"Эдгар Алан По. Домик Лэндора" - читать интересную книгу автора

его оконечности, подвела к парадному. Я заметил, что флигели пропали из
вида.
Когда я поворачивал за угол, ко мне в напряженной тишине по-тигриному
прянул мастиф. Однако в залог дружбы я протянул ему руку - и я не встречал
еще собаку, способную воспротивиться, когда подобным образом взывают к ее
вежливости. Пес не только захлопнул пасть и завилял хвостом, но и дал мне
лапу - а затем распространил свою любезность и на Понто.
Не обнаружив звонка, я постучал тростью в полуоткрытую дверь. И тут же
к порогу приблизилась фигура - молодая женщина лет двадцати восьми -
стройная или, скорее, даже хрупкая, чуть выше среднего роста. Пока она
приближалась с некоторой не поддающейся описанию скромною решимостью, я
сказал себе: "Право же, я увидел совершенство естественного, нечто прямо
противоположное заученной грациозности". Второе впечатление, произведенное
ею на меня, и куда более живое, нежели первое, было впечатление горячего
радушия. Столь ярко выраженная, я бы сказал, возвышенность или чуждость
низменным интересам, как та, что сияла в ее глубоко посаженных глазах,
никогда еще дотоле не проникала мне в самое сердце сердца {8*}. Не знаю
почему, но именно это выражение глаз, а иногда и губ - самая сильная, если
не единственная чара, способная вызвать у меня интерес к женщине.
"Возвышенность", - если мои читатели вполне понимают, что я хотел бы
выразить этим словом - "возвышенность" и "женственность" кажутся мне
обратимыми терминами; и, в конце концов, то, что мужчина по-настоящему любит
в женщине - просто-напросто ее женственность. Глаза Энни (я услышал, как
кто-то внутри позвал ее: "Энни, милая!") были "одухотворенно серого" цвета;
ее волосы - светло-каштановые; вот все, что я успел в ней заметить.
По ее приглашению, весьма учтивому, я вошел в дом и сперва очутился в
довольно широкой прихожей. Я пришел главным образом для наблюдений и поэтому
обратил внимание, что справа от меня находилось окно, такое, как на фасаде;
налево - дверь, ведущая в главную комнату; а прямо передо мной открытая
дверь давала мне увидеть маленькую комнату, одной величины с прихожей,
обставленную как кабинет, в котором большое окно фонарем выходило на север.
Пройдя в гостиную, я оказался в обществе мистера Лэндора - ибо, как я
узнал впоследствии, такова была его фамилия. В обращении он был приветлив,
даже сердечен; но именно тогда мое внимание более привлекала обстановка
жилья, столь меня заинтересовавшего, нежели облик его хозяина.
В северном крыле, как я теперь увидел, помещалась спальня, дверь
соединяла ее с гостиною. К западу от двери выходило на ручей единственное
окно. В западной стене гостиной был камин и дверь, ведущая в западное крыло
- вероятно, в кухню.
Ничто не могло бы суровою простотою превзойти обмеблировку комнаты. Пол
устилал ковер превосходной выработки - с круглыми зелеными узорами по белому
полю. На окнах висели занавески из белоснежного жаконета: они были
достаточно пышны и ниспадали к полу резкими, быть может, чрезмерно жесткими
складками - и доходили точно до пола. Стены были оклеены бумажными
французскими обоями весьма тонкого вкуса, с бледно-зеленым зигзагообразным
орнаментом по серебряному полю. Стена оживлялась тремя изысканными
литографиями Жюльена {9*} a trois crayons {Трехцветные (франц.).},
повешенными без рамы. Одна из них изображала сцену восточной роскоши или,
скорее, сладострастия; другая - карнавальный эпизод, исполненный
несравненного задора; третья - голову гречанки, и лицо, столь божественно