"Сергей Плеханов. Дорога на Урман (Повесть) [B]" - читать интересную книгу автора

пожарами город, на пустынное море. Среди зданий то и дело вздымались
пыльные облака разрывов.
С балкона были хорошо видны статуи у фасада санатория. Часть из них
пострадала, другие еще стояли во всем своем довоенном великолепии, но
клочья дыма, проносящиеся над ними, как бы подчеркивали их недолговечность
и хрупкость...
- Ну, давай рожай! - торопил Желудок. - Чего застрял опять?
- Ну вот, - продолжал Стахеев. - Проснулся ты в номере. Побрился.
Причесался. Поодеколонился. Гладишь пижаму, надеваешь - и на набережную.
Хочешь - велосипед берешь. И девушек катать. А там репродукторы везде,
музыка целый день гремит.
Он прикрыл глаза и неожиданно для самого себя запел:
- Утомленное солнце тихо с морем прощалось...
- Как-как? Ну-к, снова давай, - закричал Желудок.
Иннокентий набрал воздуху в легкие и, плавно помахивая рукой, снова
запел: <Утомленное солнце тихо с морем прощалось...>
Молчавшие до сих пор бандиты одобрительно загудели, глядя на Стахеева
с полной симпатией. А Иннокентий, пьяно улыбаясь, смотрел победителем,
будто и впрямь упиваясь произведенным эффектом.
Нестерпимая жара загнала всех в бараки. Только двое часовых,
назначенных Кабаковым, затаились в кустах с винтовками в руках.
Стахеев лежал на нарах в землянке рядом с Желудком и делал вид, что
дремлет. Конопатый то и дело вставал, шумно пил воду из ведра, вполголоса
матерился и снова растягивался на голых досках.
Скрипнула дверь, и в ярко-голубом проеме появилась чья-то фигура.
Иннокентий, щурясь после темноты, попытался разглядеть вошедшего.
- Выдь-ка, Желудок, - Кабаков помедлил минуту на пороге, привыкая к
полумраку хибары, и шагнул внутрь. - Чего взаперти сидеть?
- От мух да от гнуса спасенья нет, - проворчал конопатый. - Лошади-то
рядом - вот и роятся...
Василий присел на край грубо сколоченного топчана, мотнул головой в
сторону двери:
- Живо.
Когда они остались вдвоем со Стахеевым, Василий сказал:
- Значит, говоришь, Кешка, не взяли в армию?..
- Грыжа у меня, ты ж знаешь, - с застенчиво-льстивым лицом произнес
Стахеев.
- Не помню.
- Забыл, значит...
- По правде сказать, физию твою не враз признал. Видать,
действительно память слабеть стала.
- Неужто и то забывать стал, как мы с тобой?.. - с
элегически-скорбной миной на лице начал Иннокентий.
- Помню, - прервал Кабаков.
Просительно глядя на атамана, Стахеев заговорил:
- Ты б хоть рассказал, как все годы-то эти жил... - И зачастил словно
боясь, что Василий не даст ему договорить: - Другой ты стал, другой
совсем. Раньше-то, помню, все одно мне вдалбливал: не пачкайся, Кешка, в
кровушке человечьей - липкая-де она...
Кабаков помрачнел, его тяжелый неподвижный взгляд остановился на