"Битва за Дарданеллы" - читать интересную книгу автора (Шигин Владимир Виленович)ГЛАВА ВТОРАЯ25 августа 1805 года на отходящей в Средиземное море эскадре был проведен депутатский смотр. Прибывший император пожаловал офицеров и служителей полугодовым денежным жалованием. Встречавший Александра Балтийский флот растянулся на семь верст. Император обходил корабли на гребном катере под штандартом. За ним следом поспевали в гребле катера адмиралов всех трех дивизий под шелковыми флагами. Едва императорский катер оказывался на траверзе очередного корабля, как расставленная по реям и мачтам команда громко с перекатами возглашала «ура». По проходу же следовал полновесный холостой бортовой залп. Прибыв на флагманский «Ярослав» вместе с морским министром, принял рапорт командующего. – Поздравляю вас, Дмитрий Николаевич, производством в вице-адмиральский чин! – сказал он ему. – Желаю видеть вас достойным представителем вашей славной фамилии! Сенявин склонил голову: – Не пощажу жизни ради блага Отечества! – Павел Васильевич! – обратился к Чичагову Александр. – В салонах сейчас пошли разговоры о нашей схожести с господином вице-адмиралом! Как вы это находите? Александр подошел и встал против министра рядом с Сенявиным. Внешнее сходство императора с командующим эскадрой и вправду было поразительным: оба высокие, круглолицые, одинаково лысеющие и с одинаковыми по тогдашней моде бакенбардами. – Как близнецы! – довольно бестактно брякнул Чичагов. Император вежливо улыбнулся. Было трудно понять, доволен он оценкой своего министра или нет. Однако Чичагов понял, что допустил промах и быстро нашелся: – Вы, ваше величество, отец Отечества, а все мы ваши дети. Как же при этом нам не быть на вас похожими! Император снова улыбнулся, но уже искренне. На прощание он пожал Сенявину руку: – Война с Францией есть дело, мной уже решенное, а потому благослови вас Бог! Следовавший тенью за Александром дежурный генерал-адъютант тотчас передал пакет с секретными дипломатическими инструкциями. – Вскроете по выходе в море! Спустя несколько дней в Кронштадте объявили Манифест о войне с Наполеоном. В первых числах сентября эскадра вице-адмирала Сенявина вытянулась, наконец, из Кронштадтской гавани и взяла курс на Ревель. По старой, еще петровской традиции корабли выстроились в походную кильватерную колонну, согласно старшинству капитанов. Запершись в своем салоне, Сенявин надорвал вен-зельные печати пакета. Инструкция гласила: 10 сентября эскадра вице-адмирала Сенявина, получив способный ветер и оставив за кормой неприступную россыпь кронштадтских фортов, вышла в повеленное плавание. Под началом вице-адмирала был 84-пушеч-ный «Уриил» капитана Михаилы Быченского, 74-пу-шечные «Ярослав» капитана Митькова (на котором держал флаг сам Сенявин), «Святой Пётр» капитана Баратынского и «Москва» капитана Гетцена, 32-пушечный фрегат «Кильдюин» капитана Развозова, чьи трюмы были загружены запасными мачтами, стеньгами и реями. Вместе с командиром «Уриила» Михаилом Бычен-ским в плавание отправился и его младший брат. Братья Быченские были очень дружны между собой и большие хлебосолы. Обычно старший Быченский, приглашая гостей к накрытому столу, предупреждал: – Кто хочет быть пьян, садись подле меня! Кто хочет быть сыт, садись подле брата! Под стать Быченским были и все остальные капитаны. Помимо собственных команд, на кораблях были офицеры и матросы, предназначенные для комплектации команд легких судов, которые надлежало заполучить на Корфу для эскадры во главе с капитан-лейтенантом Сульменевым. Там же пребывали начальствующие лица будущей портовой администрации Корфу: главный контролер капитан 2-го ранга Шельтинг, хозяйственник капитан-лейтенант Лисянский, обер-аудитор Черепанов и их помощники. В трюмы, помимо всего прочего, загрузили три тысячи ружей, амуницию, медикаменты. На выходе брандвахтенный фрегат «Архипелаг» дал сигнал «Счастливого плавания» и разогнал дремавших на волнах чаек прощальной салютацией. В течение дня тихий переменный ветер держал эскадру в виду Кронштадта, но перед захождением солнца подул, наконец, попутный вест, и корабли пошли, имея до восьми узлов. В двадцать часов мичман Броневский заступил на свою первую вахту на «Петре». Вахтенный мичман – первый помощник вахтенного лейтенанта. Его обязанность – следить за носовыми мачтами и вести параллельно со штурманом счисление. А потому бегал Володя Броневский от борта к борту, пеленговал пелькомпасом приметные места, чертил от них противные румбы. Следил, как матросы бросают с кормы лаг. Каждые полчаса записывал ветер, ход и дрейф. Капитан Баратынский, выйдя на шканцы, подозвал к себе новоявленного офицера. – Мичман Броневский! – представился тот. – Ну-с, господин мичман, посмотрим, чему вас учили на «Гаврииле». Говорят, что на флагманских кораблях готовят мичманов с особым тщанием? – Мы имели ежедневный практикум с первым лейтенантом и ежемесячный экзамен с флаг-капитаном. – У нас такого тщания не имеется, однако и наши мичманы кое-чего стоят. Что же касается вас, то не скажите ли вы мне преимущества меркаторскои проекции над всеми иными? Володя Брокевский призадумался. Надо хотя бы несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. – Я спросил что-то слишком сложное? – саркастически улыбнулся капитан. Стоявшие поодаль вахтенный лейтенант и старший офицер заинтересованно прислушивались к беседе. От того, как она пройдет, зависело для нового мичмана очень многое, причем не только в отношении с капитаном, но и в отношениях со всеми офицерами корабля. – В меркаторскои проекции градусы меридиана уменьшены в той соразмерности, в какой параллельные круги отстоят от экватора. Сама карта представляет земной шар, разогнутый на плоскость. – Ну что ж, для начала неплохо даже для мичмана! – улыбнулся капитан. Взяв в руки зрительную трубу, Баратынский окинул взором походный ордер эскадры. Как там у других? Род Баратынских на флоте российском известный. Служат верой и правдой еще с петровских времен. Так уж повелось, что все в роду – моряки. Да и впоследствии лишь один решит избрать себе иную стезю, став великим поэтом России. Евгению Баратынскому командир «Святого Петра» будет родным дядей, не потому ли в поэзии племянника будет столько много морской стихии? Самого Илью Андреевича на флоте любили и офицеры, и матросы. Был он требователен, но. не придирчив к офицерству, а к младшим чинам и вовсе имел сострадание. В шведскую войну, будучи при Голландском сражении еще лейтенантом, был Баратынский тяжело ранен и лежал на палубе без признаков жизни. Хотели было выбросить его матросы за борт с остальными погибшими, но, любя, решили еще раз проверить, жив ли. Расстегнули мундир и, приложив ухо к груди, услышали, как едва-едва бьется сердце. Так Баратынский остался жив. С тех пор стал он матросам как родной отец. Служилось, по этой причине, на «Святом Петре» легче и веселее, чем на многих иных кораблях. Итак, первое испытание было уже позади. Командир, да и остальные, кажется, остались ответами довольны! Это Броневский понял, уловив краем глаза, как, показывая на него, что-то говорил вахтенному лейтенанту старший офицер, а тот в ответ согласно кивал головой. На каждом корабле флота свои собственные порядки. На одних мичманы варились в своей среде, на «Петре» их иногда приглашали за лейтенантский стол, чтобы приобщались к умным разговорам. Вечером после вахты Броневский представился в кают-компании по всей форме при накрытом столе, выпивке и закусках. Лейтенанты водку оценили как хорошую, а закуску как сносную. После ужина мичмана пригласили в лейтенантскую выгородку, где ему было объявлено: – По знаниям ты вполне достоин служить на «Петре», что же касается практики, то для этого скоро будет свой случай! Считай, что отныне ты в нашу «петровскую» семью принят! Чти старших, дружи с равными, а службу бди неослабно! Понял ли? – Все понял, господа лейтенанты! – кивнул мичман. – Не сомневайтесь! – Мы и не сомневаемся! – ответил за всех лейтенант. – Мы воспитываем! К ночи попутный ветер усилился, и корабли взяли ход. По старому морскому поверью, коки выбрасывали с наветренного борта в море свои колпаки на удачу! Шли ходко, и к вечеру следующего дня эскадра была уже на высоте Ревеля. Ночью отстаивались между Наргеном и Суропским маяком. С рассветом открылась хорошо знакомая всем балтийцам колокольня Олай-кирки. Пришедшие корабли приветствовал старший на рейде капитан-командор Бодиско, готовивший к отправке караван транспортов с десантом на остров Рюген. – Желаю вам удачи, Дмитрий Николаевич, в Средиземноморских водах! – пожелал он Сенявину. – А вам в водах Балтических! – отвечал тот со всей благожелательностью. В Ревеле приняли на борт пять сотен морских солдат. Залились свежей водой из речки Бригитовки. Свезли в местный госпиталь несколько тяжелобольных. Пополнили припасы, кроме этого, пополнили недостающими матросами и команды. Новому пополнению особенно не радовались. Вместо обещанных просоленных штормовыми ветрами марсофлотов Сенявину дали толпу рекрутскую. Многоопытных забрал себе по праву старшинства адмирал Тетт. Пришлось довольствоваться тем, что дали. Догнал эскадру в Ревеле и надворный советник Сивере, командировочный к Сенявину Министерством иностранных дел для сношений с правительствами и послами. Надворному советнику, несмотря на всю тесноту, выделили отдельную каюту, гость, как никак! Пользуясь стоянкой, Сенявин заскочил домой. Последний вечер в кругу семьи пролетел как мгновение. Утром супруга, Тереза Ивановна, собрала вещи в неблизкую дорогу. На прощание перекрестила: – Только бы все вышло благополучно! Я же буду денно и нощно молиться за тебя! Пусть Господь хранит тебя и твои корабли! В гавань Сенявин попросил супругу не ездить: долгие проводы – долгие слезы. Поцеловал жену, потом детей: Николеньку, Лёвушку, Константина и Машутку с Сашенькой. За кормой уходящих в неизвестность кораблей тревожно кружили чайки. Вдалеке исчезали берега российской земли. Когда-то доведется их увидеть вновь? Ревельский рейд эскадра покидала сразу же за конвоем, везшим войска на Рюген. К вечеру первого дня он был уже едва виден. Прошли маяк Оденсгольмский, затем мыс Дагерот. Мыс Дагеротский – самый западный конец всех владений Российских. Дальше уже было открытое море. Предовым шел «Ярослав» под флагом вице-адмирала, за ним в кильватер остальные. Вид эскадры под всеми парусами всегда впечатляет. Традиционно корабли, построенные в Петербурге, выглядят красивее и изящнее архангельских, но архангельские зато славятся крепостью своих корпусов. Сильный противный ветер продолжался без малого неделю. Будучи моряком многоопытным, Сенявин