"Радий Погодин. Приближение к радости" - читать интересную книгу автора

- Если Бог Радость - кто же тогда Ярила?
- Ярый - ражий. Страстный...

Мой ясноглазый друг сказал мне:
- Ты слишком оживил своих героев. А надо ли? Они же Функции. Но если
оживил, тогда придай их речи индивидуальность, хотя бы возрастную, что ли.
Вот я и говорю ему:
- В Библии,- говорю, - крестьяне и сатрапы разговаривают не как в
овчарне или в коридорах власти, но простенько, как в Библии, - жанр такой.

Я лежал - не спал. "Кран", "рак", "рубанок"... Я пил на кухне холодную
воду. Обливался холодной водой. Лежал на полу, чтобы замерзнуть. "Раковина",
"мрамор", "карга"...
- Это зараза...- ворчал я. Но и "зараза" была от Ра. Радивый и
нерадивый. Правда. Виноград. Все от Ра...
Я подумал, что фракийцы от Ра, и раджи, и фараоны. И рожно. "Какого еще
вам рожна?" Я взмокрел. Волосы мои слиплись. Я вспомнил девочку Любу, свою
одноклассницу. С ней у меня было связано странное наблюдение. Ее редко кто
называл Люба. Звали Любаша, Любушка, чаще всего Любка, даже Любовь, но Любой
только старая учительница Дарья Петровна. Я назвал один раз эту Любку Любой
и покраснел. И она покраснела. Что-то было в ее имени обязывающее, наверное,
то, что оно было осмысленно в отличие от Мань и Вань. И вдруг я, внутренне
холодей, понял, что ночь - это просто-напросто "нет" - "нот". Нет солнца. А
рай - это Ра...
И вдруг - я чуть не завыл - я сообразил, кто изобрел колесо. Ребенок!
Сделал он из глины лепешку, воткнул в края соломенные лучики - получилось
солнышки. И проткнул он свое глиняное солнышко колышком. Кол! Ось! Колесо!
Завертелось глиняное солнышко. Взрослые обклеили его золотом, стали молиться
ему, как настоящему солнцу, падая ниц. Оно сверкало. Оно завораживало.
Крутящиеся колесо и до сих пор завораживает. И по земле покатили колесо
дети. Только дети могли так беспечно отнестись к величавшему богу. "Какой
гениальный грех", - сказал я себе. Нашел свое высказывание слишком красивым
и пошел на кухне обливаться холодней водой. Только кол-ось делает
диск-кгугляш колесом. Но, наверное, лишь в славянских языках отмечена эта
принципиальная особенность, эта, собственно, суть изобретения.
Я думал о словах Андрея Федоровича, о том, что язык
самосовершенствующаяся, самоочищающаяся сущность, причем, сущность,
воздействующая на нас более всего. И то, что язык вдруг украсился
сверкающими каменьями солнечных слов, такими открытиями, такими обильными,
ясными, я понял как указание мне на то, что язык не кладбище богов, но в нем
живут боги. Язык дом Божий, лес Божий и Божья вода. И древняя Мара, это я
тоже осознал вдруг, - Мать Ра - космос. Черная Мара, таинственная, не
адекватная и никому не подвластная - всех пугающая, и язычников, и христиан.
Мы были начитанными ребятами. При всем нашем уличном воспитании,
восприимчивости к лозунгам, насморку и сквернословию мы были романтичны в
душе и в глубине души, в сокровенном ее одиночестве, тосковали по Богу и по
девочке Любе в белом матросском костюме.
Тут в окно влетел камушек.
На улице стоял Степа.
- Вылезай, - сказал он буднично. - Все равно не спишь. Все пошло к