"Ночная смена" - читать интересную книгу автора (Dok)

Утро второго дня Беды

Договариваемся с Сашей, что утречком он собаководов дополнительно предупредит. И валимся спать. Белье свежее, обалденно пахнет — чувствую, что я еще не раз вспомню как спал эту ночь по-царски. Ну может и не по-царски, но по-человечески… И проваливаюсь. Снов нет, но будят словно тут же — а нет, уже светает. И хотя дрыхать охота — усталость как рукой сняло. Дарья Ивановна встревожена — под окнами зверски лупцуют нижнего соседа. Ну-ка. Что там? А там десяток черноголовых орлов лупят такого же черноголового. С толком, с расстановкой, не суетясь. Явно получая удовольствие.

— «Это Поганов — снизу». — замечает Саша — «Раньше с отцом приятельствовал. Потом смертельно обиделся — папантий его поддел изрядно. Оганов — Погановым его папантий стал позже звать, после ссоры, очень любил плакаться, как ему с семьей тут тяжело на чужбине и как он ностальгирует по своей родной деревне, которая в самом сердце гор, и как тут тяжело живется и какие тут холодные люди и тыры и пыры.

Вот мол денег накопит, тогда уж… ну папантий ему сочувствовал. Машины рядом стояли, присматривали вроде как вместе — мы его как-то предупредили, что к его „Фольксвагену“ кто-то лезет — оказалось действительно попытка угона была. Ну в общем — приятели, добрые соседи. А потом он возьми и ляпни — когда в очередной раз рассказывал про ностальгию по Родине и своей засунутой в самую жопу гор деревне, про то, какие тут холодные люди и как тут тяжело жить и про то, как мало у него денег, что вот хотел перебраться с бизнесом в Москву, ведь Питер такая дыра, тут не развернешься, нечего тут делать нормальным людям, да дорого четырехкомнатную покупать, а трехкомнатную — ему с женой тесно будет, они так жить не привыкли. Ну, тут папантий аж подпрыгнул — и залепил — а почем в твоей деревне квартиры? А что? Да ничего, прете сюда, в тюрьму народов, словно вам тут медом намазано и только все хаете, как вам тут худо. Чего дома-то не сидится, если тут дыра не для нормальных людей? Ну, тот и обиделся смертельно, здороваться перестал».

— «Ладно, с ним понятно. Нам-то что делать? У них вон и милиционер в толпе-то — как раз соседушке вашему в физиономию с ноги пробил. Что они делят — то?»

— «Так это-то понятно — Оганов — армянин. А эти — азеры из общежития. У них тут настоящая махалля — и магазинчик свой и кафе и клиника по всем хворям частная.

Пока все было тихо — и они тихо сидели, а тут видать поняли, что могут развернуться».

— «И все-таки — нам что делать? Кидаемся его выручать или как?»

— «А мы своими стволами с парой сотен джигитов справимся?»

— «Сильно сомневаюсь. Тем более что у них и самих что-нибудь вполне огнестрельное найдется. Вон у мента какой — то автоматик болтается, „Кедр“ что ли, или „Кипарис“?»

— «Мальчики, там ведь человека убивают. Какой — никакой, а ведь человек. Семья у него».

— «Боюсь, Дарья Ивановна, что мы тут ничего не сможем. Нам бы самим ноги унести. Мы, конечно, можем сейчас из двух стволов по ним влепить, кого-то свалим. А дальше что? Это кавказцы, оружия у них у самих хватает. Запрут нас тут в подъезде — и будет веселье. А, кроме того, уж извините, напомню — сейчас уже погибли тысячи очень хороших людей, и еще больше погибнет. Потому я теперь спасаю токо тех, кто меня бы кинулся спасать. Как говорят на флоте — „Следую своим курсом“. И, между прочим, это не единственная группа — вон подальше — такие же. С автоматом я бы может еще и рыпнулся, а с берданками — несерьезно».

— «О, а вон и третья — тож те же. Вон в промежутке видны».

— «К слову сказать — прохожих что-то мало для этого времени».

— «По радио было объявление, рекомендовали оставаться дома. Причину не объясняли. Мол, кто слушает наше радио — побудьте дома, послушайте наше радио…»

— «Не все же слушают это радио, что-то еще, наверное…»

Видим, что редкие прохожие активно избегают общения с группками гостей города, обходя их стороной. Оганова оставили в покое, слабо шевелится. А нам надо отсюда выбираться. Выходить втроем почему-то не хочется — мы с Сашей уже как-то сработались, а вот как его мама себя поведет — неясно. Опять же что-то подсказывает, что подобру-поздорову уже не выберемся — тут кавказеры уже кровь почувствовали, теперь их остановить трудно. Подумав и посоветовавшись, принимаем такой план — Дарья Ивановна с «Хаудой» остается на лоджии. Если я подниму обе руки — она стреляет в белый свет как в копейку, а через секунду — еще раз. Это на случай, если южане к нам прицепятся, и я им втолкую, что они на прицеле и по моему сигналу напарник бабахнет. Мол, де в помпе еще шесть патронов, так что вам всем весело придется. Если южане не полезут — то подгоняем машину с улицы к подъезду, заходим, забираем вещи и Дарью Ивановну и едем к поликлинике. Вещей до смешного мало — чемодан и сумка на колесиках.

Звонит телефон — это та женщина — с первого этажа. Она в ужасе от того, что под ее окнами стоит пришедший непонятно откуда человек. Он в крови, выглядит странно, и собака брешет как заведенная. Собаку никак не удается угомонить, ей пора на прогулку, а там этот человек. Прикидываю, что это — не Оганов, окна выходят у женщины во двор, а Оганов сидит с другой стороны. Значит кадавр.

Хозяйка пуделя волнуется. Просит помочь. Переигрывая план, спускаемся все на первый этаж.

Идем смотреть — да, под окном стоит мужик — совершенно обычный, сильно окровавленный. И ему здорово досталось. Новое дело. Мало нам десятка возбужденных азеров рядом с машиной, так еще и у дверей кадавр. Собашница просит забрать ее с сыном и собакой отсюда. Куда угодно, только бы отсюда. Сын наоборот явно дрейфит бежать из дому.

А, семь бед — один ответ. В засаду на лоджию сажаем Сашу и его маму — если азеры меня пропустят к машине без зацепок — вызываю по мобиле Сашу с ключами. Если вижу, что они меня собираются щупать за влажное вымя — бегом назад. Вот тут по ним семейство Сан Саныча и влупит с близкой дистанции сбоку. На лоджию горцы вспрыгнуть не сумеют, а я постараюсь добавить. И либо они приссут и побегут за подмогой, а мы успеем смотаться, либо думать даже об этом неохота. Собашница совершенно растерялась, до нее с трудом доходит, что хоть документы и ценности она должна забрать. Долговязый сын ее сгребает в какой-то чемодан диски, коробочки, вроде отсоединяет шнуры от своего компа, комп хороший, навороченный — самая ценная вещь в бедноватой, в общем — то квартире…

Так. На всякий случай — время у нас еще есть. Минут двадцать. За это время Саша и его мама тренируются перезаряжать свое оружие, а я навостряюсь выхватывать свой обрез из-под полы. Через 20 минут, хоть и не научились, как следует, но все-таки куда лучше, чем было. На улице ничего не поменялось — кадавр в кустах стоит. Кавказцев не видно, но оживленные переговоры слышны на лоджии. Вдох-выдох. Надо двигаться. Неохота. Но ничего хорошего не выждешь. Хероватый из меня герой — никакого восторга перед дракой. Ни малейшего азарта. Хоть бы жители гор повели себя спокойно, разошлись бы как в море корабли. Ну, никак не хочется устраивать выход бронепоезда с запасных путей — у нас, в конце концов, общая история, интернационалистами все были опять же… И музея оккупации в Баку вроде нет еще…

На лестнице никого. Выкатываюсь из подъезда, Саша, прикрывавший мой выход возвращается в засаду. А я придвигаюсь помалу к зомби. Он будет торчать как старичок в бахилах на одном месте, или двинется? Двинулся. Но медленно, как заржавевший. Так, у него на дороге низенькая оградка. Запнулся, упал уже на мою сторону. Э, а ведь его можно взять в компаньоны! Точно можно! Ну-ка, вставай дорогой. Я подожду. Если кавказцы не освинели — я тебя сам упокою. А если они край не чуют — ты им будешь подарком от черствых жителей холодного северного города. Ага, встал, идет быстрее, но все равно голубчик — по сравнению с тобой я просто Гермес с крылышками! Так двигаем, хорошо.