учения и авралы приказывал играть беспрестанно. Команды, состоявшие большей частью из рекрутов, впервые попавших в столь дальний поход, спешно учились артиллерийским и парусным премудростям. – Пусть не сразу, зато наверняка! – говорил вице-адмирал самым нетерпеливым из своих капитанов. Скидок на молодость и неопытность не делал никому. – Эко бредут от Ревеля по морю, ровно стадо коровье! – ругался он, выходя по утрам на шканцы. – Так дело не пойдет, господа хорошие! Где вахтенный лейтенант? Готовьте сигнальные флаги, будем учиться совместному маневру! Большую часть рекрутов свезли на «Уриил» и «Киль-дюин» и там начали усиленно натаскивать беспрерывными учениями. Так и плыли. Копенгагенская гавань была заполнена судами со всех концов мира. Практичные датчане в полной мере сумели воспользоваться своим нейтралитетом, пока другие народы разорялись в бесконечных войнах. В торговых сообществах участвовал и сам король. В Копенгагене эскадра налилась свежей водой. Офицерам разрешили съехать на берег и осмотреть королевский музеум. Ходили российские лейтенанты да мичманы по нему, смотрели на редкости всевозможные, удивлялись увиденному. Вот скелет человеческий из слоновой кости с мельчайшими артериями и жилами, вот чаша деревянная, а в чашу ту вложена еще сотня других, одна другой меньше. Прикоснешься к тем чашкам пальцем, а они гнутся, что бумага. А вот микроскоп, ежели в него заглянуть глазом, то видно игольное ушко, а в ушке том вмещена карета с шестью лошадьми, кучером и слугой на запятках. Но более всего понравилась машина, что представляла из себя сферу по системе Каперникуса, обращаемая с помощью колес и показывающая движения всех небесных планет. – Нам бы в корпус Морской такую, мы бы науку астрономическую куда как быстрее прознали! – обменивались между собой впечатлениями вчерашние гардемарины. Затем, конечно, в ресторации местной немного посидели. Датчане, попивая пиво и куря цигары, с интересом поглядывали на русских. А проходя мимо, приподнимали свои длиннополые шляпы. К вечеру ветер понемногу стал меняться, вымпела развернулись в норд-вестовую четверть, а это значило, что эскадра вот-вот якоря выбирать начнет. В гавань погулявшее офицерство уже возвращалось шагом скорым. Там на шлюпки и по кораблям. Только разъехались, как с «Ярослава» пушка и флаги: «С якоря сниматься». Вскоре Копенгаген с башнями и шпицами, прибрежными крепостями и множеством судов был уже за кормой. Как обычно бывает, в первые дни корабельные дела входили в свою колею: устранялись неизбежные недоделки, отрабатывались расписания, организация службы. Скоро, очень скоро все станет на свои места и корабельная жизнь потечет по строгому и четкому расписанию. Датские проливы эскадра проходила в тягостный период осенней непогоды, когда даже в редкие от штормов дни море затянуто беспросветным туманом. В проливах шли буквально на ощупь. То и дело обнаруживались встречные караваны судов. – Наше счислимое место? – подозвал к себе штурмана капитан «Святого Петра» Баратынский. – Траверз острова Веен! – отозвался тот чуть погодя. – Вот, господа! – поворотился к стоящим поодаль вахтенному лейтенанту и мичману Баратынский. – Сей остров столь же значителен для стратегии морской, как и греческий Корфу, ибо лежит посреди проливов датских. Обладающий им обладает и проливами. Говорят, что царь Пётр Лексеевич предлагал королю датскому за остров Веен столько серебряных рублей, сколько таковых можно было на острове выложить. – И не купили? – искренне расстроился мичман Володя Броневский. – Купили бы, да не продали! – хмыкнул в ответ капитан. – Теперь им шведы с датчанами поровну пополам владеют и с каждого проходящего судна столь хорошую пошлину имеют, что весь остров давно можно было золотыми монетами выложить! Команду свиснули к обеду. Сегодня любимые матросами щи и особо уважаемая всеми гречневая каша, варенная с маслом в пиве, которую дают, согласно старому флотскому обычаю, на переходе морем. Скала Веен проплыла справа по борту в разводьях туманов и мороси. Тоскливо трубили туманные горны. Чутко вслушивались в их хриплые звуки капитаны: громче звучит горн впереди, значит, нагоняем передний мателот и надо убавить паруса, чтобы не навалиться на него. Усилился звук позади, значит, следует прибавить ходу, ибо нагоняет следом идущий. С некоторого времени у командующего стали вызывать тревогу «Селафиил» с «Уриилом». Собранные в плавание наспех, без должного ремонта, оба уже стали течь. – Продержитесь до Портсмута? – запрашивал командующий. – Продержимся! – отвечали капитаны, осеняя себя крестным знамением. – Пока откачиваемся помпами, а там – что Господь даст! 5 октября эскадра, обойдя мыс Куллен и окруженный опасными мелями остров Ангольт, вступила в Северное море. На следующий день, словно вняв мольбам мореходов, ветер отошел к востоку и, наполнив им все возможные паруса, корабли пошли по двадцать две версты в час. Вот справа отступили вдаль очертания последнего норвежского мыса Дернеуса. Проходя Догер-банку, вдалеке была замечена стоявшая с зарифленными парусами английская эскадра. А утром 8 октября караульный матрос с фок-мачты закричал: «Вижу берег!» Все, у кого были зрительные трубы, немедленно раздвинули тубусы. – Это, несомненно, Англия! – делились они друг с другом впечатлениями. – Лейтенант! – велел Баратынский вахтенному офицеру. – Возьмите-ка зеркальце да поищите Норд-форландские маяки! Лейтенант, вооружившись зеркалом, стал наводить его на берег, пока, наконец, в зеркале не вспыхнул слабый огонек. – А вон и брега французские! – раздался чей-то голос. В отличие от беловатых берегов Альбиона, французский берег был покрыт зеленью. На траверзе Дувра разошлись с еще одной английской эскадрой, лежащей в дрейфе. – Кажется, англичане всей страной в моря выплыли! Видать, крепко наступил им Бонапартий на мозоль! В Англию необходимо было завернуть по многим причинам: починить прохудившиеся за время перехода корабли, снабдиться провизией, приделать новомодные курки к пушкам, принять два недавно купленных у англичан брига, а кроме всего этого, согласовать опознавательные сигналы на случай совместных действий против французов. Вскоре корабли Сенявина благополучно бросили становые якоря на знаменитом Спитхедском рейде Портсмута. Огляделись. Спитхедский рейд огромен и, являясь главным сборным пунктом военного и купеческого флота Англии, может вместить до пяти тысяч кораблей. Здесь постоянно стоят одна-две вооруженные эскадры, сюда приходят и отсюда уходят ост-индские и вест-индские караваны. Рейд, что гигантский город на воде, живущей своей, только ему понятной жизнью, в которой все постоянно меняется и куда-то движется. Спит-хед открыт южным ветрам, зато от северных хорошо прикрыт островом Вэйта. Особенность Спитхеда – шестичасовые приливы и отливы, которые, несмотря на самый неблагоприятный ветер, всегда помогают судам заходить на рейд и уходить с него. Едва дудки русских кораблей просвистели «От шпилей долой», как от флагманского английского 100-пу-шечного линкора, что стоял под полным адмиральским флагом, отвалила шлюпка. На ней на «Ярослав» прибыл адъютант портсмутского командира адмирала Монтегю. – Я передаю поздравления его светлости по поводу вашего прибытия, а кроме того, должен обговорить положение о приветственной салютации! – Давайте обсудим! – согласился Сенявин. Корабельная салютация – дело нешуточное. Англичане относятся к ней весьма ревностно и всегда требуют себе преимуществ. По английским правилам, все нации при встрече с ними даже в нейтральных водах должны салютовать первыми и большим числом залпов, а кроме того, приспускать свои флаги. Ослушников наказывали ядрами. Что же касается своих территориальных вод, то там англичане были вообще непримиримы. Когда-то из-за того, что голландцы отказались салютовать англичанам, началась меж их странами большая война. Из всех государств первыми отказывались салютовать англичанам только русские моряки. То было завещено еще Петром Великим! Ныне спеси у англичан заметно поубавилось. Гордость гордостью, а русских теперь не обидишь, не самим же один на один с Наполеоном в драку лезть! К тому ж всем хорошо было известно, что вице-адмирал Сенявин к чести своего флага относится не менее ревностно, чем англичане к своему. Переговоры были, впрочем, недолгими. Договорились, что первыми пятнадцатью залпами салютуют русские, а англичане ответствуют незамедлительно столькими же. Коль мы находимся в британских водах, то Сенявин на таковой ритуал согласился, не усмотрев в нем урона чести для флага Андреевского перед Юнионом Джеком. Ударили пушки, едва прогремел последний выстрел, заговорили пушки английские. На шканцах российских кораблей считали: – Один… Пять… Десять… Пятнадцать! Все, честь флага соблюдена, и ритуал выполнен! Сенявин ездил в Портсмут с визитами к адмиралу Монтегю и прочим главным чиновникам и того же дня получил от них обратный визит. Адмирал был в преклонных годах и весьма грузен, состоял в близком родстве с домом графов Спенсеров и в свояках с первым лордом адмиралтейства, а потому пребывал ныне в большой силе и почтении у правительства. С мнением Монтегю считались, к нему прислушивались. Спустя день поутру все английские корабли подняли на фор-брам стеньгах национальные флаги, а на брам-стенгах гюйсы и палили пятнадцатью пушками. Так королевский флот праздновал день восшествия на престол своего короля Георга Третьего. Русские из вежливости палили тоже. Ветер к вечеру поменялся, и с берега сразу же пахнуло смрадом горевших каменных угольев. В тот же день вице-адмирала Сенявина официально уведомили о том, что Россия вступила в войну с Наполеоном. Из Лондона привезли соответствующую бумагу, послом подписанную. – Теперь мы с вами союзники! Будем вместе драться! – радостно говорили английские офицеры, приезжавшие в гости на корабли. Русские по этому поводу больше отмалчивались. Война с французами была давным-давно всеми ожидаема, однако, враг силен, и только время покажет, кто чего стоит! Принимали гостей щедро. Хлебосольство на российских кораблях всегда в чести! Вначале пили английский ром, потом водку. Расставались иногда уже поутру, и нередко гостей укладывали в шлюпки, словно мешки. Англичане пребывали в большом возбуждении. – Наш флот вышел навстречу французам. Скоро будет генеральный бой, который решит судьбу войны! Мы покажем этим гнусным лягушатникам. Вскоре о вероятности генерального сражения рассказал Сенявину и адмирал Монтегю. – Кто повел флот? – поинтересовался Сенявин. – Лорд Нельсон! – Тогда слухам о генеральном бое можно верить вполне! – кивнул Сенявин. – Лорд Нельсон французов из своих рук не