"Михаил Петрович Погодин. Адель" - читать интересную книгу автора

Живи, живи, живи!

Я просил позволения войти к ней. "Нельзя, она растревожится, доктора не
позволяют". А ей еще хуже, и она может умереть, не видав моего страдания, не
узнав моей любви к ней, моей бесконечной страсти; мое сердце разрывается на
части. Что она чувствует теперь? думает ли обо мне? Пустите, пустите меня к
ней!

И кто около нее в эту великую минуту, когда душа стремится покинуть
свою тесную темницу, расправляет крылья, чтоб вознестися в горняя? Невежды
не умеют оценить ни одного взгляда ее, ни одного слова. Они утешают ее
детскими надеждами, рассказывают для рассеяния всякие вздоры - молчите! -
Царство божие пред нею открывается, она проникает в священные тайны. Не
напоминайте ей о нашей плачевной юдоли. Я не останусь без нее на свете. Чем
мне будет думать, чем чувствовать, жить? кто поймет меня, ободрит! Нет, я
умру вместе с нею; но я хочу видеть ее здесь, на земле, хочу слышать ее
заветное слово... непременно, непременно.
На рубеже двух миров, бесстрастные, бесплотные, смело мы бросимся друг
другу в объятия, в пламенном поцелуе восчувствуем всю силу взаимной любви, в
одну минуту проживем всею жизнию, - и тогда, тогда... Господи! приими дух
наш с миром!"

Это были последние строки в дневнике моего друга. - Желание его не
исполнилось: он не мог увидаться с любимицею души своей, и несчастная
девушка умерла на руках чужих людей, хотя из-за стены рвался к ней свой.
Домой, сказывал мне его камердинер, пришел он мрачный и безмолвный и заперся
в своей комнате. Я навещал его вместе с товарищами, но мы не посмели смущать
его священной горести и только посмотрели на него в замок. Бледный, с
растрепанными волосами, с неподвижным взором, склонясь головою, сидел он в
углу. - Изредка только из груди его вырывались глухие стоны, изредка кровь
бросалась в лицо, он взглядывал кверху, и из сих взглядов мы узнавали, что
происходило у него в сердце. - На другой день, увидев его еще в худшем
положении, я решился войти в его комнату. Услышав шум, он оборотился ко мне
и, залившись горькими слезами, бросился на шею. - Я хотел было говорить - он
дал мне знак молчания и стремительно отвернулся от меня, как бы опомнившись
или устыдясь посторонней мысли. - Я вышел от несчастливца, и ропот, грешный
ропот раздавался в моем сердце.
В день погребения, поутру, с первым ударом колокола, одевшись в черное
платье, пошел он в приходскую церковь. - В розовом гробе, в белом платье,
убранном зелеными лентами, среди погребальных свеч лежала усопшая. Казалось,
она встретила смерть, думая не об земле, которую покидала, а об небесном
отце, пред которого предстать готовилась. Эта последняя мысль сохранилась
еще на прекрасном, хотя и помертвелом лице ее. Народ смотрел на нее не с
простым любопытством, но с каким-то глубоким почтением. Наш друг вошел
спокойно в церковь, и только при первом взгляде на усопшую заметно было на
лице его какое-то движение, знак чувства, взволновавшего сердце, или мысли,
омрачившей ум. - Он стал в головах (близких родных не было по нашему
странному предрассудку) и во все продолжение божественной службы стоял
неподвижно, не оборачиваясь даже на свою возлюбленную. На лице его не
приметно было никакого чувства, никакой жизни в целом теле - и только на