Навстречу попадается деваха. Этакая вся из себя «Я Мисс Совершенство! Слышите, тупые свиньи!» как раз такие переходят дорогу в любом месте не глядя вправо — влево ибо мир крутится вокруг их персон. То, что она дура еловая подтверждает и голая поясница. Не, я не аскет и летом мне такое даже нравится, но вот зимой — да и такой весной, когда холодрыга — щеголять голым пузом и задницей, открытой до кобчика — признак ума невиданного. Потом ходят дуры тупые лечиться от бесплодия и цистита, сочувствия требуют. На нас с моим спутничком умершим деваха косится презрительно — брезгливо. Приходится притормозить, чтоб он не отвлекался. Но видимо от меня пахнет гуще, или слаще или просто я ближе — но на красотку мужичок не отвлекается, шкандыбает за мной следом.

Так, а вот сейчас я сверну направо за угол дома — и увижу кавказеров. А за ними — «Логанчик». Дистанция всего-ничего — до кавказцев метров двадцать. Прохожу мимо нашей засадной лоджии. С виду все тихо, токо стекла чуток сдвинуты, давая две щели.

Оборачиваюсь — мертвяк тоже вышел и идет следом. До него метров восемь. Если жители гор будут спокойно трепаться друг с другом, то все в порядке… А они не треплются. Заметили и заинтересовались моей скромной персоной. И идут навстречу, расходясь грамотно в полукруг, охватывая и фланги. Ну да, сейчас возьмут в колечко и «Оганов» — дубль два. Разве что их теперь восемь — и мента с пуколкой нет. Это и хорошо и плохо одновременно. У тех, кто сейчас идет ко мне — какие-то палки, вроде арматура, у одного — бита. Улыбаются уроды… Весело им… Все, пора бежать! Разворачиваюсь, дергаю хромым галопом обратно, обходя мертвого спутника вне зоны его досягаемости, и проскакиваю еще десяток метров. Кавказеры практически неровной шеренгой добегают до засады…

Я люблю 12 калибр! Ей — богу! Засада выдает неровный залп — но это в узком пространстве проулка меж домами звучит величественно! Это впечатляет! И очень радует то, что Саша не попал по первым, бежавшим за мной — потому его дадан достался серединке шеренги. Взял он низко, получилось по ногам скорее, но один повалился с разбегу, трем досталось слабее, но они тут же скисли — четверо из восьми! Да ему цены нет! Крайний к лоджии горец неожиданно швыряет в стекло свою дубинку и под звон сыплющихся в лоджию стекол пытается туда забраться. Опа, а жена у Сан Саныча — бой баба! Храбрец отлетает от лоджии и шмякается об асфальт затылком так славно, что треск стоит — морда у него расквашена выстрелом из второго ствола «Хауды» в упор.

К моему удивлению обрез выдергивается из-под куртки легко, я даже не зацепился мушкой и рукояткой. Целиться некогда, надо обращать противника в бегство — и я луплю по оппонентам тремя бабахами подряд. Эхо и от «Приблуды» неплохо звучит. Храбрецы, вереща что-то несутся обратно — кто может. Я, похоже, промазал всеми тремя патронами, зато Саша успевает высунуться и еще раз бахнуть в спины улепетывающим и одного задевает очень качественно. Тот, кому не повезло, шлепается как подкошенный. Раненые орут со страшной силой — а, это мертвяк нашел себе забаву и сейчас насел на одного из уползающих от него подранков.

Итак, шли ребятки бить меня, а нашли себе полную приключений жизнь. Ну, как пожелали — так и получили. Один лежит почти не шевелясь. Другого дерет мертвяк, еще трое со всех сил култыхают к общаге, густо брызгая кровищей. Тот, который получил в морду пластиковую пулю вяло возит руками по земле… Поспешно заряжаю «Приблуду», отстегиваю приклад. Саша выпрыгивает из лоджии и поспешно идет к машине — ружье он видно матери оставил. Не бежим, но идем скорым шагом. Так, теперь он за руль, а я обратно — выходим из подъезда и двигаем ему навстречу — он объедет квартал и подберет нас в точке, удаленной от общаги. Это мы обговорили за те двадцать минут тренировки.

Машина трогается, дорога тут пустая и Саша мигом скрывается из поля зрения. Мне — назад, к беженцам.

Чуть не спотыкаюсь об Оганова. Он видно пришел в себя и как может, долбит по голове сбитого вторым Сашиным выстрелом парня куском асфальта. Руки слушаются плохо, удары получаются слабые. Тогда он бросает ком асфальта и со стоном переместившись чуть дальше подбирает брошенную полуметровую арматурину. Дальше мне становится тошно — он, наваливаясь всем весом, впихивает конец арматурины в глазницу недобитого азербайджанца. Получается не очень ловко, парень лежит ничком, а Оганов после избиения чуть жив..

— «Брось его! Они сейчас вернуться», — пытаюсь схватить мстителя за шкирку и оттащить за собой, в конце концов, в «Логане» большой салон. Он неожиданно ловко отмахивается арматурой и тяпает мне по голени. Уй, больно то как! Отскакиваю, а он опять начинает пихать в расковырянную уже глазницу железяку. Да ну тебя к черту, мстительный дурень! Он поднимает голову, и я удивляюсь яростной ненависти на окровавленной бледно-смуглой физиономии — «Нэ мэшай, ему мозыг надо праткнут! Анны тут своей кровьу захлэбнутса!» Озираюсь — за многими окнами бледные человеческие лица. Все смотрят. Никто не вышел.

Ладно, не до твоих тут речей — сейчас общежитские перегруппируются, соберут толпень человек в 50, да оружных — и мне не уйти. И остальным тоже. А нам как раз надо уйти. Не корчили бы из себя горные орлы Властителей Вселенной — все были бы целы и живы. На хрена вот это было? На хрена? Гордость чесалась?

Две женщины, парень и куча почему-то багажа уже у подъезда. Не было же кучи, всего-то пара сумок… и еще пара сумок… и мой рюкзак! И вот она куча. И коробка этого компутерщика тут же! Ладно, отходим, отходим быстрее. Ружье — у Дарьи Ивановны. Обрез? Да и обрез с собой. Насколько позволяет весь этот бродячий цирк, двигаемся к точке рандеву. Медленно-то как! А что-то изменилось — не могу понять что… А! Пуделек не гавкает. Последнее время это было фоном для всей жизни — визгливый лай. Теперь эта мелочь семенит рядом, пытается что-то нюхать, но поводок тянет неотвратимо. Черт, времени столько прошло, а мы еще и до половины дома не добрались. Быстрее! Быстрее!

Уже легче — помойка нас закрыла. Оборачиваюсь — проезд вдоль дома пустой. Там где мы устроили засаду, сыплются стекла, орут и стреляют. Но орут как-то не воинственно, скорее испуганно. Вообще-то по тактике они бы должны группу с другой стороны дома отправить — в обход направить, нам в тыл… Тут радуюсь, что мы уже за помойкой — из-за угла дома выкатывается группа голов в пятнадцать сторонников лозунга «Кито нЭ с намы — тот пад намы!» и шустрым галопом несется туда, откуда мы явились только что.

Успеваю перехватить поднимаемое Дарьей Ивановной ружье — нас не видели — Бог в помочь! Бегите ребята, вы еще успеете захватить Мир. Удачи, Брейны и Пинки, старайтесь! С такими боевыми навыками, гопота деревенская, вы тут много наворочаете.

