"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

диван в пустом купе, ему казалось, что он уже не в состоянии пошевелиться,
что прямо вот сейчас, сидя, уснет.
Мягко качнувшись, поплыл освещенный людный перрон, промелькнула
эстакада Сортировочной, прошел, отбирая билеты, подтянутый молодой
проводник, а Михаил Петрович все так же, не меняя позы, устало и
пристально смотрел в окно, за которым веселой чехардой, то пропадая за
черными деревьями, то снова выскакивая, бежали разноцветные огоньки
подмосковных дач.
Принеся белье, проводник с любопытством взглянул на сидящего в пальто
пожилого пассажира с седым хохолком на крупной голове и задумчиво
сведенными к переносью косматыми бровями, посоветовал:
- Раздевайтесь, папаша, у нас тепло.
- Что? - встрепенулся Михаил Петрович. - Да, да!
Спасибо, голубчик, спасибо.
И снова, пересев на свободный диван, машинально и сосредоточенно
смотрел, как проводник с треском обрывает с постельного комплекта пломбы,
ловко, с чисто женским умением стелет, разглаживая, простыни, взбивает
тощую подушку.
- Отдыхайте, папаша, - откинув край пододеяльника, сказал проводник,
опять бросив любопытствующий взгляд на пассажира. "Определенно, видел
где-то его, больно уж лицо знакомое. Хотя мало ли разных людей за дорогу
повидаешь, может, когда и раньше ехал?.."
Вытянутые под одеялом ноги гудели, тяжело сомкнулись веки, но сон не
шел. Михаил Петрович вздыхал, тихонько крякал. Как все-таки растормошило
его это коротенькое официальное письмецо с приглашением приехать на
торжества, посвященные трехсотлетию Пригорска. Его, Михаила Петровича,
родного города, в котором он не был сорок лет. А вот вспомнили. И
напомнили... Хотя, как напомнили? Давным-давно считая себя москвичом,
Михаил Петрович никогда не забывал, откуда он родом. Пригорский,
коренной!.. И до мельчайших деталей помнил тот далекий день, когда он,
восемнадцатилетний, сухой, как жердинка, паренек, влез с фанерным
баульчиком в набитый до отказа вагон, чувствуя, как боязливо колотится меж
ребер сердце, и полчаса спустя, отчаявшись, хотел было спрыгнуть на первом
же разъезде. Словно знал, что никогда уже не вернется сюда, хотя поначалу
и отправлялся всего-навсего погостить к дяде в Москву.
За сорок долгих лет Михаил Петрович так ни разу и не смог побывать на
родине. Умом он оправдывал себя, сердце - винило... Все, конечно, было
правильным. Там, в тихом Пригорске, скатившем с горы свои деревянные
зеленые улицы к самой реке, у Михаила, когда он садился в поезд, не
оставалось ни одного родного человека, - в Москве жил дядя, пожалуй,
единственный уцелевший из всей многочисленной родни, унесенной гражданской
войной, сыпняком, голодом, а то и просто годами. Потом сразу - Москва,
ошеломившая и подхватившая робкого паренька из провинции, самодеятельный
кружок на заводе, взявший голосистого парня в свои надежные руки, потом
музыкальное училище, потом - консерватория, первые гастроли... Потом,
одним словом, была жизнь, в которой он, Михаил Петрович, не мог
раскаиваться, более того - в которой он был предельно счастлив и в гамме
которой тем не менее находилось место не всегда ощущаемому, но живучему
чувству вины перед родным городом, В июле сорок первого года, став к тому
времени заслуженным артистом, одним из ведущих солистов Большого театра,