"Леонид Платов. Опасный груз" - читать интересную книгу автора

его в беде не могу оставить..."
И пошел! А до базы не близко. А в открытом море волна. Понтоны начали
от хода всплывать. Катер, видим, погружается больше и больше. "Сейчас
подойдем, товарищ капитан-лейтенант! - кричим ему. - Снимать вас надо". -
"Подождите, - отвечает.
- Рано. Может, еще чего придумаю". А думать надо быстро...
Понимаем: очень нашему командиру обидно. Из-под носа у немцев вытащил
катер, совсем уже было довел и... Вот замечаем: захлопотал на катере,
отшвартовал один из понтонов, - все равно бесполезный, - выпустил из него
воздух. Потом, видим, тащит его в машинный отсек, где полно воды. Ну, тут
уж поняли матросы его уловку. Он, стало быть, решил понтоны уложить в трюм
и снова накачать в них воздух, чтобы они раздулись и вытеснили через
пробоины воду. Так, по его, и вышло!
Видим: на плаву катер, жив, не тонет! Ну, закричали тут "ура" - и мы
закричали и команда рейдового катера. А капитан-лейтенант присел у
штурвала, платочком шею обтирает. Умаялся.
- Довел ли катер до базы?
- Конечно, довел... Ведь Крылов, товарищ капитан первого ранга... -
Боцман сказал это с особой убедительностью и даже подался немного вперед.
- Наш командир - настоящий советский моряк. Он к своему катеру душой
прирос!..
Отпустив боцмана, Грибов отправился на квартиру к Крылову.
Тот был один.
Тускло светила керосиновая лампа, но не было охоты встать и поправить
фитиль.
Усталость клонила Крылова к подушке, а сон не шел. Только в последнее
время по-настоящему начал осознавать случившееся. Схлынуло возбуждение,
связанное со спасением тонувшего катера. Наступила реакция.
Он знал, что вся бригада - от комбрига до любого матроса - глубоко
переживает его позор, который вместе с тем является позором бригады.
Аварию обсуждают со всех точек зрения. Некоторые офицеры рубят сплеча:
"Захвалили Крылова, зазнался, стал небрежен, развинтился, начал полагаться
на удачу, на "авось". Друзья Крылова молчат, им нечего ответить. Факты
против них.
Понятно, легче всего было бы покаяться, промямлить что-нибудь вроде:
"Повинную голову и меч не сечет..."
По-честному он не мог сделать так. Слишком прочна была его вера в себя,
чтобы он мог поступиться ею без борьбы.
Он не был суеверен, но, воюя не первый год, знал, как важна на войне
инерция удачи, привычка к счастью. Нельзя было допускать необоснованных
сомнений в себе, колебаний, излишнего самоанализа и рефлексий. Именно это
как раз развинчивало, размагничивало офицера.
Зазнайство, самомнение? Нет, совсем не то. Он, Крылов, был просто очень
уверен в своем профессиональном умении, в своей щепетильной штурманской
добросовестности, в своем таланте моряка наконец.
И он верил в своих учителей.
Вспомнился Грибов. (О нем всегда вспоминал во всех трудных случаях
жизни.)
Что, если бы его профессор узнал об аварии?..
Крылову представилось, как он, со своей обычной рассеянной манерой