Наша вторая спутница на грани обморока. Парень тоже чуть жив. Ну да — настоящий компьютерщик. В «Линейке» небось, паладин или героический эльф, рубит врагов в капусту направо — налево — а тут веселуха куда как веселее… Кровь-то небось вживую впервые видел. Но рассиживаться нам некогда — сейчас иерои возьмут штурмом пустую квартиру и рассыплются по окрестностям. Двигаем дальше, но пройти далеко не успеваем — Саша сверкая свежеободранным боком осаживает железного коня рядом. Погрузка и посадка носит такой же истерический характер, как и погрузка продуктов ночью, но только это уже крупногабаритно. В итоге багажник забит под завязку, а пассажиров на заднем сидении не видно под горой вещей. Трогаемся задом, потом Саша не без изящества разворачивается на пятачке и пропрыгав по ямам внутриквартальных дорожек выскакиваем на Дунайский. Почти выскакиваем, потому что тут нам на капот кидается та самая «Мисс Совершенство» но с уже квадратными от ужаса глазами. Машина суется носом — тормозит Саша от души. Деваха видимо утратила способность изъясняться членораздельно, от ее высокомерия и следа не осталось. Как и от курточки. Тычет пальцами в сторону ближайшего подъезда и дергает дверцу с моей стороны. А, вон в чем дело — зомбак. У, да не один, еще двое сзади. И шустрые, заразы. Ничего не остается, как открыть дверцу и получить на коленки эту дуреху. Саша неодобрительно смотрит на помятый капот. Птичка — невеличка толстожопая. Однако едем. В центр машин идет мало. А вот из центра прут потоком. Это особенно заметно на путепроводе. Но нам как раз практически в центр. Руки перестают трястись, но заряжать магазин, как собирался невозможно. Девка вроде б и не высокая, не крупная, а придавила серьезно. И колотит ее…

Прошу Сашу ехать помедленнее — нам торопиться некуда, а посмотреть что творится — очень важно. Признаки все больше не то что плохие — омерзительные. Сразу видно не меньше десятка дымных столбов. В городе пожары и их некому тушить. Милиция на улицах есть, но ведет она себя как-то странно. В двух местах попадаются патрули сопляков, на которых форма сидит как на корове седло — военнослужащие срочной службы из «Голубой дивизии». Никакого оружия не вижу — зато у них противогазные сумки и дубинки. И совершенно растерянный вид. Прэлэстно! На перекрестке с улицей Орджоникидзе косо завалившись рылом с мостовой стоит патрульная девятка с настежь распахнутыми дверцами — никого рядом. Не помню, чтоб менты вот так бросали машины. Зато есть зомби. Не так чтоб много, но глаз их уже схватывает быстро — и количество их ужасает. Здесь, в Московском районе новостройки, места много. Можно удрать — а вот если в старом городе та же частота, там совсем худо. А чем ближе к центру — тем больше зомбаков. И мне кажется — они двигаются вместе с нами — в центр города. Людей мало, куда меньше, чем мертвецов. Машины только напоминают мирное время — да и то — постоянно попадаются битые и брошенные тачки, которые грубо спихнуты с дороги. И на дороге то и дело — битое стекло, желтые и красные куски поворотников и стопов и очень характерные участки — с пластиковым крошевом и слоем грязи, который ссыпается с брюха машины при ударе. Аварий было много — и дорогу никто не убирал.

— «Куда вы меня везете?» — вдруг оживает деваха. Ее еще слегка колотит, но вроде пришла в себя.

— «В „Смольный“. Мы обычно в это время обедаем с губернатором, но из-за тебя припозднились. Придется остаться без десерта».

Она все-таки дура. Минуты две переваривает сказанное, потом неуверенно спрашивает: «Прикол, да?»

Нет, не прикол. Нас только в «Смольном» и не хватало. А кстати — что с управлением городом? С одной стороны — вроде как в городе постреливают, но вот кто? Милиционеры скорее заняты охраной себя, чем наведением порядка. Порядка-то не видно. Светофоры частью уже не горят. Частью мигают желтым. Минимум пять магазинов, попавшихся по дороге, обнесены — причем грубо и нагло — разбиты витрины, у булочной в грязи раздавленные батоны, стеклянное крошево.

Кто может — улепетывает на машинах прочь из города. Но я вижу людей в окнах — многие смотрят на улицы, ждут чего-то, наверно помощи. Но помощь оказывать некому. Полнокровных частей — с бронетехникой, строевыми солдатами под Санкт-Петербургом нет. Есть куча кадрированных частей. Что они из себя представляют говорит то, что на армейском жаргоне их величают кастрированными — горстка офицеров и прапорщиков и склады с имуществом советского производства. Да если б и были тут мальчишки срочной службы — много б от них было б проку. Это трудно — стрелять по людям. А когда поймут для чего стрелять необходимо — для большинства уже поздно будет.

— «Так прикалываешься, верно?»

— «Ну а сама-то думать умеешь? Едем по своим делам. А вот ты нам на капот свалилась, помяла кстати. И что прикажешь с тобой делать?»

— «Домой меня отвезите!»

— «И где живешь?»

— «На Ивановской. Рядом с Ломоносовской».

— «Ого! Это ж строго обратно, да еще и с походом. Ты чего раньше ждала?»

— «Ну вы ж на тачке, это пятнадцать минут езды!»

— «Ты шашечки на машине видишь? Нет? Правильно. Потому что это не такси. И времени тебя катать нет».

— «Жлобье! Высадите меня здесь!»

— «Да с удовольствием! Нам дурных не надо, мы и сами на загляденье дурные — токо вот на метро ехать не рекомендую, частника лови».

— «А почему это на метро нельзя?»

— «Когда милые упыри гнались за тобой по двору, тебе было куда бежать. А в метро — как считаешь — подвернется дежурный „Логан“? Саша, притормози у ближайшего зомби, девушка хочет продолжить общение не со жлобами!»

— «Этот сгодится?» — мрачно спрашивает водитель, действительно притормаживая напротив вяло плетущегося бомжа. Сначала я не могу понять — это живой бомж или уже дохлый — грязен он сильно и морды синяковая. Но вот он поворачивает к нам харю, видны становятся его глазки и сомнения исчезают. Саша оглядывается, но зомбак поблизости один и открыв дверцу, водитель окликает труп ходячий — «Эй, гражданин. Тут с вами девушка познакомиться желает!» И быстро юркает под защиту стекла и железа.

Бомжик живо реагирует на голос и направляется к машине.

— «По-прежнему охота вылезать? Глянь, какой красавец!»

— «Не, не, не надо, пожалуйста, пожалуйста!»

— «Ну так заткни свой рот и не хами». — неожиданно жестко сзади говорит невидная под моим рюкзаком Дарья Ивановна.

— «Справедливо сказано — подвякиваю и я — И так от тебя ноги затекли. Одни убытки и никакой пользы».

Девка сидит как пришибленная. За окном еще веселее — тут и магазины разграблены чаще и трупы валяются неубранные и мертвяки около них кормятся. Все настолько нереально, как в голливудском кино — вроде, как и не с нами это происходит, ну не может такое происходить с нами… Дурацкие мысли — отлично сделанный грим, прекрасная работа художника, очень правдоподобная бутафория, замечательная игра массовки… Здравый смысл тихонько толкует, что это все — не кино, а правда жизни. Это — не бутафория и стоящая раком девчонка в драных черных чулках и короткой юбке, жрущая вместе с зомбакой, бывшей раньше колли, дергающийся от рывков их челюстей труп толстой женщины — самая что ни на есть правда. Очень не хочется слушать шепот здравого смысла. Потому что становится до судорог страшно.

В нагрудном кармане начинает вибрировать телефон. Деваха подпрыгивает, втыкается башкой в потолок и грузно шмякается обратно на оттоптанные мои коленки.

— «Что это? Что???»

— «Телефон, что еще! Подвинься, мне его так не достать!»

Кончиками двух пальцев выцарапываю старенький «Сименс».

— «Але?»

— «Привет! Как у вас дела? Все благополучно?» — это Андрей, голос спокойный.

— «Будем у вашего магазина через минут пять, если ничего не произойдет катастрофичного. „Логан“ синий. С нами кроме ожидаемых спутников еще трое беженцев».

— «Вас понял. Магазин эвакуирован. Встречаемся у бутика, что рядом с вашей поликлиникой. Китайский автобус. Белый. Ждем вас. Если будет нужна помощь — звоните».

— «Принято. Связь кончаю». Нет положительно в разговоре с Андреем начинаешь разводить цирлих-манирлих.

Проезжаем мимо магазина, в котором я вчера вербовал спасательную команду и разживался оружием и боеприпасами. Впечатление сильное — у витрины и входа валяется полтора десятка трупов, кровищи натекло лужами. Кроме трупов — не меньше десятка зомби, которые не отвлекаясь на нас, жрут неудачников. За такой толпой все же видно, что и стекла тамбура и витрина густо простреляны и частью осыпались, а частью — в пулевых дырах, окруженных сеткой стеклянных трещин. Продуктовый магазин наискосок тоже пострадал — и там пулевые дыры, но мало — с десяток. Машину встряхивает, и она начинает переваливать через какое-то препятствие поперек дороги. Кошусь на Сашу — он прикусил губу и старательно крутит рулем. Опять начинаем изображать утку. Таращась на магазин, я не обратил внимания из-за девахиной спины, что и прямо на дороге нелепыми плоскими кучами тряпья лежит несколько человек. Сейчас Саша напряженно старается их объехать, но раскинутые руки и ноги не оставляют места для маневра. Хорошенькая же тут была бойня. Андрей вроде жив — здоров. А остальные?

У бутика стоит грязный автобус-коротышка. Таких в городе полно — они маршрутки-«газели» вытесняют. Сквозь загаженные стекла видно плохо — но практически пустой. «Логан» притирается рядышком. Из китайского агрегата без суеты выпрыгивают трое — двое берут под наблюдение окружающую местность, третий машет приглашающе рукой и встает так, чтоб прикрыть и нас.