выпустит! Мы с ним еще в прошлой средиземноморской кампании знались! Однако что касается судьбы войны, то здесь, думаю, до полной победы еще далеко. Сила Наполеона не во флоте, а в армии, и эта армия пока непобедима! Новость о возможной большой битве англичан с французами была весьма кстати. – Если известие таковое правдиво, то наша задача значительно облегчается! Ибо будет флоту якобинскому нынче не до нас! – высказал здравую мысль вице-адмиралу командир «Ярослава» капитан 1-го ранга Митьков. – Наберемся терпения и подождем официальных известий! Пока же до выяснения обстановки лучше постоять на Спитхете! – подумав, решил Сенявин. – Наша цель – не драка с французами в Атлантике, а удержание острова Корфу в море Средиземном! Затем моряки отмечали день рождения вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. Теперь уж русская эскадра украсилась национальными флагами и палила полутора десятками залпов. Чтобы сделать приятное, адмирал Монтегю в ответ палил сразу из двадцати одной пушки! – Чего это англичане нынче такие предупредительные? – спросил стоящий на вахте «Уриила» мичман Мельников своего вахтенного начальника лейтенанта фон Платера. – Ас того, мой друг Григорий, что уж больно радостно им, что мы вперед их в драку с Наполеоном лезем! От того и вся их предупредительность будет! Помяни мое слово, когда надобность в нас минует, они и головы в нашу сторону не повернут! К стоящим российским кораблям ежедневно с раннего утра спешили от берега шлюпки. Это местный портовый люд бросился за поживой. Толстые торговки, как заправские шкипера, лихо швартовались к бортам и наперебой предлагали зелень, сливки и яблоки. Трактирщики зазывали в свои заведения, лавочники вручали билеты с перечнем товаров и цен. Театральные содержатели, напомаженные, а потому неестественно бледные, будто выходцы из мира иного, приглашали удостоить посещением сцену. Потом подошли баржи снабженческие от командира порта. Одна с мясом и овощами, другие с водой. Внимание и забота хозяев были просто исключительными! Ближе к вечеру от берега отвалил пузатый бот с сотней расфранченных девиц легкого поведения. Эти ехали на эскадру с весьма конкретными намерениями. Но девицам не повезло. В отличие от англичан, на российском флоте с их промыслом все обстояло куда как строго. По петровскому уставу посещать корабли разрешалось только женам, да и то только с вечера до пробития зори и исключительно в своих портах. А потому перегруженному боту пришлось повернуть восвояси, к большому неудовольствию девиц, как, впрочем, и столпившихся на палубах матросов. Быстро приняли от продавцов и вспомогательные бриги. Первый с восемнадцатью 12-футовыми пушками Сенявин решил именовать «Фениксом», памятуя о сказочной птице, которая, будучи даже сожженной, всякий раз возрождалась из собственного пепла. Начальствовать над «Фениксом» был определен капитан-лейтенант Соль-менев, специально для этой цели взятый из Кронштадта. Второй из бригов, вооруженный дюжиной каронад, принял под команду капитан-лейтенант Ераков. Этот бриг наименовали «Аргусом». Одновременно используя расположение англичан, Сенявин закупал на их складах все, что только могло пригодиться на кораблях: громоотводы и новоизобретенные машины для очищения воздуха в трюме, атласы Средиземного моря и портоланы, краску и олифу, скипидар, блэкварниш и спирт, инструменты слесарные, зрительные трубы, лекарства. Помимо этого, наняли на службу английских лекарей и подлекарей. Зарплату им положили преогромную: первым по тысяче шестьсот рублей в год, а вторым по восемьсот. – Дороговато коновалы иноземные нам обойдутся! – отговаривали вице-адмирала. – Жизнь подчиненных мне дороже! – отвечал тот. И снова праздник. На сей раз хозяева праздновали двухсотлетнюю годовщину открытия некого заговора бунтовщиков, замышлявших взрыв парламента. – Ну и дела! – пожимали плечами гости. – Уж два века прошло, а они все радуются! Видать, шибко их тогда припугнули! Англичанам было от чего радоваться и веселиться: прибытие союзной российской эскадры в Средиземное море снимало огромную головную боль. Ведь русские готовились взять на себя всю черновую работу в Адриатике, оставляя британцам возможность сосредоточиться на делах процветания собственного благополучия. Чтобы стоянка была не в тягость командам, командующий решил отпускать на берег как офицеров, так и матросов. Мичман Броневский, едва дождался своей очереди, чтоб поглядеть землю английскую. Через три дня Володя, несмотря на дождь и пасмурность, первой же шлюпкой съехал на берег с тремя такими же, как он, любопытными сотоварищами. Меж собой решили для начала прогуляться по городу, а затем отобедать в каком-нибудь приличном трактире. Едва ступили на причальную стенку, как первая неожиданность. В дымину пьяный рыжий матрос тут же прицепился к офицерам с просьбой разрешить ему побиться с одним из наших гребцов в «боксы». Наши были явно тоже не против драки, но офицеры им того не позволили, чем расстроили и гребцов, и рыжего англичанина. – Ладно, пока мы при службе! – сообщили англичанину здоровяки загребные, когда офицеры удалились. – А вот завтра у нас вольная на весь день, тогда и приходь сюды поутру, посмотрим у кого кулачки крепче! – Йес! йес! – обрадованно замахал руками «боксер» и, петляя ногами, поплелся куда-то вглубь порта. – Кажись, не понял по- нашему! – расстроился кто-то из матросов. – Еще как понял! – заверили его остальные. – Ишь, как обрадовался, что даже есть побежал, это значит, чтоб силу к завтрему накопить! – Ежели так, значит, не зря на берег съездим: и погуляем и подеремся! – обрадовался загребной. – Вот эн-то я понимаю – жизнь! Из воспоминаний участника плавания: Пока гребцы мечтали о завтрашней гулянке, Броне-вский с друзьями уже фланировал по Портсмуту. Шитые офицерские мундиры явно привлекали внимание, и народ толпами сбегался посмотреть на русских. Молоденькие англичанки в капотах и соломенных шляпках с корзинками в руках жеманничали и строили глазки. Наши подмигивали: мол, мы ребята не промах! Однако знакомству мешали вездесущие мальчишки. Эти прыгали вокруг и орали во все горло: – Рашен добра! Рашен добра! – Таковое внимание к скромным нашим особам, конечно, приятно, однако создает определенные неудобства! – наклонился к уху мичмана Ртищева Броневский. Тот согласно кивнул: – Авось привыкнут! На улицах Портсмута идеальная чистота. Нижние этажи домов заняты бесчисленными лавками. Купить здесь, кажется, можно весь мир. Английское сукно и китайский шелк, индийские камни и малайские пряности. Кто покупает много, тому и цены ниже и доставка на корабль. Хочешь новый фрак, его тут же сошьют тебе за каких-то два часа! Наконец дошли до трактира с надписью: «Г. Русский офицер у нас все хорошо!» – А вот и обед! – обрадовался Броневский, и, топоча сапогами, офицеры взошли на крыльцо. На входе уличные мальчишки отстали, зато набежали лавочные. Один сразу же кинулся чистить сапоги, второй обметать мундиры. После чего потребовали за свои услуги по шиллингу. – Этак мы скоро без денег останемся! – посетовали офицеры, но заплатили. На входе гостей встретил трактирный слуга в шелковых чулках и опрысканный духами. Провел в комнату. Там на столах лежали газетные листы. Сидевшие в креслах посетители, не снимая шляп, углубленно читали. Появление русских было встречено безмолвием. Священнодействие чтения у англичан не может быть прервано ничем. До обеда было еще далеко, а потому, полистав газеты и позевав, наши приуныли, когда внезапно услышали шум и смех в соседней комнате. – Господа! Кажется, не все здесь читают листки! – обрадовался Броневский, откидывая в сторону надоевшие газеты. Прислушались к шуму за стеной. Ртищеву показалось, что он слышит знакомые голоса. Это сразу же меняло дело. Немедленно прошли в соседнюю комнату. А там, конечно, свои гуляли, да еще как! Офицеров толпа, почитай, со всей эскадры. Дым стоит коромыслом, вино льется рекой. Прибытие мичманов с «Петра» встретили на «ура». – Давайте, господа, по единой с нами! – подняли доверху наполненные стаканы. – А там и поговорим! Закусывали сырами, а в шесть часов хозяин велел подавать обед. При каждой смене блюд он обязательно заглядывал в комнату и спрашивал, хорошо ли? – Хорошо, братец! – говорили ему. – А будет еще лучше! Тащи все, что есть! Гулянье успокоилось за полночь, а потому все и заночевали в трактирных спальнях. Спали почти до полудня. На ленч подали чай с молоком, бисквиты и новые газеты. Чай выпили, бисквиты съели, а газеты отложили в сторонку. Затем зашел хозяин трактира и объявил, что господ русских сегодня вечером приглашают в дамский клуб. – Но мы без фраков! – Не беда! – пожал плечами хозяин. – Мой слуга объедет корабли и соберет все, что вам нужно. Услуга эта обошлась в несколько гиней, но зато к вечеру все были готовы к встрече с английскими дамами. К клубу подъезжали в каретах при звуках оркестра. Англичанки в белых коленкоровых платьях сидели на стульях. Кавалеры стояли в отдалении. Ртищев быстро оценил ситуацию: – Девиц куда больше, чем кавалеров, будет где разгуляться! Русских офицеров тут же рассадили между девицами. Знакомясь, говорили по-английски, а кто не знал, по-французски. Девицы тоже явно готовились к встрече и ознакомились с азами русского языка. Неизвестно, кто их обучал, но с прелестных губ то и дело слетали столь крепкие боцманские ругательства, что офицеры были в полном восторге. Затем заиграли менуэт, после которого начались всяческие мудреные кадрили. Вскоре уже каждый из офицеров имел собственную даму. К Броневскому подсела очаровательная блондинка. – Меня зовут Бетси! – дерзко взяла она его за руку. – Владимир Броневский из дворян Псковской губернии! – представился слегка ошарашенный ее смелостью мичман. – Мы отныне сами выбираем себе кавалеров, потому, что мы эмансипе! – просветила молоденькая спутница запыхавшегося Броневского после очередного танца. – Зто что еще такое? – искренне удивился тот. – Эмансипе – это когда мы командуем мужчинами и делаем что захотим! – гордо вскинула кукольную головку Бетси. – Не приведи, Господи! – с ужасом подумал мичман, но виду не подал, а, покрепче обняв свою партнершу, сделал удивленное лицо. – Как это интересно и главное – ново! – О, вы, я вижу, настоящий джентльмен и друг эмансипе! – улыбаясь прошептала Бетси. – Вы мне определенно нравитесь, а потому можете вполне рассчитывать на взаимность! Затем объявили новый танец экосез, после чего перешли к столам. Дамы сами наливали своим кавалерам вина. Потом опять до изнеможения плясали. Ближе к утру офицеров начали развозить по домам. Броневского бесцеремонно забрала к себе его милая партнерша. В полдень следующего дня мичман покинул гостеприимный дом, очаровательная хозяйка которого из окошка бросила ему прощальный поцелуй. Броневский был настроен уже более снисходительно: – А все же не такая плохая штука, эта их эмансипе! 