, расточавшая запах трав. Князю показалось, как что-та внутри раны злобно вскрикнуло и отпрянуло, забираясь поглубже.

— Терпи, князь, терпи, — услышал он далекий голос Веденеи, в котором звучало волнение и нетерпение. — Выходит… Ты пади-уйди, стынь болотная. Ты пади-уйди во сыру землю, во сыру землю да в болотину. А уж в той земле да в болотине чист ручей течет с ключевой водой. Ты пади-уйди, стынь, в ручей-воду, унесет ручей тебя вон с земли. Вон с земли твердой, в море-океан, в море-океан на остров Буян. Как на острове том Алатырь-камень, камень бел-горяч лежит выше туч. Как на камне том да Зоря сидит, да Зоря сидит, за землей следит. Омакнет Зоря руку белую да в ручей-воду, в стынь болотную, да возьмет ее, стынь болотную, да под камень тот и запрячет ее. И лежать ей там, на том острове, пока камень тот неподъемлем есть. А поднимет кто камень Алатырь, так вернется и стынь болотная! И на это есть слово крепкое, слово крепкое, слово верное…

Словно ножом полоснуло по ране. Радостно вскрикнула Веденея, а в следующую секунду на ногу с шипением плеснул такой огонь, что Властимир не выдержал и вскрикнул.

Когда он открыл глаза, все было кончено. Он лежал в доме на полатях в чистой рубахе, по грудь укрытый медвежьей шкурой. На ноге ощущалась тугая повязка, под нею что-то щипало и покалывало, но жар и тянущая боль уже прошли.

Первое, что он увидел, было лицо Веденеи. Девушка успела прибраться и сидела рядом, ожидая его пробуждения с чашей на коленях. Встретив подозрительный придирчивый взгляд Властимира, она улыбнулась:

— Это горячий мед. Восстанови силы, князь.

Во всем теле была приятная легкость и здоровая усталость, как после целого дня, проведенного в седле на охоте на туров и диких лошадей. Властимир взял чашу, сделал глоток и почувствовал, как понемногу возвращаются силы. Веденея с легкой улыбкой взяла пустую чашу и протянула князю что-то на ладони.

— В твоей ране остался обломок зуба чудовища — смотри. И зуб ядовитый. Был бы простой, мне бы не пришлось так долго трудиться. Но он вышел, и кровь твоя чиста.

На ладони ее лежал совсем небольшой осколок, с четверть ее мизинца. Властимир взял его, повертел.

— И из-за такой малости я мог умереть? — спросил он.

— Теперь уж не умрешь, — девушка взяла с его ладони осколок, отложила. — Только ногу несколько дней не труди. Подвиг твой не таков — пару дней подождет.

— Подвиг? — насторожился Властимир. — Откуда ты знаешь про подвиг? Кто сказал?

Он надеялся — она сейчас скажет что-то такое, что даст ему право думать, что это ее глаза тогда манили его в пещере волхва.

— Ты сам и сказал! — Девушка протянула руку. Властимир ждал затаив дыхание. Кончики пальцев легонько, коснулись его ресниц, будто мотылек присел отдохнуть. — Твои глаза сказали! — Пальцы невесомо соскользнули по щеке, и Веденея поднялась прежде, чем князь успел ее задержать.

Властимир и Буян загостились у девушек. Брат их на заставе в десяти верстах отсюда, отец ушел с торговым караваном вниз по Оке и должен был вернуться не скоро. Никто не нарушал покой больного.

Целыми днями Властимир отлеживался на полатях у окна. Веденея хлопотала по хозяйству, вспоминая о князе, только когда приходило время осмотреть рану, — за все три дня они не разу толком не перемолвились и словом. А Буян запропал куда-то. Властимир не знал, что тот целыми днями гуляет с девушками и поет, словно соловей, — лишь бы слушали. Несколько раз даже Веденея уходила послушать гусляра, оставляя князя совсем одного. На третий день он начал уже ненавидеть красавца певуна, что всюду был как рыба в воде.

Благодаря травам и тайным словам Веденеи на четвертый день князь уже мог встать и сам выйти из дома на лавку у крыльца. Рана хорошо подживала, нога болела, только если опираться на нее всем весом тела, — в седле можно было этого и не замечать, тем более если под ним послушный Облак. Тогда Властимир решил, что назавтра пустится в путь.

Буян просиял и сказал, что тоже едет с ним. Веденея же ничего не сказала, только пошла собирать в дорогу вещи гостей. Что же до Прогневы, то она гордо вскинула голову и пошла со двора. Буян бросился за ней и не заметил недовольного лица князя.