— «Всем сейчас быстро — в автобус. Вещи оставим тут. Саша — пока за рулем. Я беру „Гаубицу“, тебе оставляю „Приблуду“. Посматривай!»

Наше десантирование получается таким, что — жаль, Бенни Хилл помер. Отличное бы у него получилось шоу! Сначала долго выкарабкивалась деваха. И заковыляла раскорякой на своих каблучищах. Потом вылез я и обнаружил, что ноги у меня затекли страшно и хожу я на них плохо. Ружье мне Саша выдал чуть не побив прикладом лобовое стекло, а стволом — боковое. Далее трое пассажиров с заднего сидения медленно и мучительно выкапывались из — под багажа, точь в точь как вылезают из могил ожившие киношные мертвецы — сначала высовываются руки, потом головы и все медленно и печально.

Стоя на ватных ногах, и ощущая дикую в них щекотку от мириадов мурашек я сдвинулся так, чтоб в случае надобности прикрыть огнем сектор, перекрытый для Николаича машиной и пассажирами — и тут как кто толкнул меня в бок. Не пойму — почему решил глянуть в казенник «Гаубицы». В казеннике оказалась стреляная гильза. Все это время вместо ружья у нас была всего-навсего дубинка с прикладом. Замечательно! Ну, Саше было предположим некогда, ему надо было машину уводить из-под носа общежитских, но все равно — оружие сейчас должно быть заряженным постоянно! Как токо будет свободная минутка — устрою профилактическую головомойку и Саше, и Дарье Ивановне, и себе, разумеется. Поспешно зыркаю по сторонам заряжая ружье. И остался в самоделковой патронташке на стволе последний патрон… Тоже мудро. К слову и у Саши тож пара выстрелов всего, если что. Не подумали оба. И при себе у меня — патроны как раз для «Приблуды», а у него наоборот. И ведь учили меня умные люди, что любое огнестрельное оружие без патронов становится вычурным куском железа…

К счастью, в отличие от находящегося в нескольких сотнях метров магазина для охотников и рыболовов, тут не видно пока ни одного зомби. Когда весь этот бродячий цирк забирается в автобус, охранение спинами вперед отходит к дверям. Всё, все на месте, кроме Саши. Знакомим людей друг с другом. Всего в пустом автобусе четверо — Николаич с Андреем и двое незнакомых мужиков. Один крепкий, но слегка располневший представляется Ильясом, второй мелкий, верткий — Владимир. Кратенько излагаю, что было — упоминаю про две стычки. Слушают внимательно, задают толковые вопросы.

Николаич в свою очередь сухо докладывает, что за это время они нашли место, где будет безопасно, продали двум особо настырным покупателям четыре пачки охотничьих патронов, а на ночь отрядили Серегу в засаду, которую он и устроил в продуктовом магазине. Так они на пару с Андреем и охраняли оба магазина. Николаич раздобыл ставший безхозным автобус и всю ночь мотался на нем — то перевозя людей, то грузы из оружейного и продовольственного. Большая часть сотрудников продовольственного, в том числе и симпатичная кассирша подались в убежище.

Ближе к утру — в пёсий час — магазин попытались подломить пятеро каких-то сукиных сынов. Им дали взломать входную дверь и огнем с двух сторон очень быстро положили, как только убедились, что взломщики вооружены. Нападавшие пытались отстреливаться, собственно все дыры в стеклах — их рук дело. Трофеи оказались убогими — два пистолета-пулемета с дурной репутацией, навороченный Смит-Вессон под неходовой у нас патрон и два ТТ, не то китайские подделки под тульскую продукцию, не то пакистанские подделки под китайские подделки. Говоря проще — «металл на пистолетах ногтем царапается». Те самые, у которых после тридцати-сорока выстрелов ствол раздувается напрочь. Ну и патронов два десятка разношерстных под все это безобразие. Андрей еще не успел собрать оружие — а уже поперли мертвяки со всех сторон.

Этих настреляли 18 штук. Потом решили сматываться, когда точно убедились, что выстрелы как раз и приманивают зомби. К этому времени практически всё уже вывезли.

Успели аккурат к нашему приезду. Теперь забираем Кабанову — и двигаем в убежище. Возникает некоторый спор на тему того, кто остается при машинах. Семья Сан Саныча настоятельно просит дать им возможность зайти и узнать — как у него дела. Этому отказать трудно, да у меня и не находится убедительных доводов. У Николаича — тоже, хотя ему это не по душе, что заметно. Замечание Дарьи Ивановны о том, что при любом исходе событий из поликлиники есть что вынести и использовать и потому пара лишних человек — лишними не будут, решают вопрос. Опять же Саша показал себя в утренней стычке молодцом, попав обоими выстрелами, в отличие от моего тройного мазелина. Володя с Андреем выходят и вскоре возвращаются с Сашей.

— «Получается так — говорит Николаич — здесь остаются — девушка, хозяева собаки, сама собака и в прикрытии — Володя. Парень, стрелять доводилось? (Это он у соседа снизу вопрошает. Тот краснеет и отрицательно мотает головой.) Ясно. Получается так, что один стрелок на все про все».

— «А мы можем проехать ближе ко входу в поликлинику. В случчего — поддержите огнем сверху».

— «Пожалуй!»

— «Теперь по оружию. Если придется стрелять в самой поликлинике — от гладкостволов оглохнуть можно будет. Потому Ильяс и Андрей — берут мелкашки. У меня — СКС. На самый крайний случай. Доктор — оставьте свою машину — возьмите оба ТТ. Если один заклинит — второй используете. Там как раз по 6 патронов в каждом. Но лучше не стрелять — по одиночным целям мы и без вас отработаем. Саша… Что больше нравится — „Агран“ или „Борз“?»

— «А это что такое?»

— «Пистолеты — пулеметы последнего времени. Откровенно — и то и другое дерьмо. Годится стрелять в спину, разве что. Один — хорватский, другой — чеченский. Ненадежные, прожорливые, сделанные плохо. Ну что берем?»

— «Тогда револьвер».

— «Выбор хороший, только учти — четыре патрона всего в барабане».

— «Учту».

— «Получается так — мы с Андреем и Ильясом идем тройкой. У дверей берем территорию под контроль — Доктор открывает. Заходим тройкой, проверяем вестибюль.

Если пальбы не будет — заходят мама с сыном, доктор дверь запирает. Потом по указаниям доктора двигаем в том же составе — мы тройкой впереди — вы парой прикрываете тыл, женщина в середине. Какие у нас задачи?»

— «Первое — забрать докторшу из лаборатории с результатами. Там же буфет — взять продукты.

Второе — сумки, которые Сан Саныч набрал.

Третье — из прививочного кабинета и процедурной забрать инструментарий и что можно будет утащить. Возможно, что появится еще что-нито, ну по месту решим.

Четвертое — навестить Сан Саныча — это можно в начале сделать».

— «Получается так. Теперь давайте с оружием разберемся».

Выданные мне ТТ похоже выпиливались напильником из цельного куска железа. В них только отдаленно чувствуется элегантность и надежность прототипа — советского ТТ.

Есть в них какая-то лажа. Но как все советское оружие — просты и потому освоить нетрудно. Револьвер Саша тоже быстро принимает на вооружение. Андрей отдельно отмечает, что осечных патронов в револьвере не было — так что можно надеяться, что и эти четыре сработают как надо. Дополнительно берем пару рюкзаков — из магазина явно, мой такой же — и выдвигаемся. Некоторое сомнение вызывает то, как лучше поставить машины у входа. В итоге получается не так, чтоб великолепно, но автобус тушей перекрывает вход, забраться в него можно моментально, что плюс. Добираться до легковушки не так хорошо, но в целом — терпимо. Зато она преграждает путь тем, кто полез бы из-за угла — от детсада.

Удивительно, но вокруг входа в поликлинику никого нет. Ни живых, ни мертвых.

Открываю дверь, трое проскальзывают вовнутрь. Ждем — все тихо — и заходим сами. За сутки ничего не поменялось. Двигаем налево в сторону кабинета начмеда. Николаич все время одергивает Дарью, но она видно не очень его понимает. Надеюсь, что произошло чудо. Ведь не бывает стопроцентно смертельных заболеваний… Нет, бывают — то же бешенство. Без вакцинации — 100 % летально. И еще есть… Но очень хочется ошибиться.

К сожалению, чуда не произошло. Троица стрелков охраняла нас, пока мы стучали в дверь и звонили по телефону. В кабинете трещал звонок, и мы слышали, что Сан Саныч ходил. То есть ходило то, что было вчера Сан Санычем — хорошим порядочным человеком.