25 октября Портсмут узнал о происшедшем сражении. Известие о Трафальгарской победе было омрачено смертью Нельсона. Посетив командира порта адмирала Монтегю, Сеня-вин узнал от него последние известия о столкновении английского и французского флотов. Именно тогда он впервые услышал о Трафальгаре. Монтегю в общих чертах обрисовал происшедшее: – Франко-испанский флот истреблен полностью. Трофеев без счета. Но и наша потеря велика – пал лорд Нельсон. – Что ж, – перекрестился Сенявин. – Это потеря государственная. Наши моряки глубоко скорбят о смерти лорда Нельсона вместе с вами. Сегодня же корабли моей эскадры приспустят в знак траура кормовые флаги. Примите мои искренние соболезнования! – Я благодарен вам, адмирал! – пожал руку Сенявина Монтегю. – Отныне вы всегда найдете в моем лице искреннего друга. Политики политиками, но мы моряки – особая каста чести и долга! Увы, время и обстоятельства порой очень сильно меняют людей, даже говорящих столь возвышенные фразы. Придет срок, и Сенявин сумеет в этом убедиться, но это будет еще не скоро. Весь день 25 октября в городе продолжалась беспрерывная пальба как с крепости, так и со стоящих на рейде кораблей. А ночью Портсмут горел тысячами газовых фонарей. Дома мгновенно украсились прозрачными картинами. Вот Нельсон в тот момент, когда пуля пробила его грудь. Показывая рукой на врага, он красиво падает на руки подбежавших офицеров. Вот аллегория Британии, принимающей с горестным лицом лавровый венец победы. Гарнизон стоял в ружье. Музыканты беспрерывно играли «Британия, правь волнами». Никто не спал. Англичане, утратив свою обычную холодность, от души гуляли и танцевали на улицах, лишь иногда смахивали слезу с лица, говоря при этом: – Живи в вечности, Нельсон! Направлявшегося в гости к своей новой знакомой мичмана Броневского едва не сбила с ног торговка газетами. Она размахивала листками и громко кричала: – Славная победа русских над французами при Кремсе! Кто не читал, прочтите! Всего пять пенсов! – Я покупаю! – объявил Броневский и полез в карман за кошельком. Торговка смерила офицера оценивающим взглядом и, уперев руки в бока, провозгласила: – Для вас мой листок будет стоить гинею! – За что ж так дорого? – изумился мичман, финансовые дела которого уже оставляли желать лучшего. – Русский офицер мог бы заплатить за победу, делающую ему столько чести, и поболее! – провозгласила торговка. – Если я буду платить по гинее за каждую нашу победу, то надо быть миллионщиком, чтобы покупать газеты! – в сердцах огрызнулся Броневский. К его удивлению газетчица внезапно расхохоталась: – Прекрасный ответ! Его немедленно напечатают в газете, и он принесет мне как минимум две гинеи! Возьмите пару листков за четыре пенса! Возвращаясь следующим утром от белокурой Бетси, Броневский купил новую газету, озаглавленную его собственной фразой. Решил, что надобно будет маменьке в деревню отослать, пусть погордится, что о сыне ее уже и в английских листках пишут! Когда поутру мичман прощался с Бетси, та неожиданно заявила, что, коль Владимир уплывает, ее сердце отныне опять свободно в ожидании героев Трафальгара. Все же странная эта штука – эмансипе! Вице-адмирал Сенявин газетами тоже интересовался, а потому ежедневно просил своего флаг-офицера купить свежую прессу. Вице-адмиралу хотелось самому узнать, что думают англичане о Трафальгаре. Полистав «Морнинг стар» и просмотрев «Морнинг кроникл», он сделал вывод, что, несмотря на победу, особого веселья в Англии нет. Возможно, это было, из-за смерти всеобщего любимца Нельсона, возможно из-за понимания, что настоящая борьба против Наполеона еще только начинается. Одну статью Сенявин отложил к себе в стол. Время покажет, был ли прав Соути. Что же касается лично его, Дмитрия Сенявина, то сдается, что война на море только начинается по-настоящему, ибо насчет полного истребления французского флота Соути явно поторопился. Наткнулся Сенявин и на заголовок портсмутского листка со словами одного из своих мичманов. – Экий оратор! – подумал. – Хорошо, когда имеются молодые и думающие офицеры. Флаг-капитану Митькову велел вызнать, кто таков сей мичман. Тому долго искать не пришлось. – Мичман Броневский со «Святого Петра»! – доложился вскоре. – Смышленый! – кивнул головой Сенявин. – Будем иметь на примете! А пока по улицам Портсмута уже с раннего утра бегали торговки, наперебой выкрикивая названия своих газет и продавая налево и направо последние новости. Для русских моряков пока все складывалось не так уж плохо. Англичане по собственному почину прислали своих портовых мастеров на наши наиболее потрепанные «Селафиил» и «Уриил», и совместными усилиями быстро привели их в божеский вид. На всей эскадре за-менили такелаж, установили и освоили новые орудийные замки. Английские офицеры приглашали гостей в Лондон. Там уже вовсю шли наскоро сочиненные и посвященные Трафальгару пьесы: «Победа и смерть лорда Нельсона» в Друри-Лейн и «Слава Нельсона» в Ковент-Гарден. Наши вежливо отказывались, просто не было времени. Зато в портсмутских трактирах Трафальгар праздновали сообща. В дешевых гуляли матросы. – Ты знаешь, рашен, – откровенничали англичане, глядя мутными глазами, – как мы обзываем французских собак? – Ну и как вы их обзываете? – поднимали головы от стола матросы Балтийского флота. – Мы их зовем лягушатниками! – Это отчего же лягушками клйчите? – не понимая, мотали головами. – А оттого, что жрут они этих лягушек и не давятся! – Вот гадость-то! – плевались матросы.- Ну а они вас как прозывают? – Лимонниками! – Тоже гадость! – удивлялись, трезвея. – Неужели тоже сию кислятину жрете? Последнее прозвище пошло с 1795 года, когда, во избежание цинги, в английском флоте перед обедом было велено вместе с ромом, который матросы весьма уважали, непременно выпивать кружку лимонного сока, от которого тех же матросов всегда воротило. Помимо этого, остроумные французы еще более обидным прозвищем «омары» обзывали и английских солдат за красный цвет их мундиров. Впрочем, и английские и французские матросы сообща посмеивались над бедолагами рыбаками, коих дружно наименовали обидным прозвищем – «пикши». Что касается русских матросов, то они звали своих английских союзников душевно и ласково – «асеи», от английского выражения «I say» (я слушаю), которым английские собеседники предваряли каждую питейную беседу. В более благопристойных трактирах тем временем сдвигало столы уже союзное офицерство. Офицеры английские, прямо на столах вилки с ножами раскладывая, показывали, как все происходило. – Вот так, построясь в две колонны и оставив позади резерв, лорд и напал на неприятеля с ветра, прорезал, окружил его с обеих сторон, и, прежде чем авангард французский успел помочь центру, тот был уже разгромлен! Затем добили и авангард. – Ну давайте за вашу победу! – поднимали стаканы русские. – За союзников! – поддерживали англичане. Потом поминали лорда Нельсона. В знак траура по его смерти английские офицеры разом повязали на свои шеи черные галстуки. Традиция эта оказалась столь живуча, что позднее черные галстуки стали неотъемлемым атрибутом военно-морской формы всех флотов мира. Но до этого было еще далеко, а пока в портсмутских трактирах подавали третью очередь бутылок, после которой начиналось всеобщее братание. После известия о Трафальгаре Сенявин решил задержаться в Портсмуте ровно настолько, чтобы успеть долечить больных да завершить крепеж расшатавшихся на штормовой волне корабельных корпусов. Новокуплен-ные «Феникс» и «Аргус» доукомплектовали офицерами и матросами с линейных кораблей, опробовали пушки и погрузили боезапас с провиантом. Теперь оставалось лишь залиться свежей водой, и можно продолжать плавание. Англичане сработали споро. Сразу несколько водовозных барж разом подходили к бросившим якоря кораблям. В полные речной воды трюмы бросали полотняные шланги и начали качать помпами. Только успевай бочки таскать! Больных в портовом госпитале отпоили парным молоком, откормили свежими овощами. В помощь корабельным плотникам пришли портовые мастера, седые и многоопытные. Уже перед самым выходом к Сенявину на «Ярослав» прибыл командир порта адмирал Монтегю. Поприветствовав гостя, вице-адмирал пригласил его к себе в салон. Первый тост подняли среди флагманов всех государств традиционный: – За наши корабли! После нескольких рюмок водки Монтегю раскатал на столе карту Ла-Манша. – Вот здесь и здесь вас уже поджидают французы! Наши купцы видели их на траверзе Кадиса, так что будьте осторожны! – сказал он, тыча в карту пальцем. – Бонапарт велел любой ценой поймать вас и уничтожить! Кажется, последний урок Нельсона не пошел Бони впрок, и он решил отыграться на вас! То была французская Рошфорская эскадра, чудом уцелевшая от Трафальгара, в составе пяти кораблей и четырех фрегатов. Теперь, покинув Порто-Фероль, эскадра вышла в море, чтобы, перехватив русских, взять реванш за недавний погром, учиненный Нельсоном. Российская эскадра покидала английские берега не только в канун Трафальгара, она покидала его в канун Аустерлица! Обогнув остров Вайт, наши корабли вскоре шли уже мимо берегов Гамшира. На другой день у Плимута подошел «Кильдюин» и доложился, что оторвавшиеся от эскадры корабли туда не заходили, а прошли мимо Плимута на зюйд. На траверзе мыса Лизард с наших кораблей отпустили английских лоцманов, по пеленгам утвердили место эскадры и, построясь в походный строй, пустились в открытый океан. Скрипели мачты, трещал корпус, беспрестанно хлопали над головами паруса. Все было, как всегда. Выйдя в море, велел Сенявин выставить на кораблях «огневых». Такая команда – верный признак возможной скорой битвы. «Огневыми» в российском флоте именовали особо доверенных матросов, которые в ночное время содержали готовые к немедленному употреблению тлеющие фитили в специальных медных фонарях – ночниках. В орудийных деках артиллеристы регулировали откаты. Откат пушки после выстрела – далеко не мелочь! При сильном откате, удерживаемая тросами – брюками – пушка только что не встает на дыбы. Если откат сильный, да еще стрельба идет долгая и залповая, то брюки, случается, вырывают куски борта. Зависит же сила отката от причин многих: от угла возвышения, от качества и количества пороха, туго входят в ствол пыжи или свободно, легко ли вращаются колеса станка или с усилием. Кроме этого, примечено давно и то, что разгоряченное от выстрелов орудие откатывается куда сильней, чем холодное. И это только откат, а сколько иных забот! В следующую ночь к эскадре приблизился британский фрегат «Пегас». Долгое время фрегат шел в отдалении от нашей эскадры, определяя ее национальность и только удостоверившись, что перед ним действительно русские, осмелился сблизиться. Капитан «Пегаса», сойдясь с «Москвой», уведомил, что французская Рош-форская эскадра, увеличившись до семи кораблей и десятка фрегатов, бродит где-то неподалеку, чтобы не допустить русских в Средиземное море. Не далее как вчера французы покинули порт, а потому «Пегас» был послан адмиралом лордом Корнвалисом, дабы предупредить союзников. Ветер дул самый попутный. Сомкнув кильватерную колонну сколько было возможно, Сенявин рассчитывал проскочить мимо сторожившей его французской эскадры. Несмотря на то, что корабли вовсю валяла океанская волна, верхние орудийные порты вице-адмирал велел держать открытыми. Прислуга неотлучно сидела подле заряженных пушек. Было ветрено и стыло. Поздним вечером, когда штурманы, кутаясь в дождевики, клали пеленги на черневшие на горизонте скалы Эль-Ферроль-ского мыса, с салингов сразу несколько голосов просту-женно прокричало: – Слева по крамболу борта правого паруса! – Считай!