Веселиться Властимиру было не с чего. Этот неугомонный Буян решил ехать с ним — князь заранее знал, что гусляр не отвяжется: за те три дня, что тот вез его в Ласкову, Властимир успел понять, что Буян может добиться чего угодно любыми средствами, а он сейчас все еще не до конца здоров и ему, как это ни противно сознавать, может еще потребоваться помощь изгоя.

Но и с этим еще можно было смириться — все-таки не худой человек этот Буян. Властимиру не давало покоя, до чего спокойно отнеслась к его отъезду Веденея. Будто и впрямь не ее взор манил его тогда. А ведь он почти поверил в это! Что ж, знать, где-то ждет его звезда ясная!

Буян догнал Прогневу уже в роще. Девушка шла на голоса подруг, что окликали ее среди берез. Увидев с нею гусляра, они окружили его с просьбой спеть.

От этого Буян никогда не отказывался, лишь бы просили, и с готовностью затянул песню о девице, что прощалась с суженым на лесной дороженьке. При этом он смотрел только на Прогневу. Она же, прислонившись к березке, ни разу не взглянула на гусляра — взор ее блуждал где-то далеко.

Девушки запели, подхватывая последние слова Буяновой песни, и, когда он закончил, одна из них затянула песню, начиная хоровод. Одна за другой девушки присоединились к подруге, и скоро Прогнева и Буян остались единственными, кто не вошел в круг.

Вертя в руках травинку, Прогнева шла по березняку. Сквозь тонкие стволы было видно, как солнце красит небо в алые цвета, садясь за леса. Белые дерева-девицы розовели, словно смущались чистого взора заряницы. Вдалеке мычало, возвращаясь, стадо.

— Так завтра поутру вы с князем уезжаете? — вдруг спросила Прогнева.

— Да, но, знаешь, я… — Буян замялся.

— А мне все равно! — гордо перебила Прогнева. — Уезжаете—и хорошо. А то мне наши парни прохода не дают — когда, спрашивают, ты уедешь. Скорее бы завтра!

— Почему же? — воскликнул Буян. — Или тебе песни мои не нравятся?

— Они нашим парням не нравятся, вот что! А так — иди, пой себе. Тебя зовут, слышишь?

Девушки кричали им, аукали, звали назад, но Буян словно оглох.

— Идем вместе, — предложил он.

— Они зовут тебя, — со сдержанной злостью ответила Прогнева. — Иди, не нужен ты мне совсем!

Не раз о струны его гусель разбивались сердца дев и жен, но сердце самого певца пока было цело. Но сейчас в нем образовалась трещина, и оно зазвенело, как звенит под ветром расщепленное дерево. Буян узнал этот звон и остановился как вкопанный, не веря себе.

Прогнева, видя, что он не уходит, сама пошла прочь, потом побежала, раздвигая руками кусты, вниз, в овраг и к озеру. Буян припустил за нею.

Носок его сапога обо что-то запнулся. Гусляр наклонился, поднял находку и помчался догонять девушку, зажав вещицу в кулаке.

Прогнева стояла у ветлы, что склонилась над бочажиной, и смотрела на темную воду у своих ног. Услышав шаги Буяна, она резко обернулась и сдвинула брови.

Погоди, Прогнева, — заговорил тот, подходя. — Я сейчас Уйду, только посмотри — это не ты потеряла?

Он протянул свою находку, и девушка ахнула, схватившись за грудь, — на ладони у Буяна лежал подаренный Чис-томыслом оберег.

— Твой?

— Мой. Но как он попал к тебе?

— Нашел! — Буян невольно все крепче сжимал ладонь, словно оберег мог ожить и убежать. — Шнурок развязался, верно… А что это?

Прогнева не сводила глаз с его кулака — он сжал руку, словно пальцы свела судорога. Из кулака свисали концы шнура, который и правда развязался, а не порвался.

— Это оберег, — тихо молвила она. — Мне его подарил… один человек. Он сказал, что я должна его отдать…

Она замолчала, не решаясь продолжать.

— Ты должна его отдать? Я завтра уезжаю, но если бы ты отдала его, я бы взял, — сказал Буян.

Оберег приятно грел руку, он казался родным, давно знакомым, когда-то утерянным, а теперь вновь обретенным. И он принадлежал ему с самого начала — гусляр был в этом уверен.

Прогнева не смотрела на него.

— Если бы ты его взял, я бы отдала, — совсем тихо ответила она.

Не взять оберега Буян не мог — вещий голос звучал в нем, говоря, что эта вещь должна принадлежать ему так же, как меч — воину, плуг — пахарю и гусли — певцу.

— А я и беру, — сказал он.

— А я и отдаю, — вздохнула Прогнева.

Буян не понял ее печали и, связав кончики шнурка, надел оберег и спрятал его под рубаху.