Николаич деликатно покашлял и сказал вдове — «Получается так, что нам надо идти. Тут еще живой человек, да не один. Беременная она. Пойдемте. Сочувствую Вам, но нельзя нам тут задерживаться. Никак нельзя».

Опа! А откуда он знает, что Валентина беременна? Я ж ему это не говорил. Интересно. Очень интересно. И так видел, что Николаич не прост, но он еще больше не прост.

Дарья Ивановна — сильный человек. Переводит дух и идет за ними. Саша плетется понуро. Видимо он до конца не верил в то, что произойдет именно так.

— «Саша! Не отвлекайся — на нас тыл. Держим тыл!»

Он с усилием встряхивается. Глаза красные, на мокром месте. Ну да оно бы и хорошо сейчас им обоим поплакать с мамой-то. Но вот никак нельзя тут раскисать.

Посматриваем по сторонам. Вспоминаю, как чуть не шмякнулся на лестнице. Убираю палец со спуска теплого ТТ. Показываю Саше. Ответно он показывает, что его палец на спуске и не был.

Резкий окрик Николаича: «Стой стрелять буду!» И через несколько секунд: «Ильяс, огонь!» Щелкает мелкашка. Мельком глянув туда, вижу, как заваливается в конце коридора у лестницы худой, невысокий зомби. Подходим к лестнице. Смотрю на упокоенного — испитого вида беспризорник-подросток. У нас не было таких пациентов.

Точно не было.

Непонятно, откуда этот засранец взялся. Но нам в лабораторию. Двигаемся тем же порядком. На лестнице — никого. На этаже — сюрприз — сразу двое зомби. Тетка из недавно взятых санитарок, фамилия у нее была смешная — Кишко — и мужичок пухлый. Вроде я его у ревматолога видел.

— «Внимание, граждане! Если вы не зомби — поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого — открываем огонь на поражение! Повторяю! Внимание, граждане! Если вы не зомби — поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого — открываем огонь на поражение!» — Андрей точно раньше политработником был. Ну, прямо лектор. Но вот стреляет он не хуже Ильяса — оба беспокойника валятся на пол.

— «Выдвигаемся!» — это Николаич.

Проходим полкоридора — Николаич поднимает руку — и показывает вперед — там тихонько открывается дверь кабинета — видно по лучику света, который начал расширяться.

— «Эй, в кабинете! Если живой — отзывайся! Если зомби — лучше закрой дверь от греха подальше!» — это уже Ильяс. Тут я ловлю себя на том, что и я и Саша и Дарья смотрим не назад, а вперед. А нам-то с Сашей надо смотреть назад. Цыкаю тихонько, корчу недовольную рожу — спохватывается, теперь оба старательно разглядываем пустой коридор.

— «Не стреляйте, не стреляйте, я живой, меня не кусали!» — голос пацаний, тонкий.

— «Ну так вылезай, руки чтоб мы видели и потихоньку иди к нам».

— «Стрелять не будете?»

— «Не будем, сказано же!»

— «Точно не будете?»

— «Слушай, поганец — нам что, землю есть? Или вылезай, или закрой дверь и сиди дальше».

Из кабинета вылезает подросток — такой же беспризорный клеенюхатель, как тот, упокоенный на первом этаже, токо мельче и младше.

— «А где менты?»

— «Не завезли еще. А вот что ты тут делаешь, балбес? Кстати — Доктор гляньте — на нем покусов нет?»

Осматриваю задохлика. Попутно он рассказывает, что они с Микой — такая кликуха была у того, упокоенного, забрались вчера вечером в поликлинику, так как поняли, что в поликлинике людей нет. Мика обещал, что они тут наберут всего полны руки — внизу и впрямь были две сумки с лекарствами — но нужных Мика там не нашел и потому они пошли на второй этаж — шмонать по кабинетам. В одном нашли женскую сумочку с кошельком, мобилу. Еще разные вещи, а во втором — как только они зажгли свет — Мику сцапала страшная тетка. Тут еще и мужичок появился — вот Сыкатый — это погоняло нашего найденыша — кинулся бежать, потому как и тетка и мужик были очень жуткие и Мику стали грызть зубами, а Мика вырывался и орал. Сыкатый спрятался в кабинете, а Мика потом перестал орать, а Сыкатый высунулся, увидел дядьку и тетку в коридоре и сидел — боялся. Утром решил вылезти в окно — но там внизу тоже такие же страшные стоят и ходят. Услышал нас и стрельбу — решил, что менты пришли из-за выбитого окна, решил сдаться. Дело знакомое — заберут в детдом, накормят — напоят, помоют, отоспится — и опять даст тягу. Такая вот свободная личность.

Покусы на пацане я нашел. Не те, правда. Вшивый он. И гниды в волосах. Подарок судьбы, одним словом. А так в целом — токсикоман, судя по серой коже, курит конечно, определенно социально запущен. В общем — фрукт еще тот. По виду ему лет 12, но такие растут плохо — так что может быть и 14–15 лет. Спрашиваю. Оказывается 14.

Саша самоотверженно наблюдает за тылом. Ильяс держит под прицелом все впереди. Николаич, Дарья и Андрей смотрят на меня. Излагаю ситуацию. От себя добавляю, что у Макаренко беспризорники при нормальном воспитании становились дельными людьми. Сейчас прогноз куда хуже — те беспризорники не нюхали клей, происходили от нормальных родителей, пропавших в Гражданскую войну, а не от пьяной хрони.

— «А вшивость его сложно лечить?»

— «Это-то как раз просто. Полчаса в кабинете у дерматолога — и чистый».

— «Значит проблема вся в том, что он сам хочет?»

— «Точно. Токсикоман безголовый нам не нужен. У них — если печень раньше не накроется — дорога одна — либо спиваются, либо наркоманят — это самые долгоживущие и удачливые».

Николаич задумывается.

— «Слушай. Как там тебя, по человечески-то звать?»

— «Сыкатый!»

— «Я не про погоняло твое. Имя — как тебя звали по-людски?»

— «Ээээ… Демидов Сергей».

— «Ну так вот, Демидов Сергей, ситуация простая. У нас в команде — люди. Я каждому доверяю. А ты пока — уж извини — крыса подвальная. Я тебя не виню. Каждый живет, как умеет. Но мне крыса в отряде — не нужна. Совсем. Если ты будешь стараться стать человеком — мы тебя возьмем с собой. Но тебе придется много чего делать, чего ты раньше не делал, и наоборот прекратить полностью многие свои привычки. Если тебе это влом — без вопросов. Мы — туда, а ты отсюда. Дорога нами расчищена. И лучше не обманывай ни себя, ни нас. Сейчас время такое, что если ты скрысишь и из-за этого погибнут хорошие люди — извини, я тебя пристрелю. Или он пристрелит. Или — он. Вот такие дела. У нас в команде нихрена свободы нет. Кайфа нет и скучно, хотя до черта всякой работы. Потому прикинь — тут неподалеку канцтовары. „Момента“ — хоть залейся. Так что думай. Захочешь остаться — мы скоро обратно пойдем. Подберем на обратном пути — посиди в кабинете. Захочешь слинять — путь свободен. „Момент“ — рядом. В кабинеты токо не суйся — тут таких дядек-теток много сидит».

Оставив пацана думать, продвигаемся до двери в лабораторию — благо тут она — в торце коридора. Ключ, который дал Сан Саныч мягко щелкает в скважине. Но когда мы закрываем дверь и нам навстречу выходит Валентина Ивановна, Николаич просит Андрея присмотреть за беспризорником. В общем-то я с ним согласен — беспризорщина тупа и жестока в основной своей массе и этот пацан может легко наделать пакостей — от просто насрать в коридоре в пику нам — скучным мудакам, до более серьезных пакостей — например убегая из поликлиники пооткрывать двери тех кабинетов, где сейчас тупо стоят зомбаки. С тем же успехом может и остаться и потом оказаться нормальным… Ну почти нормальным — печенка-то у него посажена все равно, да и по мозгам «Момент» и прочие растворители как кувалдой бьют.

Валентина явно очень рада. Наверно все-таки побаивалась, что может остаться тут как Сан Саныч. Приглашает отобедать — она еще и еды наготовила. Оказывается хитрый Николаич проверил мои слова — тем более, что сделать это было просто — номер телефона лаборатории имелся в «желтых страницах». За ночь они несколько раз переговаривались.

Правда, он не спрашивал ее, какие результаты у экспериментов, а она говорила о чем угодно, но не о том, что получается. Ну, разумно.

