"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Ни одна еще меня эдак не задевала! Даром что сорок два года землю
топчу... И закон свой неписаный изза нее порушил: чтоб отойти вовремя.
Куда там! Каждый божий день - как какой мальчишка безусый! Жду, таюсь,
ловчу, хитрю - лишь бы где одну застать. И не замечал то, что заметить бы
надо. Не так, непривычно, рывком у нас все шло. То придет, то нет. И чтоб
там помиловаться, пошептаться - тоже никогда. Как вон службу какую
справляла! Мне бы, говорю, тогда все это понять - так нет же, как индюк
вон: растопырился и не вижу ничего! Кроме своего довольства мужского. Да
однажды - как вон головой об стенку. Всей своей дурью слепой!.. Неделю не
приходит, другую. При всех не подойдешь, а от людей ни на минуту не
отбивается. Не зря ведь, вижу!.. Ну, все-таки - укараулил разок, как ни
спешила - встал ей поперек дорожки. Ты что ж, мол, делаешь? Стоит -
спокойная такая. С лица только вроде сменилась, побледнела. "А ничего, -
говорит, - не делаю.
Домой спешу - мужа кормить. И ты своей дорогой иди".
Я ее и сграбастал, как всегда, - разве что косточки не хрустнули! Одной
рукой уперлась в грудь мне, под самое горло, а второй-то - как хрясь
промеж глаз - света белого невзвидел! Выпустил ее, прихожу в себя - она
еще ровно спокойнее. Только грудь ходуном ходит, да над верхней губой
капельки выступили. "Коля, гоиорит, Николай!
Ребеночек у меня будет, а больше мне от тебя ничего и не надо. Я ведь
видела - ты от души, по правде, а я от нужды. Не серчай. Спасибо тебе -
если за это спасибо можно. И не замай меня больше". Повернулась и пошла -
ладненькая такая, недоступная. А я, веришь ли, - дуб мореный, верста
коломенская! - лег пластом, землю грызу.
Запустив пятерню в чащобу жуково-черных, только на висках чуть тронутых
сединой волос, Лазарев с силой подергал их; голос его после долгой паузы
прозвучал ровно, устало.
- В конце марта либо в начале апреля услышал: сына родила. Иду вот так
же - из лесу на деревню - навстречу она, с ребеночком и с матерью. Первая
же и сказала: "Маманя, идите, я сейчас догоню вас". "Ну, говорю, покажи -
кто там у тебя?" Усмехнулась, накидочку кружевную откинула, а под ней -
ровно яблочко и по нему - брови мои распроклятые, дьявольские! Как сдавило
у меня что-то, - мой, ведь, говорю! "Нет, - говорит, - Коля, мой да отцов.
А отца-то у него - Семеном зовут.
Никогда, - говорит, - в бога не верила - сходила с матерью, окрестила,
грех свой отмолила. И Христом же богом тебя прошу: не встревай между нами.
Может, тебе куда уехать лучше, а? Век тебя за то поминать буду".
Поклонилась, вроде я уже согласился, и окликает: "Маманя, иду я!" Она -
туда, а я в другую сторону. И тут я понял: выше нас, мужиков, женщина,
чище! Понял, да толку-то что? Навалили вроде на меня телегу да еще
побольше - иду и гнусь. Все после пробовал: пил, гулял, бражничал - ничего
не помогает! Зашел как-то в нашу районную чайную, а там Семен, муж ее, с
дружками. Все у нас же работали - с расчету. Ну и позови меня - от
уважения. Выпили - слышу, рассуждает: "Десять годов не было, а уж отлили -
как по заказу. Скажи ведь - весь в меня!" Не знаю уж там что - ухмыльнулся
я, хмыкнул, под градусом все же, - гляжу, схватил бутылку "бормотухи" за
горлышко, аж мосолки побелели. Чувствую: скажи я сейчас лишнее слово -
раскроит он мне черепушку! Не боялся я, нет - так-то я его бы осилил.
Дошло до меня: