"Эллис Питерс. Покаяние брата Кадфаэля ("Хроники брата Кадфаэля" #20)" - читать интересную книгу автора

у кого находился в плену, и особо отметил тех, кого уже выкупили
родственники. Однако же за освобождение воина из достойного рода могли
запросить очень дорого, и не у всех имелись такие деньги. Возможно,
некоторым честолюбивым, но не богатым приверженцам императрицы, не имеющим
ни особых заслуг, ни влиятельных отцов или покровителей, придется чахнуть в
мрачных подземельях вражеских замков, если только на намечающейся встрече в
Ковентри не вспомнят о судьбе пленников и не придут по этому вопросу к
какому-нибудь разумному соглашению.
В самом конце списка Хью неожиданно для себя обнаружил знакомое имя.
"Оливье Британец. Был обезоружен и захвачен в плен, но кто его держит и
где, до сих пор неизвестно. Выкупа за него никто не запрашивал. Лоран Д'Анже
справлялся о нем, но безрезультатно".
Дочитав письма, Хью без промедления отправился через город в монастырь,
дабы обсудить с аббатом Радульфусом шансы осуществления неожиданно
появившейся надежды на прекращение тянувшейся уже восемь лет кровавой
усобицы. Пока трудно было сказать, пригласят ли епископы в Ковентри и
представителей монашества, - отношения между белым и черным духовенством не
отличались особой сердечностью, хотя Роже де Клинтон, несомненно, знал и
уважал аббата из Шрусбери. Но будет Радульфус приглашен в Ковентри или нет,
ему следовало быть в курсе событий, дабы иметь возможность действовать
сообразно обстоятельствам. Но в аббатстве Святых Петра и Павла был еще один
человек, имевший несомненное право узнать, о чем сообщил Роберт Бомон.
Брат Кадфаэль стоял посреди обнесенного изгородью садика, задумчиво
оглядывая свои владения, которым осень придала особый, неповторимый облик.
Почти все листья опали, и темные стебли растений походили на тонкие пальцы,
судорожно пытающиеся удержать хотя бы память о прошедшем лете. Царившие
здесь в пору цветения ароматы душистых трав и цветов слились ныне в один -
запах собранного урожая, по-своему приятный, но отдававший горечью и тем
словно напоминавший о неизбежности старения и увядания. Еще не настали
холода, и меланхолические краски ноября оживляло золото опавших листьев и
янтарные блики косо падавших лучей солнца. Уже убрали на чердаки яблоки,
обмолотили зерно, сметали в стога сено и овец выгнали пастись на стерню.
Сейчас, на пороге зимы, пришло самое время оглядеться и удостовериться, что
все сделано как надо.
Никогда прежде Кадфаэль не ощущал так остро особую суть ноября,
несущего с собой приглушенную грусть зрелости и близящегося заката.
Время движется не по прямой, а по спирали, мир и человек вновь и вновь
возвращаются к собственным истокам - к той тайне, в которой они зародились и
где вновь и вновь рождаются и новые времена, и новые поколения.
"Старикам свойственно верить в восход новой жизни, - подумал
Кадфаэль, - но у них самих впереди только закат. Может быть, Всевышний
напоминает о том, что и в моей жизни наступил ноябрь? Что ж, коли так, стоит
ли роптать? Ноябрю присущи своя красота и радость, ибо урожай собран, ссыпан
в амбары, а семя будущего урожая брошено в землю. И нет нужды огорчаться
из-за того, что не ты, а кто-то другой увидит весенние всходы. А тебя примет
земля и упокоит вместе с этими легкими, полупрозрачными листьями,
испещренными прожилками, словно кожа немощных старцев. Тусклое золото прелых
листьев знаменует собой закат года. А может, и закат жизни? Ну что же,
золотой закат - не такой уж плохой конец".
Из покоев аббата Хью вышел раздираемый противоречивыми чувствами. С