"Радий Погодин. Ожидание " - читать интересную книгу автора

ребятишек могут. Они же ж монахи - ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Они для
дури живут и то маются.
Мой знакомец и его молодая жена загадали себе ребятишек - и не сбылось.
В сорок первом году, как война принялась, они вывозили из Выборга
беженцев. Когда люди спасаются от беды, они в первую очередь детей хватают,
чтобы не кончалась на свете жизнь. И стариков, - чтобы сохранилась на свете
память.
У моего сотоварища на барже все женщины с ребятишками да старые
матери-бабки.
Шли ночью. Хоть и светлая, а всё ночь. Уже Кронштадт - спасение ихнее -
вот он, из воды торчит. Беда на беду ложится: у моего сотоварища на барже
лопнул буксирный трос. Баржу разворачивает волной. Волна та накатистая шла,
гонит баржу на мелкое место. Буксиру повернуть невозможно, бо у него на гаке
ещё две баржи с народом. Переговорили, как положено морякам, на сигнальном
морском языке, - порешили. Пошел буксир в Кронштадт, а мой знакомец якоря
бросил. Ждут люди, когда буксир за ними обратно вернётся, спокойно ждут, без
паники, бо тут паники не должно. Дети спят. Женщины дремлют. Бабки совсем
без сна, они мало за свою жизнь спали, а к старости и совсем разучились.
Мой сотоварищ на носу был, с буксирным тросом занимался. Жена его у
надстройки. Там она тент приладила ситцевый, в красную розочку, чтобы
ребятишкам в тени спать, когда солнце встанет.
Замечал, когда солнце над морем ещё не поднялось, - облака розовые?
Будто перьями по всему небу. А вода тёмная.
В этот час оно и случилось. Прямо из розовых облаков спустились они со
своими бомбами. За сто вёрст видать - груз не военный - мирные женщины с
ребятишками. А они ж налетели, будто на крейсер.
Вода от взрывов, как пиво, вверх лезет.
Ребятишки в рёв - какая у ребятишек защита? Жмутся под ситцевый тент и
ревут.
Мой сотоварищ бросился на помощь бежать. Взрывом оторвало палубную
обшивку, свернуло трубой. Запеленало его в эту трубу. Сперва сознание от
него ушло, мабуть, на целую минуту. А когда возвратилось, он вокруг глянул.
Баржу перерубило на две половины, и каждая половина тонет сама по себе. А
между ними народ тонет. Мой сотоварищ рвётся из железных своих пелёнок -
рукой не шевельнуть, как в клещах. А народ тонет. Нос высоко задрался, почти
свечой - большое пространство воды видно. Ребятишки тонут. Женщины
прилаживают их к плавучим обломкам: может, продержатся, пока помощь поспеет,
может, прибьёт волной к берегу.
А не прибьёт их волной к берегу: сверху их из пулемётов топят. Взрослый
мужик молча старается умереть. Ребятишки - они же теснятся друг к дружке и
плачут, они смерти не понимают. И вот в этой беде моему сотоварищу все эти
ребятишки его родными детьми показались. Он закричал. Зовет их. А что пустой
крик в море?
Такая есть боль, - когда жена, когда дети на твоих глазах тонут и их
вдобавок из пулемётов бьют, а ты им помочь не умеешь.
Он кричал летчикам: "Гады вонючие, в меня цельте, вот я!". Голову
высунет из трубы, чтобы в него попало. А не попало - всё в железо да в
железо.
Корма с надстройкой ушла под воду быстро. Носовая часть не тонет
дальше. Мабуть, на грунт встала, мабуть, воздух скопился в самом носу. Мой