Буфет через дверь от лаборатории. Четыре столика и стойка с салатами. Отмечаю, что практически все продукты уже упакованы. Нам подаются как раз салаты, разогретая пицца и тушеная говядина. Очень к месту. Чай, кофе, соки в пакетах. Пирожки с грибами и лимоном.

— «Доктор — сходите к Андрею — что там с этим шакаленком — либо лечим — кормим — либо вон его отсюда».

Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница внимательно смотрит в замочную скважину.

— «Ну что нового? Соку хочешь?»

— «Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!»

Андрей оборачивается и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок — нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением, словно я ему поднес к лицу полуразложившуюся крысу в опарышах.

— «Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?»

— «Андрей, ни сном ни духом! Ей богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый».

Подозрительно смотрит, вздыхает.

— «Ладно, убери это к черту. Что Николаич?»

— «Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно».

— «Ясно. Ну, пошли».

Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и как провинившийся школьник догоняю Андрея.

Заходим в кабинет. Демидов Сергей, крыса подвальная, разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно — не на холодном же полу лежать, а бумага — отличный теплоизолятор.

— «Ну, осквернитель гробниц, чего решил?»

— «Тык чо, с вами иду. Тут делать нефиг».

— «Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать — скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет — станешь тоже страшным дядькой. Понятно?»

— «Понятно. А как же права ребенка?»

— «У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать — таких прав у ребенка нет».

— «Чо и курнуть уже нельзя?»

— «Ты, задохлик, — по твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах — считай в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил». — встреваю я.

— «Мы тебя упрашивать не будем — некогда. Итак — подписываешься?»

— «Где?»

— «Везде. Условия наши приняты?»

— «Ну, приняты…»

— «Тогда двинули тебя приводить в порядок».

— «Это еще как?»

— «Вшивая гопота нам даром ни к чему».

Через кабинет — у дерматолога — как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, токо названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид — ну это сам, не маленький.

Тампоном смоченным протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме — волосы короткие достаточно. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, а вот его шмотки надо бы выкинуть. А во что его одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.

— «Шмотки свои вшивые кидай в угол».

— «Это еще зачем?»

— «Затем, делай, что говорят».

— «Э, я вам Машкой быть не подписывался!»

— «Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгут в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот на тебе полотенце — я его смесью спирта и фурацилина намочил — оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!»

— «Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!»

— «Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!»

В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками — тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну, мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог и лапти его же — великоваты, но годятся.

— «Куда я таким чучелом пойду» — бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку — малатион должен поконтактировать с вошками подольше.

— «Я так полагаю — что жрать. Наверху уже накрыто и стоит поторопиться».

Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно — ел-то он самое раннее — вчера вечером.

— «Садись, питайся», — встречает его Дарья Ивановна. Похоже, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает о том, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради — довольно густо исчерканные и исписанные.

Лихо же она поработала. По ее словам получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным, результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей:

1. Любой укус — смертелен для млекопитающих.

2. Кровь зомби перестает быть заразной через час — полтора.

3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения — тяжелая рана — быстрая смерть, легкая рана — жертва еще поживет. Около суток.

4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища — игнорируется.

5. Самое предпочитаемое мясо для обращенных — мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк — зомби нажравшись соответственного мяса увеличились в размерах — причем заметно и стали активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.

6. Друг друга зомби не едят. Но в случае если кого-то из них упокоят — через 15–20 минут начинают лопать с аппетитом.

7. На третьем месте по предпочитаемости — стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины — все в начале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.

8. Зомби, не получившие никакой еды очевидно ощущали ее близость и проявляли активность в течении 12–18 часов, после чего «устали» и впали в спячку, оставшись в тех же позах, что и были.

9. При создании шума рядом, ожили снова. Причем переход к активности у разных особей был разным — от 1 секунды до 26 секунд. Наибольшую задержку показали те, которые находились в более холодном месте — у раскрытого окна.

10. Отсюда следует очевидный вывод — чем теплее — тем активнее зомби. Поэтому вероятно их поведение соответствует поведению холоднокровных.

11. Еще очевидный вывод — чем сытее зомби, там они активнее. Чем лучше подходит к ним потребляемое ими мясо, чем оно более «свойское» — тем зомби умнее и активнее. Вероятно — и опаснее.

12. Помещенные в морозилку холодильника зомби замерзли без проявления антифризности, причем быстро. Оттаяв — показали, что замерзание ни в чем им не повредило. Значит какая-то антифризность в их биохимии присутствует и их биохимия организма резко отличается от человеческой..

13. Помещенные в воду зомби проявили практически панические реакции и всячески старались удрать подальше от воды. Чем вызвано — неясно. В клетке старались держаться подальше от емкости с водой. Зомби, насильно удерживаемый сутки в воде внешне никаких изменений не имел, но передвигался странно и при первой же возможности покинул воду.

14. Помещенные под обогреватель зомби вначале активно старались попасть в самое теплое место, после того, как нагревались до определенной температуры, наоборот покидали зону обогрева. Удерживаемый насильно под обогревателем экземпляр также не имел видимых повреждений по освобождению, но еле полз.

15. Вскрытие показало… Оно показало что совершенно непонятно, как функционируют организмы зомби. Этого просто не может быть — но оно есть.

16. Зомби определенно видят, слышат, могут обонять. Болевые ощущения очевидно у них отсутствуют — на механические повреждения реакции не дают.

17. Основной вывод — пока можно уверенно говорить, что ликвидировать зомби можно только разрушением головного мозга.

Валентина Ивановна посмотрела на Николаича и чуток напряженно сказала — «Теперь Вы знаете результаты эксперимента, так что вроде бы я Вам и не нужна…»

— «Не говорите глупостей, Валентина Ивановна! — отозвался Николаич. — Вы ведь боитесь что мы Вас бросим теперь?»

Валентина бледно и вымученно улыбнулась.

— «Так зря боитесь. Куда ж нам без врачей. Да и без детей. Не говоря уж о женщинах!»

Андрей изобразил на губах пошловатый мотивчик из оперетты — там где «без женщин жить нельзя на свете, нет!»

Все облегченно посмеялись. Отметил, что и Дарья явно облегченно вздохнула.

— «Ну, раз Вам без детей никак» — стала серьезной Валентина — «То у меня есть информация. Тут рядом мертвый детский сад…»

— «Да, Доктор нам рассказывал, да и наш товарищ там был…»

— «Так вот он не весь мертвый. Там на втором этаже повариха заперлась с четырьмя детишками. Я ночью во время очередного перерыва на гимнастику заметила, что там одно окно загорается и гаснет — как в кино — три длинных, три коротких, три длинных, три коротких… Это вроде бы сигнал „СОС“?»

— «Да, в сухопутном и женском исполнении».

— «Я тоже поморгала. А потом мы поперекрикивались. Я обещала, что мы постараемся помочь. Я не слишком много на себя взяла?»

— «После окончания операции отвечу. Там много зомби?»

— «Садик был частный, небольшой — на тридцать пять детей».

— «Ну, пойдемте, посмотрим. Андрей — остаешься тут, Ильяс и Доктор — пошли. Показывайте, Валентина Ивановна, откуда видно лучше».

— «Я бы хотел доесть, то что у меня перед глазами. Сытый — я как зомби! Быстрый и умный. А голодный — наоборот. Мы ж не завтракали еще».

— «А ну да, вы с пополнением занимались» — но я вижу, что Николаич недоволен. Неисполнение приказа с отговорками из-за еды… Кондратий для любого командира. Помнится такое себе позволил личный водитель командира дивизии Сеппаго… И тут же попал в пехоту… Но я то не водитель. А вот Николаич вполне мог быть раньше и комдивом, чем перестроечные черти не шутили.

Жрем мы втроем с Андреем и Демидовым. Остальные видно наелись и сидят, смотрят. Смотрите, смотрите — мне это по барабану — как говорил мой друг: «Когда я ем — я глух и нем, хитер и быстр и дьявольски умен!»

Впрочем, надо и честь знать, хотя тушеная говядина Валентине удалась прекрасно. Тем более — когда еще так получится — за столиком со скатертью, в безопасном месте… Пирожки… Пицца… Кофе, правда, дерьмовый, это не заметить трудно.

С грустью покидаю еще недоеденные явства, понимая, что парочка неминуемо бергинизирует оставшееся — был у нас студент по фамилии Берг. Если он попадал за стол, то не вставал, пока на столе хоть что еще оставалось съедобного. Методическое и полное истребление провизии у нас на курсе так и называли — бергинизация…

Из окна виден хорошо двор детсадика. К моему удивлению детишек в поле зрения всего трое. Нет, еще двое в дальнем от нас углу — просто они перемазались в грязи, за кустами видно плохо. Рядом с детсадиком полно сирени — когда цветет вид совершенно фантастический и запах — мы все сидели с открытыми окнами и наслаждались. Сейчас кусты голые, но сквозь них видно не очень хорошо.

