"Роман Подольный. Скрипка для Эйнштейна" - читать интересную книгу автора

почувствовал это. Он торопливо передвинул пальцы на грифе. Несколько раз
встряхнул смычок. Снова опустил его на струны. Зал застонал. Скрипач тоже.
Он выронил... нет не выронил. Он бросил смычок! Кинулся за кулисы.
Взъерошенный конферансье выскочил на сцену:
- Артист почувствовал себя плохо. Трио баянистов попытается
вознаградить нас за потерю такого номера, - конферансье был растерян и
косноязычен.
Баянисты раздвинули меха. Пальцы заерзали по белым пуговичкам.
- Фальшь! - крикнул кто-то неподалеку. - Не умеешь - не берись, -
возмущались из первого ряда. Баянисты смотрели друг на друга. На публику.
Из-за кулис крикнули: "Занавес".
Мокрыми губами прошлепал конферансье о "технических причинах". Зал
шумел. А мы с Витольдом пробирались к выходу.
Он был счастлив:
- Ну, что, музыкантша, получила! Вот уж не завидую всем этим скрипачам,
пианистам, барабанщикам! И композиторам тоже! Именно не завидую! И никто
больше никогда им не позавидует. Никогда!
- Что ты сделал?
- Я лишил людей музыкального слуха. - Он посмотрел на мое перепуганное
лицо и расхохотался еще громче. - Не бойся, нынешняя акция действует
недолго. Завтра все будет в порядке, и у тебя и у других. Но стоит мне
захотеть - и я, пожалуй, захочу - стоит только захотеть...
- Что ты тогда сделаешь?
Он смеялся от всего сердца, донельзя довольный своей победой. - Да, я
уже знаю, что можно отбить у человека музыкальный слух и на месяц. А
может, и на года. Может, навсегда.
- Но ведь сейчас было не так! Если бы ты отнял у нас слух, музыка была
бы скучна, а она резала уши.
- Молодец! Ты наблюдательна. Это промежуточная стадия на пути к
результату. Людям нравится музыка, к которой они привыкли, а непривычная
кажется в лучшем случае странной. Европейцу - монгольская или национальная
киргизская, например. Музыка, как человеческая речь, делится на языки,
только у музыки их меньше. Ну, а я устроил музыкальное вавилонское
столпотворение. У каждого артиста оказалось свое наречие. А публика
состояла сплошь из иностранцев. Я не лишал людей музыкального слуха, а
просто делал его другим - восприимчивым для другой музыки, сдвигал
привычный настрой.
- Но у тебя же нет музыкального слуха!
- Я зато много читал. Думал. Да и разрушать - не строить... Ну, не
бойся, не бойся. Не оставлю я безработными всех музыкантов мира. Пожалею.
Тебя. Выйдешь за меня замуж?
Он обнял меня и поцеловал. Я не сопротивлялась, но и не ответила на
поцелуй. Сейчас этот добродушный человек казался мне неким вселенским
духом зла. Обнимавшие меня руки час назад запустили магнитофон с самой
страшной музыкой, когда-либо звучавшей на земле. Поцеловавшие меня губы
только что пригрозили уничтожить музыку мира... а потом снисходительно
пообещали оставить ее в покое. Из жалости! И жалости не к кому-нибудь - ко
мне, ко мне самой. Неужели он действительно властен стереть с лица земли
целое искусство? Неужели это возможно?
А он был счастлив. Мое молчание он принимал за восхищение им, то, что я