"Константин Плешаков. Пришедший хам " - читать интересную книгу автора

даже вырывались из родительского бесовского круга - разумеется, чтобы
немедленно стать рабами.
А потом начальственное око снова исчезло, и август 1991-го только
констатировал конец агонии.
Что же произошло?
Настала эра, которую открыто требовали рабы и которой подсознательно
добивались и хамы, - Свобода.
Но рабы ошибались, думая, что это положит конец всем их мытарствам, а
хамы оказались правы.
Вышло, что в России полная свобода означает не то, что рабы поднимаются
с колен, а то, что на хама нет теперь управы и что Россией правит теперь
именно хам.


СВОБОДА, ЭХ-ЭХ, БЕЗ КРЕСТА!


Это стало возможно именно отгого, что начальственное око исчезло, что
сверху донизу общество пронизывают хамские нити. Чтобы рабы могли обратить
свободу во благо, надо десятки лет: переделать общество, а
главное -переделать хама. Хам обратил свободу себе во благо во мгновение
ока.
С тех мелких бесов, которые перешли к новой России по наследству от
старого режима, спали путы, и они вернулись в свое первородное состояние:
безудержное, неприкрытое и наглое хамство.
Со странной закономерностью, и со стороны "демократов", и со стороны
"патриотов", вознеслись по большей части именно они - хамы. А хамы что
пониже - те, ощутив отсутствие начальственного ока, возликовали, и Россия
погрузилась именно в то, во что она погрузилась: в пучину хамства. Анархия,
хаос, вакуум власти - все это были эвфемизмы для описания
одного-единственного трагического события: воссияния хама.
Как ни было мерзостно начальственное око большевиков, но хама оно
ограничивало. Что делал в 70-е годы умный человек, когда у него отключали
воду, свет, газ, когда у него вымогали взятку - одним словом, когда хам
торжествовал над ним? Правильно, он звонил в горком или райком партии. Бес в
горкоме, хам в душе, но коммунист но мундиру, вынужден был действовать по
мундиру.
Картинки с выставки. Году этак в 79-м, зимой, в одиннадцатом часу
вечера, у нас в квартире стали реветь и сотрясаться трубы отопления. Хам,
ответивший на мой звонок в жэке, прорычал, чтоб терпели до утра. Не вдаваясь
в бесполезную дискуссию с ним о том, за что ему деньги платят, тут же
позвонил я в горком партии маленького подмосковного города, в котором тогда
обитал. Дежурный вежливо осведомился, нельзя ли подождать до завтра. Я не
стал ему говорить, что трубы могут лопнуть и так далее; я строгим голосом
сказал ему: "Люди не выспятся, а завтра им на работу. Представляете, как это
скажется на производительности труда?"
Бесу было глубоко плевать, как это скажется на производительности
труда; ой был уверен, что я демагог, но он боялся начальственного ока и...
через двадцать минут, в одиннадцать часов, зимним вечером, слесарь уже
звонил в мою дверь. Сегодня это похоже на сказку с хорошим концом.