"Радий Погодин. Сколько стоит долг" - читать интересную книгу автора

- То есть как это медведь лизал? - спросила она.
- Известно как, языком.
Роман стоял у стены, сложив на груди здоровенные руки. Роман знал:
все люди, чего бы они ни достигли в жизни, тоскуют по своему детству:
радостным оно было или тяжёлым - не имеет значения.
Павлуха сиротливо ёжился на табурете.
- Что вы на меня уставились? - вдруг крикнул он. - Сидят тут и
смотрят. Что я вам, ископаемый, что ли?
Ребята-комсомольцы пошире расставили локти. Секретарь Зина положила в
рот кусочек сахару. Аня, Романова жена, попросила:
- Ты расскажи про медведя-то, интересно ведь. - В её голосе было
столько простодушного любопытства и недоумения, что Павлухины брови сами
собой разошлись.
- За рассказ деньги платят, - пробормотал он и, видимо, вспомнив
съеденные бутерброды, посмотрел через плечо на Романа.
- Рассказывать, что ли?
- Валяй, - сказал Роман. - Это свой ребята.
Павлуха немного пошлёпал губами, потряс головой, выталкивая изо рта
первые упрямые буквы, и начал со своего любимого слова. Должно быть, оно
легче всего пролезало сквозь Павлухины непослушные губы.
- Известно, я маленький был. Тогда наши колхозные это... женщины,
брусникой подрабатывали. Идут в лес целой артелью ягоды собирать. Совок
такой есть деревянный с зубьями. Совком ягод пуда три набрать можно.
Матерь меня с собой брала. Посадит под куст на платок, а сама ходит
вокруг, ягоду обирает. Однажды, говорит, подошла к кусту меня проведать, а
там медведь меня лижет. Я, известно, уже наполовину задохся. Вонючий у
него дух изо рта. Говорили, луплю его по морде кулаками, а он только
пофыркивает. Ему интересно со мной побаловаться. Он, говорят, даже лапой
меня пошевеливал, чтобы я побойчее брыкался. Матерь, как увидела, так и
зашлась не своим голосом. Медведь, известно, бабьего визга не переносит.
Заревел он на мою мать, чтобы она, стало быть, замолчала. А она все ягоды,
что в корзине были, ему в морду швырк и ещё пуще визжит. Тут остальные
бабы набежали, думали, змея, а как увидели медведя, такой концерт подняли.
У нас женщины лютые, - известно, рыбачки. Ихнего визгу даже белый медведь
боится. Рыбаки говорят, тонет он сразу от ихнего шума. Медведь, конечно, в
кусты скакнул... Только я не от него заикаться начал.
- Как это не от него? - сказала Аня. - У меня бы сразу разрыв сердца.
- Аня зажмурилась и потрясла головой.
- Если бы я поболе был. А то маленький. Мне что медведь, что корова.
Когда мамка стала плакать, тогда и я заревел. А после меня медведем
дразнили. Выйду на улицу, мальчишки сразу кричат: "Павлуха, медведь-то
сзади!" Говорят, я шибко вздрагивал. Потом поотвыкли. Мальчишкам матери
уши надрали. А некоторые сами сообразили... Один раз батька по бюллетеню
ходил - чирь у него сидел на шее, что ли. Я разревелся тогда. Батька и так
и сяк, и ругал меня, и шлёпал, я только громче реву. С животом у меня было
не в порядке. Тогда батька пошёл в сени, взял там полушубок, выворотил его
шерстью наверх и, значит, в комнату ползёт на четвереньках и ревёт
по-медвежьи... Вот оно тогда и получилось. Говорят, я в обмороке лежал. А
потом, это, заикаться стал...
Парни-комсомольцы сидели вокруг стола, морщили лбы. Что в таком