- запросили снизу. – Много! Никак флот целый! – Это французы! – разнеслось по кают-компаниям и матросским палубам. Капитаны, бросая недопитый чай, выбегали на шканцы: – Ну что ж, господа, никак и наш черед накрутить хвоста французскому пуделю! Командир «Ярослава» каперанг Митьков послал рассыльного за командующим. Сенявин поднялся немедленно. – Сколько их там? – спросил, поеживаясь на холодном ветру. – Десяток добрый будет! Корабли линейные, двух-дечные! – Да, это явно битые, но недобитые французы! – поглядев в зрительную трубу, буркнул адмирал себе поднос.- Нас они, видимо, тоже заприметили и теперь ворочают на пересечку курса. – Эти драться будут до соплей кровавых, – вздохнул невесело Митьков. – Французам после Трафальгарской бани уже смерть не страшна. Им победа нужна, по тому и спешат, что на ярмарку! – Чего же им не спешить, когда противу каждого нашего корабля у них по два! – хмыкнул Сенявин.- Ан ладно, рано радуются. Был день святого Николы Чудотворца, а потому матросы желали непременно сразиться с французами. – Святой Микола нам сегодня непременно подможет, чего ж еще ждать! – горячились одни. – Чем мы хуже английцев, пусть и у нас своя Трафальгарка будет! – вторили другие. – Главное, чтоб до абордажа дошло, там мы уж хранцузу ухи-то яооткручиваем! – радовались в пред дверье боя третьи, самые отчаянные. – Дмитрий Николаевич! Команды рвутся в драку! – доложили Сенявину. Тот только хмыкнул. Затем велел собрать подле себя офицеров «ярославских». К ним и обратился: – Рвение ваше к бою понимаю и разделяю всецело! Но встреча сегодняшняя нам ни к чему, ибо ежели даже и отобьемся, то до Корфу с разбитыми кораблями нам уже не доплыть! А потому станем уклоняться. Мой сигнал по эскадре – ворочать к зюйду, да плавно по три румба, чтоб не сразу заприметили! А с темнотой чтоб огня никто не зажигал! Матросов же, от вахт свободных, займите каким делом, чтоб кулаки поменьше чесались. Повинуясь натруженным матросским рукам, «Ярослав» начал склоняться на юг, постепенно подворачивая. Остальные, держа в кильватер флагману, следовали за ним. – Сколько до сумерек?- спросил штурмана Сеня-вин. – Не более получасу осталось! – ответил тот, глянув в расчеты. – Кажется, нам сегодня везет! – кивнул Сенявин. – В темноте-то уже точно оторвемся! Спустившаяся ночь надежно скрыла русскую эскадру от преследователей. С наступлением темноты на кораблях разом потушили не только отличительные фонари, но даже огонь на камбузах. В восемь часов вечера все разом без сигнала поворотили на вест, а в полночь, еще раз изменив курс, пошли на зюйд. Утром сколь ни вглядывались впередсмотрящие в морскую даль до боли в глазах – горизонт был девственно чист. – Слава Богу, избавились от настырных! – с облегчением вздохнули на шканцах флагмана. – Подраться мы всегда и сами горазды, но ныне оно нам ни к чему! Чтобы занять и развлечь матросов, капитаны заставили их петь и плясать, а для поощрения выдали за здоровье государя по лишней чарке вина. Штурманские ученики, юнги, фельдшера (те, кто пограмотней) соорудили из сигнальных флагов кулисы и начали представлять любимую всеми оперу «Мельник». По сюжету оперы хитрый мельник и деньги сумел заработать и жену У соседа увести. Матросам нравилось. – Ну и бестия, ну и ухарь! – хохотали, животы надрывая. – Ни дать ни взять хранцуз окоянный, что Напо-ливон всем вокруг себя пакостит! Затем играли в рожок и били в бубны, да пели хорами, кто лучше: матросы, артиллеристы или солдаты. Все старались, как могли, чтоб друг друга перекричать. В кают-компаниях накрыли ужин, которому бы и московский винный откупщик позавидовал. Офицеры промеж себя тоже танцевали и веселились. Когда все напелись и наплясались, желание драться с французами пропало само собой. Когда о том доложили командующему, тот кивнул удовлетворенно: – Нагулялись, теперь пусть отсыпаются! А воевать нам еще успеется! Сам он переживал за судьбу отделившихся от эскадры «Селафиила» с «Уриилом». Не дай бог, на французов напороться! Еще целую неделю металась по Атлантике Рошфор-ская эскадра в тщетных потугах отыскать исчезнувшего Сенявина. Желание поймать и истребить русских было велико. Иного и не могло быть, ведь приказ об уничтожении был подписан самолично императором, который к тому же постоянно интересовался ходом перехвата. Но все же настал момент, когда последнему французскому матросу стало абсолютно ясно: русских упустили окончательно. – Если их адмирал шел с попутным ветром, да еще одним генеральным курсом, мы давно безнадежно отстали! – вынужден был признать вице-адмирал Гриен. – Ворочаем на Кадис! Нам следует ждать выговора от императора, а нашим ребятам в Адриатике большой головной боли! Тем временем корабли Сенявина со свежим фордевиндом летели вперед на всех парусах. Несмотря на ненастную погоду, свободные от вахты офицеры и матросы часами простаивали на палубе. Вид несущихся под всеми парусами кораблей всегда греет моряцкие души! На широте Лиссабона хорошо качнуло. На этот раз попали в сильную океанскую зыбь. Укачавшиеся жевали вымоченные в квасе и уксусе ржаные сухари да сосали лимоны. Немного помогало. Шли под гротом, фоком и марселями в два рифа, делая узлов восемь. Корабли слегка кренило, взбираясь на очередной крутой гребень, они вздрагивали всем корпусом, а катясь вниз, с грохотом рушили своими дубовыми форштевнями пенные верхушки волн. Каждый день ровно в двенадцать пополудни на палубы выбиралась штурманская братия, чтобы сделать полуденный замер. Пока штурманские помощники отсчитывали хронометрами точное время, сами штурманы сосредоточенно «ловили» секстантами едва различимое в разводьях туч солнышко. Затем, поколдовав над астрономическими таблицами и рассчитав линии положения, докладывали капитанам счислимое место. Что касается Сенявина, то он время от времени поднимался из своей каюты наверх, чтобы оглядеть походный ордер эскадры и передать капитанам необходимые сигналы. Обедал вице-адмирал обычно в шесть часов вечера. Сам не слишком жаловавший спиртное, всегда имел на столе несколько бутылок хорошего вина. С адмиралом всегда обедал и командир флагманского «Ярослава» Митьков. Кроме него, Сенявин приглашал к своему столу свободного от службы вахтенного начальника и кого-нибудь из мичманов. А потому обед имел, помимо всего прочего, и значение воспитательное. По воскресеньям уже офицеры приглашали отобедать к себе в кают-компанию своего командующего. От приглашения этого Сенявин никогда не отказывался, придавая большое значение общению с подчиненными в неслужебной непринужденной обстановке, каковая обычно складывалась за обеденным столом. Когда зыбь несколько улеглась, с салингов усмотрен был вдалеке мыс Сан-Висенти. Немедленно взяли обсер-вованное место. К удовольствию штурманов невязка оказалась весьма нечувственной и произошла только от волнения океана. Ночью от эскадры отстал купленный в Англии бриг «Аргус». За него не слишком переживали. Капитан-лейтенант Ераков слыл моряком опытным. Французская эскадра позади, а от местных корсаров бриг всегда отобьется, да и место встречи на случай разлучения оговорено заранее. Догонит! Спустя сутки слева на траверзе российской эскадры из туманного далека медленно выплыла мрачная Гибралтарская скала. – Ну, кажется, Атлантика позади! – перекрестились на кораблях. И вот, наконец, знаменитые Геркулесовы столпы, которыми некогда означался предел Древнего мира. Высоченная утесистая скала, кажется, готовая вот-вот обрушиться на проходящие мимо корабли. На вершине ее среди облаков телеграф, то англичане зорко следят за возможной опасностью. Зеленый берег Андалузии касается узким песчаным перешейком гранитной глыбы Гибралтара. На севере синели горы Андалузские, на юге за проливом – африканские. Пока корабли входили в местную бухту, мичман Броневский, верный привычке, помечал в своей записной тетрадке все увиденное. – К чему тебе это, Володька! – окликнул его державший младшую вахту Ртищев. – Все равно академиком не станешь! Не по той дорожке пошел! – А я для себя помечаю, чтобы на старости хладных лет было что вспомнить! – ответил тот, не отрываясь от карандаша. – До хладных лет еще добраться надо, что с нашим делом моряцким весьма сумнительно! – вздохнул Ртищев философски, но более уже с расспросами не приставал. Сгрудившись на палубе, рассматривали российские мореходы главную английскую цитадель на торговых путях. Скала гибралтарская со стороны берега неприступна, а поэтому, чтобы исключить возможность нападения и со стороны моря, англичане выстроили дополнительно несколько фортов. Теперь, для тог, чтобы овладеть Гибралтаром, надобно было положить под ним несколько армий и флотов! Русские корабли бросили становые якоря под берегом и защитой британских фортов. К всеобщему облегчению, на рейде стояли разминувшиеся с эскадрой ранее «Селафиил» с «Уриилом». Обменялись визитами вежливости с местным начальством. Главный командир Гибралтара вице-адмирал Кейт был вежлив и предельно предупредителен. – Всем, чем только могу, помогу непременно! – говорил, почесывая тяжелый подбородок. Кейт уже имел инструкцию всемерно способствовать русским, которых надо было как можно крепче втянуть в войну на Средиземноморье. Для этого велено было не жалеть ничего! Моряки осмотрелись, дух перевели. Открыли верхние порты и прочистили пушки холостыми выстрелами на тот случай, если у французов еще раз появится желание испытать судьбу. Но ничего не появилось. Несколько маячивших под африканским