Вот взрослых куда больше — и дедок чертов стоит, синеет бахилами и добрый десяток таких же как он — правда измазанных в грязи и крови — пасется у забора и под нашим окном поликлиники. Видно когда дамы ночью перекликались — на шум пришли. И машин добавилось — три «дамские» и явный джип — как положено черного цвета. Не разбираюсь я в этих марках, но вроде бы «Ровер».

Окно напротив — на втором этаже — привлекает внимание — с него свисает болтающаяся на ветру яркая тряпка и на стекле лист белой бумаги с надписями — но мелковато написано. Словно в ответ на открывание нашего окна — то окно тоже открывается и толстая тетка начинает отчаянно махать этой тряпкой. Хорошо еще не орет. В ответ машем руками.

— «Давай Ильяс, зачищай».

Ильяс пристраивается поудобнее на подоконнике и начинает отщелкивать — буквально отщелкивать, потому как выстрелы негромкие — стоящих внизу зомби.

По сравнению с ним винтовка выглядит игрушечной, но я четко вижу, что мягкой пульки 5,6 мм. вполне достаточно. Бывшие люди внизу один за другим валятся как тряпишные — словно кто-то выдернул вмиг из них стержень. Отрабатывает Ильяс быстро и аккуратно. Ну да это было как в тире — и мишени практически неподвижны.

— «Извини, Николаич, по детям не могу».

— «Передай винт Доктору. Доктор, придется Вам зачистку закончить».

Кровью, что ли вяжут. Или не могут и впрямь? А я такой весь из себя гнусный палач, детоубийца и пр. и тр.?

— «А вам самим вроде невместно? Все равно, если уж вдруг все образуется, то Ильяс за сегодня на пожизненное намолотил».

— «Нет, просто у Вас подготовка соответственная. Если бы понадобилось мне ампутацию ноги делать — я бы Вас так же попросил, а не сам взялся».

В этом есть некоторый смысл, вообще-то. Принимаю винтовку. Не упокоим этих троих — не спасем тех пятерых. Не спасем — будем себя чувствовать херово. А нам и так невесело, если честно.

— «К слову — что это Андрей так от яблочного сока подпрыгнул?»

Николаич хмыкает: «В первую чеченскую их команда базировалась на побитом консервном заводе. Снабжение было такое — ну практически и не было снабжения. Особенно воды не хватало. А в подвале завода бойцы нашли складированный яблочный сок. Вот они его и пили, и умывались, и кашу варили, и чуть ли не стирали одежу. После этого если встретишь человека, который яблок на дух не переносит — скорее всего, сможешь точно сказать, где он был в первую чеченскую».

Осматриваю винтовку. Старенькая уже, но многозарядная мелкашка. Прицел простой, освоиться — не сложно.

— «Значится так — если вы потом будете меня этим попрекать — обижусь всерьез. Я уже один раз был гнусным палачом, сильно поумнел потом и в женском поле сильно разочаровался. Не хотелось бы это второй раз проходить и разочаровываться в вас…»

— «Не беспокойтесь — этого точно не будет!»

Ну, коли так, поехали… Главное — так учили — не воспринимать объект как человека, не то что не думать, что вот человек с именем и фамилией и родственниками — а даже как фанерный силуэт не воспринимать. Прицеливаться в деталь одежды. Безотносительно.

Голубой кулек капюшона. Перезарядка. Значок с уточкой. Перезарядка. Розовая полоска шапочки. Перезарядка. Хороший бой у винтовки, точный. Да и дистанция тут — доплюнуть можно.

Только собираюсь отдавать винтовку, как из хорошо видной отсюда двери детсада вылезает еще один кадавр. Пузатый, крепко сбитый, лысый, в майке на волосатом торсе. Руки замотаны видно его же рваной рубашкой, кровищи много. Умер еще вчера — по лицу видно. И уж так мне везет сегодня — снова кавказец. Ну, это уже ни в какие ворота не лезет… Ну и получи в лоб. Потому как кроме лба никаких отвлеченных деталей одежды на нем нет. И мимо он пройти не даст. И детенышей вывести не получится, пока он нелепой куклой торчит посередке дверного прохода.

Потому плевать мне, что он был человеком, после трех упокоенных детенышей я и так остервенел — хоть в штыковую атаку кидайся. Но Николаич тянет от меня винтовку и говорит спокойно — «А как вы думаете — может нам и не нужно, чтобы люди в автобусе сидели? Если кто и подойдет — со второго этажа их перестрелять будет тоже несложно. Да и покормить их стоит, в туалет сходят».

Это как ушат холодной воды.

Хитрый, черт!

Конечно, я соглашаюсь. Ильяс с Сашей садятся в кабинет на втором этаже — вчера именно отсюда мне махнул рукой Сан Саныч. Компашка из автобуса — включая пуделишку — благополучно добирается до буфета и начинает приходить в себя. Застряли мы тут надолго, со всеми этими делами. Я думал быстрее разберемся. А теперь еще надо ломиться в детсад. Потом опять же еще и их приводить в порядок. Николаич тем не менее спокоен — единственно, что им с Андреем не понравилось сегодня — это то, чем они гордились вчера — те пятеро грабителей у магазина получили по пуле в голову. Красиво, конечно, элегантно. Но это почти полтонны ценного мяса для зомби. Получается, как с теми — в Петергофе.

А это нехорошо по-любому. Получается, что тактические и стрелковые аксиомы надо пересматривать.

Пора однако выдвигаться в детсад. Еще раз осматриваем зачищенную местность — пришедшего откуда-то из-за машин одинокого зомбака кладем к упокоенным. Все, пора идти.

Ударная тройка — Володя, Николаич, Андрей. Я опять в обозах. Ну да это меня и не огорчает. Стрелковая подготовка у них лучше, видно, что и в тактике они куда лучше разбираются. Бдительно и внимательно озирая окрестности, доходим до самых дверей. Никого. Перешагиваем через мужика в майке, троица включает «налобковые» фонари, хотя вообще-то достаточно светло. В коридоре набрызгано и налито кровищи, но никого. Все двери закрыты. Лестница. Тоже пусто. Три двери. Андрей стучит костяшками пальцев в среднюю. По ней похоже колотили окровавленными руками, кровь уже обсохла. Но аккуратный Андрей старательно выбирает чистый кусочек и перчаток не снимает.

— «Это вы?» — женский встревожено-радостный голос.

— «Да, это мы!» — ну а как еще ответишь.

— «Вы все проверили?»

— «Двор, коридор, лестница чистые. В комнаты не заходили и не собираемся».

Щелкает щеколда и какой-то замочек. Дверь потихоньку открывается, виден глаз. Удовлетворившись осмотром, хозяйка глаза открывает дверь как следует, и мы видим второй глаз, ее лицо, фигуру и четырех детенышей в маленькой каморке. Здесь видно хранилось белье. Кастелянская, что ли?

— «Краса Эрастовна Безсчастнова, повариха. А это Сеня, Лика, Аллочка и Аревик».

То, что повариха, это видно. Настоящий кинематографический штамп — полная, добрая, уютная и бойкая. Дети как это ни странно достаточно спокойно на нас смотрят, если и плакали, то уже угомонились и сопли им было кому вытереть.

— «Там внизу папа Аревик должен быть. Он сначала ломился сюда, хотел вынести дверь, чтоб забрать дочку, но мне удалось его убедить не делать этого. Попросила его лучше расчистить дорогу на выход и и… и полечиться, чтобы дочка не заразилась».

— «Мы сходим. Посмотрим. Вы пока запритесь».

Спускаемся вниз. Андрей с Николаичем рассматривают следы. Получается, что этот кавказец сначала пытался выломать дверь, отбиваясь от насевшей нежити, а потом просто растаскивал кусающихся детенышей — и возможно и взрослых — и распихивал их по пустым комнатам. Видно, что руки ему обгрызли сильно, но дорогу дочке он и впрямь расчистил. Силен мужик, уважаю. И в знак уважения оттащу труп за угол — чтоб для дочки папа еще остался живым. Андрей помогает, так как покойный весит за центнер. Ну вот, это все, что мы можем сделать. Ну и разумеется помочь дочке.

Андрей невозмутимо обхлопывает карманы мертвеца. Вытаскивает ключи с брелками.

