"Александр Плонский. Только миг... (Мемуары старого профессора) " - читать интересную книгу автора

действительно"Иван, не помнящий (и не знавший) родства".
Лишь однажды отец разоткровенничался. Видимо, эпизод из своей
биографии, о котором он рассказал, тяжелым грузом лежал на его совести.
Во главе отряда революционных матросов отец реквизировал "буржуйские"
ценности. У одного из "буржуев" была коллекция картин, Матросы срывали их со
стен и уносили. И тогда "буржуй" выбросился из окна, разбившись на смерть. А
был он простым гимназическим учителем...
Вскоре после окончания гражданской войны отца послали доучиваться в
университет (тогда в университетах были медицинские факультеты). Закончив с
грехом пополам обучение, отец сразу же был назначен директором (слово
"ректор" в то время не признавали) Ивановского медицинского института.
Надо полагать, он был хорошим директором, и сотрудники, и студенты его,
как мне казалось, любили. Но в этой "бочке меда" была и своя "ложка дегтя",
хотя как понимать...
Отца из дома в институт возила персональная пролетка. А мать, тогда уже
кандидат медицинских наук, в то же время добиралась в институт пешком. И,
имея ученую степень, работала всего лишь ассистентом. Это сейчас "первые
леди" сопровождаютверховных супругов. А в те времена отец явно боялся, что
его обвинят в поблажках жене, и элементарно перестраховывался.
При институте был парашютный кружок. Отец ему покровительствовал. Помню
фотоснимок: он среди загорелых парней и девушек в шлемах парашютистов.
Заиметь такой шлем было моей мечтой. Но когда я попросил отца подарить мне
его, отец в резкой форме отказал.
Этим он нанес мне глубокую обиду. Знал бы я тогда, что через
каких-нибудь семь лет по праву надену парашютный шлем и поднимусь в небо...
Впрочем, не могу умолчать и о другом случае. Мы жили в тесной
квартирке, где еще лет десять назад делали в последний раз подобие ремонта.
А для института только что построили многоэтажный современный дом. И я
случайно подслушал разговор родителей. Мать сказала: "Лаборанты вселяются,
так неужели мы не заслужили новой квартиры? Ведь ты же директор!" Отец
отрезал: "Я коммунист". Больше к этому разговору родители не возвращались.
Впоследствии мне дважды предлагали высокие должности - главного
инженера большого НИИ и ректора вуза. Я должен был лишь подать заявление в
партию (такие должности могли занимать только члены КПСС). Оба раза под
благовидными предлогами отказывался. И вовсе не потому, что в чем-то был
против партии, наоборот, она сделала мне, беспартийному, немало хорошего.
В 1937 году лично Лазарь Моисеевич Каганович раскрыл в Ивановском
мединституте троцкистское гнездо. Отца не репрессировали, а только исключили
из партии, правда, тут же назначив директором московского Центрального
института учебно-медицинских пособий (сокращенно ЦИНУПМЕД). Это было намеком
на скорое прощение.
Но отец, как человек, был раздавлен. По семейной легенде мать в
последний момент спасла его от самоубийства. Так или иначе, он
продиректорствовал в ЦИНУПМЕД около месяца и уволился "по собственному
желанию". В дальнейшем работал школьным врачом, но, еще не дождавшись
пенсионного возраста, ушел на покой. Фактически отец стал иждивенцем матери.
Привыкнув, пусть к не столь уж большой, но власти, он часто своими
назойливыми советами, к которым матьпочему-то прислушивалась, приносил ей
непоправимый вред. Впрочем, развивать эту тему мне не хочется...
Осуждаю ли я отца? Вернее сказать, отношуськ нему неоднозначно.