берегом фрегатов предпочли удалиться под защиту своих фортов. Просушили трюмы. Несмотря на парусиновые виндзейли, пропущенные сверху в открытые люки для притока свежего воздуха в нижние палубы, в трюме все равно стоит тяжелый запах сырости, смолы, человеческих тел, затхлой воды и крысиного помета. Немного ослабить тяжкий дух – уже радость! Сырость сушили горящими угольями в закрытых жаровнях, курили благовонные травы и древесную смолу. Затем отправили шлюпки за свежей водой и зеленью. Пользуясь возможностью, свободные от вахты офицеры запросились на берег. Сенявин разрешил. Гулять в Гибралтаре особенно негде, да и не по карману. А то, что по горам полазят да укрепления осмотрят, то только на пользу пойдет. Броневский с друзьями залез на гору и там, к несказанному удивлению, узрел следующую надпись: «Здесь был Василий сын Иванов, родом из города Костромы и плевал я с сей скалы на всея, а в кого не попал, тому мое почтение». Слова эти душевные мичманов российских столь порадовали, что плюнули они все разом со скалы в волны далекие и тут же дружно взялись за кортики, чтобы и свои автографы на местных камнях запечатлеть. Пополнив припасы, Сенявин, не задерживаясь ни дня, дал команду выбирать якоря. Заскрипели шпили, выхаживая канаты, матросы натужно наваливались грудью на отполированные лодонями вымбовки. Несмотря на слабый ветер, попутное течение под африканским берегом само влекло российские корабли в Средиземное море, только успевай у штурвала управляться! Воды Атлантики, вторгаясь в Средиземное море, еще долго сохраняли свой черный цвет. По атлантической воде курс и держали. Многоопытный Сенявин был весьма озабочен здоровьем людей. Переход из северных широт в южные всегда грозит массовыми болезнями: скорбутом и простудами. Чтоб этого не допустить, велел командующий чаще, чем обычно, проветривать корабельные трюмы, окуривать ежедневно палубы уксусом и порохом, строжайше соблюдать чистоту и опрятность как кораблей, так и экипажей. По верхней палубе денно и нощно ходил унтер-офицер, смотрящий, чтобы никто в мокром платье и с непокрытой головой не ложился спать. Цедильные камни и машины для очищения воды работали безостановочно, очищая портящуюся воду. Благодаря всему этому массовых болезней пока удавалось избегать. Спустя несколько дней, 20 декабря при тихом остовом ветре на траверзе острова Альбаран эскадра встретилась с английским Средиземноморским флотом лорда Коллингвуда. К англичанам на переговоры был отправлен надворный советник Сивере. Затем встретились и оба командующих. – Рад приветствовать героя Трафальгара! – искренне и крепко пожал руку английскому командующему Секявин. – Рад приветствовать героя будущих побед в Среди земноморье! – в тон улыбнулся Коллингвуд, отвечая на рукопожатие. Бывает, что взаимные симпатии рождаются уже с первого взгляда. Так случилось и в этот раз. Отныне и навсегда оба адмирала будут симпатизировать друг другу. – Прошу отведать хорошего кипрского вина! – пригласил широким жестом Коллингвуд Сенявина к себе в салон. – Благодарю! – кивнул тот и, подозвав к себе адъютанта, принял сверток: – Думаю, хорошая русская водка нам тоже не помешает! Первый тост командующие подняли за короля Англии и императора России, затем выпили за Англию и Россию раздельно, затем за их союз совместно, после чего набили трубки табаком и от души закурили. Сенявин в общих чертах поделился своими планами. – Все очень разумно. Вы можете хорошенько обтрусить французский сад, пока их сторожа утирают сопли после Трафальгара! По рассказу Коллингвуда, он только что оставил блокаду Карфагена, где пряталась испанская эскадра. Английский командующий был уверен, что перепуганные последними событиями испанцы ни за что не отважатся сунуть нос в море. Сам же он намеревался рвануть на всех парусах к Вест-Индии, чтобы попытаться перехватить там Брестскую эскадру, на которой, по слухам, находился брат Наполеона Иероним. – Мы очень рассчитываем на вашу помощь. Я выгреб из Средиземноморья все, что имел. Вам придется остаться с французами один на один! В Карфагене у Бонапарта стоит восемь кораблей, из которых три 100-пушечных. Пока они еще не вооружены. Но это вопрос времени. Я оставляю против них лишь небольшую блокирующую эскадру своего младшего флагмана Дукворта, однако сами понимаете, что может случиться всякое… – Нам не привыкать! – поднял Сенявин наполненный бокал. – За удачу! Расстались если не друзьями, то уж приятелями точно. На отходе англичане салютовали российским морякам ПЕРВЫМИ! Такого еще не было нигде и никогда! Приняв все меры предосторожности, со свежим попутным ветром прошли мимо Карфагена. В предметном стекле зрительных труб виднелись белые паруса кораблей Дукворта. С ним у Сенявина еще будет встреча, увы, не столь радостная, как с Коллингвудом. По расставании с англичанами Сенявин велел перестроить эскадру из кильватера в строй фронта. По левому борту от флагманского «Ярослава» на пределе видимости разместился «Святой Пётр» и далее «Уриил». Справа от «Ярослава» – «Селафиил» и «Москва». Впереди флагмана в качестве передового дозора – «Кильдюин», а по корме концевым – бриг «Феникс». Теперь российская эскадра, словно гигантская гребенка, прочесывала Средиземноморские воды, разыскивая своих и чужих. 27 декабря, в канун католического Рождества, эскадра была уже у Сардинии, а еще спустя два дня, лавируя при крепком северном ветре, встала на якоря у Калиари. Калиари – нищая столица нищего Сардинского королевства. Короля, однако, здесь не было. Он предпочитал проживать в Риме, здесь же управлялся его брат – герцог Женевский. Сам город был расположен на крутой горе и обнесен полуразвалившейся стеной. За городом бесконечные болота. Гавань мала, но илистый грунт хорош. Вдалеке маячили две старые галеры – флот сардинского короля. Корабельные штурманы, заглядывая в рукописные лоции, говорили капитанам: – Для фертоинга лучше один из якорей класть на норд-вест, а другой на норд-ост! – Каковы здесь глубины? – От четырех до восемнадцати саженей! – Подходяще! А к кораблям уже на всех веслах спешили десятки обшарпанных лодок-скопомаре. – Может, как и в Портсмуте, торговцы! – оживились моряки, но ошиблись. Лодки были заполнены музыкантами и нищими. Все почему-то в красных колпаках. Первые тут же запиликали на скрипках, вторые начали громко просить милостыню. Вид оборванных и завшивленных сардинцев привел в изумление российские команды. – Попрошаек нам еще не хватало! – Это оркестранты и солдаты короля! – разъяснили им. – Не дай Бог, так служить! – крестились матросы. – На борт не пускать, чтоб заразы никакой не получить! Трехдневный карантин! – передали с «Ярослава» приказ командующего. Сенявин был раздосадован. Не повидавшись с братом короля, он не мог покинуть Калиари. Таковы были императорские инструкции. Но герцог Карл Фелиций мог прибыть только через несколько дней, так как отдыхал сейчас на загородной вилле. После окончания карантина начались съезды на берег. Однако желающих было немного. Отправились лишь любопытные. Впрочем, о своей прогулке они не пожалели. Прекрасные цветочные клумбы и горы нечистот, красивые дома и толпы нищих ланцирони – казалось, все здесь слилось воедино. Работающих видно не было: все отдыхали. Зажиточные – по домам, нищие – прямо посреди дороги. В центральной церкви толстые монахи-францисканцы показывали в золотом ковчеге голову святого Сантурина, а потом за показ нагло вымогали пару монет. На единственной городской фабрике крутили шелк, но не люди, а индейки, петухи и куры. Падавших от бессилия тут же волокли в трактиры. Но обедать в тех трактирах могли лишь самые небрезгливые. Наконец, прибыл и вице-король Сардинии герцог Карл Фелиций. Гвардейцы его были одеты поприличнее простых солдат, однако, судя по худобе и голодным глазам, тоже давно не ели. Аудиенция Сенявина продолжалась недолго, ровно столько, чтобы, справившись о здоровье королевской семьи, предложить от имени Александра Первого защиту российского флота, а затем, выслушав слова благодарности и выпив чашечку кофе, попрощаться. В полдень 7 января, когда солнце было в самом зените, эскадра продолжила свой путь. Корабли один за другим преодолевали коварный риф на выходе из бухты и выбирались на чистую воду. Было Рождество, а потому все работы и учения отменялись. Свободные от вахт пели песни и отдыхали, а к обеду на палубу вытащили двойную ендову с хорошим сардинским вином. К неудовольствию Сенявина, все время отставала от остальных «Москва». Там никак не могли поймать ветер. Но вот на «Москве» все же разобралис, что к чему, и она, прибавив ходу, заняла свое место в походном ордере. Сенявин довольно глядел на передовой «Кильдюин». Его командир капитан-лейтенант Развозов всегда содержал свой транспортный фрегат в немедленной готовности к плаванию, умудряясь при том поддерживать его почти в праздничном виде с блестящими свежей краской бортами, наклоненными к носу мачтами и туго обтянутым такелажем. Вот и теперь «Кильдюин» ходко резал пологие волны, выжимая из слабого ветра все, что только возможно. «А Развозов-то наш молодцом! – думал вице-адмирал. – Лихо правит!» На следующий день перед россиянами открылась Сицилия, за ней и Липарские острова. Над вулканами Стромболи курились дымы, время от времени извергаясь столбами пламени. Пролив Фаро-ди-Мессина, что отделяет Сицилию от материковой Италии, проходили ночью. Места эти из-за многочисленных мелей и камней во все времена пользовались среди моряков самой дурной репутацией. Даже в тихую погоду вода в проливе кипит, ибо здесь сталкиваются два встречных течения, много неприятностей доставляют и сумбурные приливы. Кто-то посоветовал вице-адмиралу подождать с проходом до утра. В этом был свой резон. Но командующий был уверен в себе и велел форсировать Мессинский пролив с ходу. Капитаны и штурманы вглядывались в темноту калабрийского берега. Где-то там должен был вот-вот открыться маяк Фаре. Наконец, блеснул огонь. – Класть пеленг немедля, пока виден сей фарос! – кричали капитаны. – Пеленг положен! – докладывали штурманы. – Полдела сделано! – переводили дух капитаны. – Наносите на карту! Теперь можно было смело рассчитывать по карте свой курс и, не боясь неожиданностей, идти вперед. «Вероятно, сим решительным и искусным маневром Сеня-вин хотел познакомить себя с теми моряками, кои мало его знали», – скажет современник. По сигналу командующего корабли сомкнули кильватерную линию и, следуя за передовым «Ярославом», успешно прошли мимо всех подстерегавших опасностей. Курс был проложен на Мессину. Крупнейший из городов Сицилии встретил наших моряков громом пушек. То палили не переставая транспорты эскадр