"Виктория Платова. Битва божьих коровок" - читать интересную книгу автора

еще и сопровождающего - стажера с сомнительной фамилией Пацюк.
Управленческие шутники отрывались на Пацюке по самые гланды, они преуспели
в интерпретациях: за месяц Пацюк побывал и "Поциком" (с ударением на
ехидно-непристойном "О"), и "Поссюком", и "Писюком", - пока секретарша
районного прокурора Оксана, имеющая кровных родственников где-то под
Тернополем, не сообщила, что "Пацюк" переводится с хохлацкого как "крыса".
Тут-то и начался очередной виток пацюковских мучений. Ладно бы только
крыса, это еще можно пережить, так ведь еще и хохол!..
Но Пацюк плевать хотел на все эти хихоньки-хахоньки и
глубокомысленные замечания в курилке о пользе украинского сала для
молодого растущего организма. Напротив, он собирался пустить в Управлении
корни и со временем занять в нем видное место. И уже не сходя с этого
места, заняться протухшими "глухарями", коих в Управлении набрался не один
десяток. Кроме того, Пацюк читал по ночам "Практическую психологию" и
изысканные малостраничные японские детективы. И был уверен, что
нераскрываемых преступлений не существует.
Именно Пацюка, этого недобитого адепта Эдогавы Рампо "Эдогава Рампо
(1894 - 1965) - японский писатель, автор детективов", и пристегнули к
Забелину. И к забелинским делам, где, кроме серьезного двойного убийства
на Наличной, полусерьезного несчастного случая с крупным бизнесменом,
выпавшим из окна, и совсем уж несерьезной коммунальной поножовщины на
набережной Макарова, а также прочей бескровной шелухи, значилось еще и
самоубийство К. К. Лангера.
Пацюк имел неосторожность выехать на место происшествия вместе со
следственной группой - и тут же был сражен наповал утонченной красотой
приятельницы покойного. Впрочем, поговорить с ней стажеру не удалось. Дело
было настолько явным, что следственная группа, пробежав галопом по
квартире сумасшедшего, свернула работу в рекордно короткие сроки.
Паспортные данные самоубийцы, паспортные данные соседей, паспортные данные
(вдох-выдох, выдох-вдох!) черноволосого ангела. Впрочем, паспортные данные
его не интересовали. Куда больше его заинтересовало имя, на которое ангел
откликался.
Мицуко.
В этом было что-то смертоубийственно-японское.
Нет, японкой она не была, черта с два, но этот черный макияж, этот
длиннющий и почти девственно-чистый плащ, который оказался не по зубам
питерской грязи, сигарета "More", небрежно сжатая губами!.. Было от чего
прийти в возбуждение.
Самоубийцу Пацюк так и не увидел - его сняли с трубы в ванной и
упаковали в черный пластиковый мешок без непосредственного участия
стажера. Да и что могло значить какое-то вшивое самоубийство, если на
кухне снимали показания с самого прелестного существа, которое только
можно себе вообразить! А этот бесчувственный хрен Забелин разговаривал с
этим существом так, как будто оно было последней судомойкой, последней
официанткой или (господи, прости!) последней шлюхой, которой достаются
самые невыгодные и плохо освещенные места на панели!..
Пацюку потребовалось совсем немного времени, чтобы спечься от
внезапно вспыхнувшей страсти, - и к тому моменту, когда Мицуко, надув
глуповато-черные губки, подписывала протокол, он был уже готов. Хорошо
прожарен и приправлен специями. Но подойти к предмету вожделения так и не