"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

замешательство. - Чужому только и скажешь. Задела тут меня одна.
Да так задела - по живому. С того отсюда и подался: выходу не было.
Лазарев сумрачно усмехнулся.
- Сам, понимаете, не опомнюсь. Вроде и не со мной это! Не хвастаю -
заради правды: бабенок у меня - всяких - было да перебывало. Хвастать тут
нечего.
К слову сказать, кто таким делом хвастает, я тому первый бы поганым
топором языки отрубал. Не позорь человека!
У меня что бы с кем ни было, при людях встречу - бровью не поведу. Что
было - все в лесу осталось. И обижать - сроду ни одной не обижал. На девок
не зарился, никого не понуждал. Ну, а уж если сама на это идет - она еще и
глазом моргнуть не успела, и знака не подала, а я уже чую. Как вон зверь
какой - нюхом, что ли? Ни разу, говорю, не ошибся. Вся обида на меня
только и была, когда отходил от них вовремя. У тебя, мол, семья, дети, и у
меня семья, дети, будет, а то свыкнемся да дров наломаем. Моя-то, наверно,
догадывалась, но ничем не высказывала. Может, оттого, что понимала: на нее
одну - больно уж много меня, цельного-то! Причем жили и живем так, что
никто слова худого не скажет. Про ребятишек же - трое их у меня - про этих
и толковать нечего, Я для них и защитник и добытчик, и отец и брат - все
вместе. Домой приду - на шаг не отпустят!
Лазарев снова помолчал, самой паузой как бы подчеркивая, разграничивая:
семья - это семья, а тут другое, и путать нечего, - искоса зыркнул черным
цыганским глазом, будто проверяя, не смеюсь ли, слушаю ли? Я не смеялся -
слушал.
- Ну и с этой вроде как со всеми... Разве что помоложе других -
тридцати-то ей еще не было, это уж точно, Замужняя, бездетная... Работала
она в ту весну у меня на посадках, потом - на лыке. От колхоза, вместе с
мужиком своим. Тут же на кордоне и жили. Очень уж ладненькая такая,
аккуратная. Все - при ней. Ну, а мужик - как мужик. Высокий, здоровый,
лицо - не без приятности. Вкалывал - дай бог, с жадинкой даже, побольше
всех выгонял. Мне-то от него ничего больше и не надо. Слыхал я, правда,
краем уха, что пустой он: не родят от него. Так в уме не держал - мне-то
что? По причине чего, сказывали, бабенки его и сторонились. Вот ведь
порода ихняя какая! По-нашему, по-кобелиному, - цены вроде такому мужику
нет, на сто процентов - безопасный! А видишь ты - нет. Им ведь еще с
огоньком поиграться надо!..
Впервые смешок Лазарева прозвучал не сумрачно, хотя он тут же,
спохватившись, и оборвал его...
- Иду как-то под вечер - она навстречу. В руках стеклянная банка на
веревочке: на вырубках первая земляника объявилась. Верхние пуговки на
кофте расстегнуты - жара такая. Столкнулись, у ней-то кровь по лицу и
пыхнула. Ну и все!.. До этого, говорю, и в мыслях не было, а тут как
сигнал получил. Ослеп, оглох, - сшиб ее с тропки в орешник. Побилась,
побилась и уступила. Да чудно как-то - и тянется, и отворачивается...
Сейчас Лазарев говорил, избегая взгляда, как говорят, пожалуй, не
собеседнику, а самому себе - во что-то вслушиваясь, что-то проверяя;
машинально вынул из пачки папиросу и, хотя я поторопился сказать: курите,
курите, - так же машинально положил ее обратно. В негромком, чуть
стесненном голосе его отчетливо и поочередно прозвучали удивление, досада
и едкая, над самим собой, насмешка.