командоров Грейга и Сорокина, возвращавшиеся с 13-м егерским полком из Неаполя на Корфу в сопровождении черноморского фрегата «Назарет» и недавно купленного на Мальте брига «Летун». – Ну вот, кажется, и до своих добрались! – облегченно крестились на российских кораблях. Причина появления в сицилийских водах отряда грейговской эскадры состояла в том, что намечавшееся совместное англо-русско-неаполитанское наступление в южной Италии было отменено в самый последний момент, и теперь наши войска, так и не успев сделать ни одного выстрела по врагу, возвращались обратно на Корфу. С командой на реях и оркестром на шканцах «Ярослав» приветствовал соотечественников. Обнаружился в гавани и потерянный у Сан-Висенти бриг «Аргус». Его командир лейтенант Ераков умудрился не только догнать, но даже и перегнать эскадру. Мессинская гавань оказалась на редкость удобной, а потому корабли не становились на якоря, а швартовались прямо к набережной. Там уже стояли толпы народа, кричавшего: «Е viva Moscov!» Чтобы избавиться от излишней назойливости горожан, было разрешено съезжать на берег. В первый же вечер корабельное офицерство поспешило в местную оперу. Быть в Мессине и не побывать в ее знаменитом театре, было бы непростительной ошибкой! А на следующее утро начался шторм, да какой! Четыре нанятых английских транспорта и сопровождавший их «Назарет» в несколько минут швырнуло на мель, а бриг «Летун» – на Мессинский маяк. Но шторм оказался коротким. Удалось спасти фрегат с бригом и три грузовых судна. Одно с проломленным дном все же затонуло. К счастью обошлось без жертв. Егерей быстро пересадили на корабли Сенявина. Теперь Сенявин самолично росчерком пера проложил свой курс к знакомому до боли острову Корфу. Находясь в приподнятом настроении, он собрал вокруг себя мичманов и наставлял их по памяти: – Идучи от Мессины к Корфу при южных ветрах, держать должно на остров Санто-Мавро, а при северных – на северную оконечность Корфу. Войдя же в южный пролив, должно держать ближе к острову Паксо, ибо от мыса Бианко простирается на половину ширины пролива весьма коварная отмель. Имеется еще одна песчаная отмель к норд-осту от пролива, чтобы миновать ее, следует держаться албанского берега до тех пор, пока не выйдете на траверз города! Все ли понятно, господа мичманы? – Ясно, ваше превосходительство! – отвечали те хором. – Куда яснее, мы ж не дети какие неразумные, а мичманы флота Российского! За южным мысом Калабрии свежий ветер развел крутую волну, и шедшие бейдевиндом корабли раскачивались, как на качелях. В первую же ночь разразилась гроза, и ударом молнии повредило фор-стеньгу на «Урииле». Тот сразу же потерял ход. Чтобы не задерживать эскадру, Сенявин оставил при «Урииле» его собрата «Се-лафиила» и бриг «Феникс», а с остальными продолжил путь. При первых лучах следующего дня эскадра положила якоря под стенами Корфу. Именно здесь семь лет назад, будучи командиром линейного корабля «Святой Пётр», участвовал Сенявин в знаменитом ушаковском штурме неприступных островных цитаделей. Тогда свершилось воистину небывалое – корабли взяли штурмом бастионы. Сенявин мог поздравить себя с несомненным успехом. Весь путь от Кронштадта до Корфу, не считая стояночных дней, его эскадра проделала всего лишь за 38 ходовых дней. Благодарная Керкира встречала его эскадру не боевой, а салютационной пальбой. На острове давно уже стояла дивизия генерала Анрепа, терпеливо поджидавшая прихода сенявинской эскадры. Роман Карлович Ан-реп – герой турецких войн, генерал был опытный и разумный. В проливе между Корфу и маленьким каменистым Видо лежали на якорях корабли и суда отрядов командоров Грейга и Сорокина. Сенявин жадно вглядывался в берег. Вот он, Корфу – ключ к Италии, врата древней Греции. Изменилось ли что со времени его прошлого пребывания? Нет, все было так же. Только трепетали над Старой и Новой крепостями российские флаги и теснились в поливе между Корфу и Видо корабли под Андреевскими флагами. Ни дать ни взять – российский порт! И это были не пустые слова. За время пребывания российского флота на острове количество наших торговых судов в Средиземноморье увеличилось более чем в четыре раза. Россия поистине становилась второй морской державой мира! Хроника того достопамятного для наших моряков дня так описывает эту волнующую встречу: Собрав начальников, Сенявин вскрыл засургученный императорскими вензелями пакет и объявил: – Согласно воле нашего государя императора Александра Первого, я, вице-адмирал Сенявин, принимаю главное начальство над флотом и сухопутными войсками, находящимися в Средиземном море, а также вступаю в должность губернатора Ионической республики! Слова его были встречены возгласами одобрения. Отныне Сенявин являлся уже не просто командующим отдельной эскадрой, а главнокомандующим всеми российскими войсками в Средиземноморье со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Несколько расстроенным казался лишь старый суворовец генерал-аншеф Ласси3, бывший много старше Сенявина и по чину, и по возрасту. – Обходите вы нас, стариков! – с некоторой обидой сказал он Сенявину, когда процедура представления нового главнокомандующего была завершена. – Славой сочтемся, Борис Петрович, на заслуженном отдыхе! – обнял его вице-адмирал. – А пока будем верой и правдой служить Отечеству нашему, там, где нас поставили! – Да вы не подумайте чего такого! – сразу засмущался Ласси. – Здесь, на море Средиземном, известное дело, должны только вы, флотские, и командовать! А наше дело какое? Пехотное! Затем было торжественное построение и парад российских войск. Его принимали сообща Ласси и Сеня-вин. Первым мимо них промаршировал Сибирский гренадерский полк во главе со своим командиром генерал-майором Бахметьевым, следом за ним печатал шаг Козловский гренадерский мушкетерский полк генерал-майора Макеева. У козловцев старые средиземноморские традиции. Полк дрался еще при Чесме. За козловцами проследовали Витебский и Колыван-ский мушкетерские полки генерал-майоров Мусина-Пушкина и Сердюка, затем Куринский и Алексио-польский полки мушкетерские генерал-майора Назимова и полковника Палицина. За мушкетерами шли 13-й и 14-й егерские полки генерал-майоров Вяземского и Штетера. Егеря гили под свой особый «егерский марш», не печатая шага, а двигаясь тихо, словно крадучись. Замыкали парадный строй батальон гарнизонных войск генерал-майора Попандопуло и легион легких албанских стрелков. Албанцы шествовали огромной пестрой толпой с криками и пением. Зрелище российской армии было более чем впечатляющее. Сверкали штыки и шпаги. Гремела медь оркестров. Над головами солдат и офицеров в такт их шагам величаво колыхались черные и белые султаны. Толпы кор-фиотов, наблюдавших мощь России, неистовствовали от восторга, крича во всю силу: – Зито Россия! Зито Александр! Зито! Зито! Зито! Тем же вечером капитан-командор Алексей Грейг докладывал Сенявину сложившуюся обстановку: – Сухопутные войска расположены на Корфу, отдельные роты – по всем Ионическим островам. Флот, имея своей главной базой Корфу, крейсирует в Адриатике, блокируя ее побережье и перехватывая французские суда. Помимо этого, мы держим своих стационеров в Катторо, Рагузе и Курцоле. Активных действий пока, к счастью, не было, но вот-вот они могут начаться. Морских сил, однако, для действенной блокады до вашего прихода у нас явно не хватало. – Ничего, – улыбнулся Сенявин. – Теперь хватит! На следующий день вице-адмирал устроил смотр грейговскому отряду. Оглядев корабли, остался доволен. Особо отметил низкую заболеваемость людей и прекрасно организованный морской госпиталь на старом фрегате «Армения». Не обошлось и без сюрпризов. Еще уходя из Кронштадта, Сенявин получил аккредитив на венецианский банк. Но когда эскадра пришла на Корфу, Венеция оказалась занятой французами, и реализовать аккредитив не было никакой возможности. Надо было обходиться своими силами и ждать следующего аккредитива. Не порадовал и заведующий провиантом эскадры капитан-лейтенант Лисянский, сообщивший, что продуктов на Корфу мало. Из Италии их тоже не доставить, а албанцы обещают только живых быков и то по самой грабительской цене. – Что будем делать? – спросил Лисянский вице-адмирала, завершив свой мрачный доклад. – Прежде всего кормить людей, а потом все остальное! – Но каким образом? – Для того мы с тобой, друг ситный, и поставлены, чтобы знать как! – покачал головой Сенявин. – Давай думать. Одна голова хорошо, а две все же лучше! Вскоре положение дел с продуктами удалось несколько улучшить: вначале сбили цену на быков, затем заключили выгодные подряды на выпечку сухарей, доставку масла и круп. – Вот видите, получается, стоит только захотеть! – ободрял Сенявин своих помощников. – Мы русские все осилим! А вскоре прошел слух, что между Францией и Австрией идут тайные переговоры о том, чтобы бывшие венецианские владения были отданы образованному Наполеоном марионеточному Итальянскому королевству. Подобное действо грозило нашим войскам, да и всей российской политике в Средиземноморье большими осложнениями. О причинах тайных переговоров оставалось только догадываться, но день ото дня слух подтверждался. Близилось время решительных действий. Между старожилами Корфу и новоприбывшими сразу же начались взаимные посещения. По всему рейду сновали шлюпки, офицеры торопились навестить своих друзей, однокашников, сослуживцев, а то и единокровных братьев. В первый же вечер офицеры и матросы съехали на берег. Матросы – погулять в городских кабаках, которые были уже обустроены на российский манер. Офицеры – кто в казино, кто в театр, но большинство в итальянский балет, которые местные старожилы весьма нахваливали. Что касается Броневского, то он при первом же удобном случае съехал на «Уриил». Там они с Гришей Мельниковым не могли поделиться впечатлениями от первого в их жизни столь долгого плавания. Затем к друзьям присоединились остальные однокашники: Невельской с «Москвы», Насекин с «Венуса», братья Повалишины с «Селафиила» и князь Кропоткин с «Уриила». Вначале прогулялись по набережной, потом осматривали окрестности и рынок. Смеялись, что никак не могут понять местную систему хождения денег, в которой легко разбирались жители. Там, и вправду, можно было умом тронуться! Наряду с рублями и копейками ходили турецкие юзлуки, килики и пиастры. При этом первые содержали в себе 100, вторые 80, а третьи 50 пиров. Помимо них, в ходу были голландские и венецианские червонцы, английские фунты стерлингов и неаполитанские лиры. – Ничего! – утешали греки русских офицеров. – Ваши, которые тут давно, во всем уже разбираются, и вы привыкнете! Ближе к вечеру расположились в летней