"Николай Михайлович Почивалин. Моя сберегательная книжка (рассказ)" - читать интересную книгу автора

во всем поле, кроме нас троих, не было ни души, а в щедром детском
воображении здесь уже высился едва ли не город...
Месяц спустя я шел через это поле со своими дружками Сашкой Сухаревым и
Ленькой Кондрашиным с берестяными полными земляникой кузовками и
вдохновенно повторил им рассказ отца.
- Ну да, ври! - подняли они меня на смех.
- Будет, будет! - горячо уверял я.
- Будет, когда рак свистнет!
Этот "свистящий рак", как крайняя, вероятно, степень неверия, обидел
меня чуть не до слез...
Примерно со средины августа, когда рожь на бугре за селом скосили, я
повадился ходить туда чуть ли не каждый день - то с отцом, то с ребятами,
а потом, освоившись, и самостоятельно. Прямо по рыжей колючей стерне на
длинных роспусках сюда везли из леса бревна; у кустов, как и говорил отец,
поднимались стены двух огромных конюшен для будущего конного обоза. Звонко
стучали топоры, пахло дегтем от колес и сырым деревом; по вечерам,
слизывая золотую щепу, взмывало малиновое пламя костра - плотники варили
ужин.
Наша квартира превращалась по вечерам в своеобразный штаб. Вместо слова
"лесничество" в разговоре теперь то и дело мелькало новое название -
"учлеспромхоз"; о чем-то азартно спорили; отец выдавал под расписку пачки
денег командированным в районы для закупки лошадей и неизменно
предупреждал об осторожности.
В округе в ту пору было неспокойно: развертывалась коллективизация, то
в одном селе, то в другом кулачье хваталось за обрезы. Хорошо помню, как
прервалось одно такое вечернее совещание на дому тревожным возгласом:
пожар! Все, кто был в комнате, в том числе, конечно, и я, выбежали на
крыльцо. В темной ночи, заняв почти полнеба, стояло зловещее неподвижное
зарево. Утром стало известно: в соседнем татарском селе Ахметлее кулаки
подожгли дом председателя колхоза. Пожар слизнул сто восемьдесят дворов...
А поселок за селом рос, как на дрожжах. На месте недавнего поля стояли
уже длинные деревянные бараки для рабочих, небольшой магазин, контора
учлеспромхоза, столовая и, наконец, два жилых дома для специалистов -
такие же деревянные, барачного типа, но разделенные на квартиры, с
коровниками и хозяйственными сараями. Под бугром, у небольшой речушки, в
которой мы, ребятишки, обдирая о песок животы, ухитрялись купаться,
появилась баня. Была она такая горячая, что при входе сразу захватывало
дух; в огромных чанах круто клокотал кипяток. Поодаль от бани дымились
трубы пекарни, высокий, голубоглазый великан Кулаков, прямо-таки
горьковский Коновалов, месил пудовыми кулачищами тесто, потом ловко
выбрасывал из черного зева печи огромные, как колеса, буханки...
Учлеспромхоз не только строился, но и одновременно делал свое главное
дело - заготовлял и вывозил лес. На рассвете весь конный обоз - около
двухсот пятидесяти лошадей - уходил со двора, к полудню, до самого вечера,
мимо конторы, поскрипывая, тянулись роспуски с золотистыми, пахнувшими
смолой бревнами...
В поселке теперь жило множество незнакомых людей.
По вечерам у жилых бараков звучали песни, играла гармошка; покрикивая,
лихо крутились на турниках и трапениях, поставленных в центре поселка,
молодые парни.