кофейне. Заказали вина и необычных местных семихвостовых рыб с греческим салатом. Прислушиваясь к смешанной греко-русской речи, шумно радовались: – Ни дать ни взять – россейский город! Прямо Одесса или Таганрог! Мельников, из всех самый серьезный, говорил назидательно и весомо: – Ежели еще лет десять здесь продержимся, то Корфу сам собой к империи присоединится, и будет тогда у нас здесь, помимо весьма важного форпоста, еще и губерния Ионическая! – Эх и велика же ты, матушка Россия! – расставил руки во всю ширину Броневский, из всех самый романтичный. – От границ прусских и польских до скал аляскинских, от берегов полярных грумантских до пределов средиземноморских! – Нам бы только нынче злодея Бонапартия осилить, а тогда уж никто никогда не сможет с нами сравниться! – согласились офицеры. – Что же мы тогда делать-то станем? – с тревогой вставил один из братьев Повалишиных. – Ежели флот военный окажется без надобности! – Станем тогда хаживать в плавания кругосветные, путями Куковыми и Крузенштерновыми! Станем открывать новые страны с островами во славу Отечества своего! – отвечали ему, уже захваченные мыслью о океанских просторах. – И нас с собой, господа, взять не позабудьте! – крикнул со смехом от соседнего столика лейтенант фон Платтер с «Уриила», сидевший там в окружении своих однокашников-лейтенантов. – Мы вам каши не испортим! Мы тоже хотим в страны тропические и индейские! А пока примите от нас в качестве «взятки» кувшин местного вина! – Ура! – ответил стол, и дружеская пирушка продолжилась. Радость встречи была, однако, вскоре омрачена. За то время, пока вице-адмирал вел свою эскадру от Кронштадта к неблизкому Корфу, успела начаться и закончиться война Третьей европейской коалиции против наполеоновской Франции. На Корфу пришли известия о страшной трагедии Аустерлица. Тогда-то всем и стала понятна природа слухов о тайном сговоре австрийцев и французов в отношении бывших венецианских владений в Адриатике! Удар Аустерлица был оглушителен. Привыкшим к неизменным и постоянным победам русского оружия на всех фронтах и морях людям было почти невозможно представить, что доселе непобедимые российские войска бежали под натиском наполеоновских полков. Но так было! Все от командующего до последнего матроса ходили несколько дней как потерянные. В знак траура на кораблях приспустили Андреевские флаги. В эти тяжелые дни Сенявин произвел некоторую перетасовку офицеров и матросов. На новоприбывшие корабли назначил тех, кто уже много поплавал в здешних водах, а на бывшие здесь ранее, наоборот, тех, кто такого опыта не имел. Больше всего забот доставил главнокомандующему фрегат «Венус». Дело в том, что за командовавшим фрегатом капитаном 1-го ранга Эльфинстоном обнаружились весьма нелицеприятные поступки. Эльфинстон, будучи пьяным (а напивался он почти каждый божий день), любил издеваться над своей командой. Приказывая начать парусные учения, он объявлял, что три последних взобравшихся на мачты матроса будут нещадно выпороты «кошками», и выдирал с матросских спин мясо кусками. Со стороны «Венус» поражал всех быстротой парусных постановок, радовал глаз непрерывно бегающими матросами. На самом же деле фрегатская жизнь становилась день ото дня невыносимее. – Уж лучше за борт головой, чем терпеть злодеяния такие! – печалились друг другу матросы, в себя приходя после побоев. – Не фрегат у нас, а изба пытошная! – возмущались офицеры. Жаловаться вышестоящему начальству, однако, никому в голову не приходило. Командир на судне – бог и царь, то в уставе петровском написано намертво, только ему принадлежит право наказывать и миловать. Однако всему есть предел. Пришел день, когда офицеры «Венуса» высказали свое несогласие командиру. Для того был делегирован к нему мичман Матвей Насекин. Зайдя в каюту, мичман изложил Эльфинстону претензии офицерского состава и просьбу о снисхождении к матросам. – Что? – взъярился Эльфинстон. – Вы, сопляки, будете мне указывать, что и как делать должно? Да я вас всех на пятаки порублю! Вскочив с места, капитан 1-го ранга бросился к мичману и стал совать ему под нос кулаки. Насекин отшатнулся от невыносимого перегара. Стараясь сдержаться, сказал, глядя прямо в глаза: – Я такой же дворянин, как и вы, а потом прошу убрать руки. Если желаете удовлетворения, то я всегда к вашим услугам! – Щенок! Мерзавец! Мразь! Ты мне еще угрожаешь! – брызгал слюной Эльфинстон. – Рассыльный! Немедля профоса с боцманами ко мне! Минуту спустя в дверном проеме показался судовой профос. За его спиной теснились боцманы. – Преступного мичмана немедля на бак и высечь за подстрекательство к бунту! Дать ему пятьдесят! Нет, сто «кошек»! – Что? – вскинул брови Насекин. – Дворянина? Меня можно судить и даже расстрелять, но пороть… Профос, сознавая всю невозможность задуманного пьяным командиром, переминался с ноги на ногу. – Можа на завтра перенесем, ваше высокородие? – Немедля! Пороть! Немедля! – вопил с пеной на губах Эльфинстон. – Я всех запорю до смерти! Всех на реях перевешаю! – Только попробуйте! – выхватил из ножен кортик Матвей Насекин. – Я живым в руки не дамся! В боевом порыве он пнул ногой груду теснившихся под столом порожних бутылок. Те со звоном раскатились по палубе. Оттеснив боцманов, в капитанскую каюту разом ввалились офицеры «Венуса». Настроены они были решительно: – Мы своего товарища в обиду не дадим, а за оскорбление, всем нам в его лице нанесенное, требуем сатисфакции немедленной! – Боцмана! Караул! Ко мне! На судне бунт! Всех в железа! Всех вешать на реях! – хватаясь руками за стол (ибо стоять на ногах уже не мог), вопил Эльфинстон что было силы, но его уже никто не слушал. Старший офицер велел накрепко запереть обезумевшего от пьянства командира в каюте. У двери встали двое мичманов с обнаженными шпагами и заряженными пистолетами. Боцманам было строжайше велено помалкивать. Те отвечали: – Что мы, не понимаем, коли с их высокоблагородием белая горячка приключилась! Сам старший офицер поспешил для доклада к главнокомандующему. Происшедшее на «Венусе» было столь возмутительно, что Сенявин самолично прибыл на фрегат. Мичманы у капитанской каюты отсалютовали ему шпагами и отперли запоры. Войдя в каюту, Сенявин брезгливо поморщился: Эльфинстон валялся ничком среди пустых бутылок. – Как проспится, арестовать и свезти в крепость! – распорядился вице-адмирал. – Пока команду над фрегатом примет капитан-лейтенант Баскаков с «Автроила», благо его собственное судно в починке стоит, а потом и нового капитана сыщем! Утром, к всеобщей радости, бывшего командира под караулом свезли на берег. Вскоре он был судим, признан виновным и с позором изгнан со службы. Тогда же был переведен на «Венус» со «Святого Петра» и мичман Владимир Броневский. О переводе распорядился сам главнокомандующий, вспомнивший к месту находчивого, по английской газетной шумихе, мичмана. – Коли за словом в карман не лезет, то, глядишь, и в деле ловок будет! – резюмировал он, бумагу на перевод Сенявин подписывая. Несмотря на печаль расставания с друзьями, Владимир новому назначению был рад. Впереди ожидались боевые действия, а следовательн, фрегатам предстояли дозоры, перехваты и набеги. Разве можно сравнить беспокойную и веселую фрегатскую службу со скучной линейной? Когда там генеральное сражение будет, а фрегаты каждый день в деле! К тому же «Венус» не имел себе равных в легкости хода, а потому служба на нем почиталась среди офицеров за особую честь. Командиром «Венуса» был вскоре назначен капитан-лейтенант Егор Развозов. За плечами командира фрегата были Гогланд и Эланд, Ревель, Выборг и Тексель. На груди – звенели Георгиевский и Аннинские кресты. Да и слава на флоте добрая. Капитан-лейтенант был смел и лих, в быту уживчив, к подчиненным весьма благожелателен. Вместо Развозова командиром «Кильдюина» был определен старший офицер корабля «Москва» капитан-лейтенаят Дурново, а старший офицер «Кильдюина» лейтенант Бутаков принял под свое начало бриг «Летун». Что касается временного командира фрегата капитан-лейтенанта Баскакова, то он был снят Сенявиным с должности. На первом же выходе в море на радостях, что принял под команду столь знаменитое судно, Баскаков напился до полного бесчувствия. – Экая напасть такая на «Венус»: что ни командир, то пьяница беспробудный! – досадовал Сенявин. Баскаков на свое отстранение от командования написал жалобу, говоря о худом к себе расположении со стороны главнокомандующего и нарушении старшинства с назначением на должность. Вскоре он был вызван Сенявиным. – Я давно простил вас за ваше пьянство, ибо считаю тот проступок случайным! – сказал вице-адмирал капитан-лейтенанту. – Однако не могу дать вам судно, пока не буду уверен, что подобного не повторится впредь! Что касается старшинства при назначениях, то я назначаю не по старшинству, а по способности! Забегая вперед, следует сказать, что Баскаков впоследствии хорошо служил и храбро воевал, за что был награжден орденом, а впоследствии сделал и неплохую карьеру. Мичмана Броневского встретили на фрегате радушно. Развозов, руку пожав, сказал ласково: – Зови меня Егором Фёдоровичем! Фрегатская служба, как известно, без ваших линейных церемоний. У нас тут все по-простому, по-домашнему! Разместился Володя на кубрике в одной выгородке с мичманом Матвеем Насекиным, тем самым, что пьяного Эльфинстона не убоялся. Матвей – средиземноморец со стажем, он уже побывал здесь ранее, а потому важен и серьезен. – Ты к моим советам прислушивайся. Я зейман опытный, плохому не научу! – Хорошо, старина, послушаю! – кивал Броневский, свой рундук в закуте мичманском пристраивая. – Ты лучше скажи, когда у вас чаи вечерние гоняют, а то я с этим переездом оголодал, аж в животе урчит! Но погонять чаи не удалось. Неожиданно поступило сообщение срочно принять на борт чиновника иностранной коллегии статского советника Поццо-ди-Борго и коллежского асессора Козена, затем выходить курсом на Рагузу. Прибыла под штормтрап шлюпка. Поднялись на палубу пассажиры. Засвистали боцманские дудки. Затопали по палубе босые матросские ноги. Повис выха-женный мокрый якорь. Минута-другая, и паруса уже наполнились ветром. – Курс зюйд-ост! – объявил заступившему на вахту Насекину Развозов. – А вы, мичман! – повернулся он к Броневскому. – Заступайте на эту же вахту дублером! Учитесь быстро, ибо у нас на фрегатах и мичманы собственную вахту стоят! В лицо дул свежий и теплый ветер Адриатики. Впереди ждали приключения. Да, служба фрегатская была не чета всем иным! Над Корфу на рейде играли вечернюю зорю и спускали на ночь флаги остававшиеся корабли. Заканчивался еще один день пребывания сенявинской эскадры в самом южном порту России. |
||
|