Заходит в коридор. Понимаю, что он ищет барсетку. Но видно кто-то из зомби вцепился в эту вещь и утащил с собой.

Николаич показывет наверх. Эвакуация детей проходит в штатном режиме.

Нам никто не мешает, не кидается из кустов и не прыгает с крыш. Но облегченно вздыхаем только зайдя в холл. Далее уже привычно и отработанно переходим в лабораторию. Попавшиеся нам по дороге трупы дети воспринимают достаточно спокойно. Видно весело у них вчера было, устали уже бояться, ступор у них. Пожалуй, через несколько дней реакция будет, пока как оглушенные. А вот повариха — та совершенно адекватна. Делаю ей комплимент на эту тему.

— «Имя обязывает» — легко соглашается она.

— «Это как?» — несколько глуповато удивляюсь я.

— «Так меня в честь дедушки назвали. КрасА — Красная Армия. Сокращенно». — лукаво стреляет глазами пожилая уже толстушка.

Ну, точно — и имя такое и фамилия — очень модны были все эти псевдонимы у молодых ррреволюционеров: Максим Горький, Демьян Бедный, Серж Терпигорев…

В буфете народу набилось густо. Для детишек освободили стол и уж совсем кинулись кормить, как вмешалась Краса и уточнила, что у детей диета, трое из четырех — аллергики и взяла кормежку в свои руки.

У меня незаконченная санобработка беспризорника. Вместе с Андреем отправляемся домывать Сыкатого. Пока я его мою, Андрей деловито собирает все, что подвернулось ценного в кабинете дерматолога, особенно в плане лечения педикулеза. Что ж — во время бедствий именно этим тварям хорошо живется. Дельно запастись средствами для сокращения их поголовья.

Доведя пацана до приемлемого уровня грязности, отправляемся к сумкам с медикаментами. Крыса подвальная как-то финтит и по-моему очень не хочет туда идти. Когда из вестибюля заходим в холл с киоском — понимаю, что его крючило. Эти два уродца вывернули заботливо сложенные в сумки медикаменты и расшвыряли их по всему холлу. Да еще похоже не просто расшвыряли — полно мятых и разорванных упаковок. Поблескивают блистеры с таблетками…

— «Приятно видеть такое трудолюбие, так все раскидать надо минут пятнадцать в поте лица своего стараться на совесть. Я рад, что нам попался старательный и трудолюбивый человек. Сейчас ты возведен нашим командиром в ранг Крыса Подвальная. Вот значит, сейчас ты уложишь все обратно в сумки. А все вылетевшие из коробочек блистеры с таблетками протрешь тряпочкой. От пыли. После этого выполнишь еще пару заданий — и получишь более высокое звание». — нет, определенно Андрей неплохой психолог.

— «Да это не я, это Мика!» — топырится мелкий негодяй.

— «Мика лежит в другом конце здания с дырой в голове. Так что то, что вы тут вдвоем нагадили убирать придется тебе. А мы с Доктором пока полюбуемся».

— «Я пока в киоске пошарюсь — похоже Сан Саныч не все собрал».

И действительно — Сан Саныч взял то, что он, не будучи медиком, считал нужным. Забрал например весь валидол — потому как любой советский человек точно знает — лучшее средство «от сердца» — именно валидол. А на самом деле этот чудо-препарат — банальные ментоловые таблетки. Рот, правда, освежают хорошо, но сердцу от них толку мало. А вот отличные противовоспалительные таблетки «Найз» — оставил на полке.

Но нам-то они как раз пригодятся — у кого-нибудь заболят зубы, например — и что мне с ними с зубами делать? Мету все подчистую. И клизмы забрал и перчатки. И презервативы туда же. И зубную пасту. Бедному вору — все впору.

Пользуюсь тем, что пацан, злобно сопя, все еще собирает раскиданное — отзваниваюсь родителям и сообщаю все, что Валентина рассказала. У них в деревне все тихо и спокойно. Но какие-то слухи и дотуда дошли, так что все настороже. А у местных стариков и так уже давно система сигнализации есть — как утром человек проснулся, так занавесочку отдергивает на окошке — и остальные видят — все хорошо у человека. Пока у всех все в порядке, вооружились кто чем смог. Отец везде с топором ходит.

Теперь то же — для братца. Братец съел все бутерброды, разгадывают с Мишкой старые кроссворды в старых журналах.

Им пообещали помочь, но пока все без изменений. Бомжики старательно объели Гутковского, но он все же обернулся, хотя и непонятно как ему без челюстей теперь кусаться. И вся эта гоп компания разбрелась. Прозектор вернулся к моргу и теперь стоит в простенке — стрельнуть в него никак не получается, руку так не вывернуть. Пытались приманить — не хочет двигаться. То ли остыл и «уснул», то ли понимает, что по нему будут стрелять. Вот и стоит как часовой — токо кусок плеча и виден. Решили дождаться следующего утра — чтоб гад ночью остыл как следует — и если выйдет к окну — все-таки пара патронов у них есть.

Сверху спускается процессия — Краса ведет двух стрелков и двух грузчиков за едой в детсаде. Там ее немного, еды — обычно завозили не больше чем на 2 дня, да и дети по аппетитам не слоны, но зато вся пища очень качественная. (Ага, так я и поверил! Для навороченных родителей качественная еда — это то, что дорого стоит и роскошно упаковано. Ну и конечно, чтоб в Европе это было принято кушать. Ну и в итоге кормят детенышей всяким химическим гамном. Да и детишки с таким же воспитанием считают бигмаки и кока-колу крутанской вещью. Правда, есть в этом и положительная сторона — лекаря не останутся без работы. Гастриты сейчас в школьном возрасте — обычное явление. Да и не только гастриты. Здорового детеныша с фонарями днем искать надо. Так что знаем мы, что такое «качественное». Качественное и полезное — как сухой корм для кошек. Присадок вкусовых куча, кошка носом чует, что вкусно — а потом дохнет, потому что запах — спецом присажен к жратве-то не шибко хорошей и кошке неполезной.)

Деваха, которую наконец припахали и уже нашли для нее какую-то затрапезную куртень, взамен оставленной кому-то из зомбаков короткой и форсистой, безнадежно бубнит, что ей надо домой и она тут таскать мешки не нанималась. Но я вижу, что Краса с нее живой не слезет и никуда деваха не денется.

Сумки собраны. Идем к детсаду. Попутно Андрей снимает еще двоих пришедших мертвяков. Обратно валим уже кучей, но и эта куча не бесформенна — построение очень напоминает схему семьи павианов при переселении — из-за того, что стрелки должны быть маневренными все приходится нагрузить на мирных жителей, навьюченные мирные пыхтят в центре — а впереди и сзади самцы-защитники. Я как на грех попадаю именно в мирные жители… Коробок и пакетов оказалось многовато, но это приятная тяжесть.

Пора покидать поликлинику. Валентина напоминает, что нам стоит взять дежурную сумку с медикаментами и перевязочными материалами подготовленную на случай ЧС в соответствии с приказом Комитета по Здравоохранению, нужный инструментарий и шприцы из процедурной и профилактического кабинета, а также дает резонную мысль взять биксы с ватой и портативный стерилизатор. Пока ходим под прикрытием двух стрелков, она тихонько отмечает два момента:

1. Клей «Момент» с 1998 года выпускается с измененной рецептурой. Нюхать его сейчас бессмысленно. И его не нюхают. Потому называть нашего беспризорника «клеенюхателем» — не очень правильно. Лучше называть его токсикоманом. Бурчу, что спасибо, конечно, но мне вообще не интересно, чем эти кретины себе мозг оттаптывают. Валентина страшно удивляется — такой подход ей просто не понятен, она любит точность.

2. У нее произошел нехороший инцидент во время ночной работы — метаморф-хомяк, слопав более мелкого собрата и увеличившись непривычно быстро, неожиданно легко раздвинул прутья клетки своей башкой и отправился к клетке с живыми хомяками. К счастью в лаборатории находилась наша поликлиническая кошка Мурка. (Валентина забрала ее с собой, чтоб не так страшно было.) Ну и она, как признанный крысолов этого хомяка загрызла. При этом и хомяк несколько раз укусил Мурку за морду. Валентина отсадила Мурку в клетку, решив, что обратиться полностью она ей не даст — слишком крупный и хищный впридачу зомби выйдет для поликлинической лаборатории да еще с единственным лаборантом, но Мурка чувствовала себя отлично и сейчас помирать не собирается. И что с животинкой делать? Подумав, решаем взять ее с собой. Если начнет помирать — пристрелить не вопрос, а так — хорошая животина, ласковая и крысоловная, чего еще хотеть от кисы?

Для беспризорника еще собираем одежку с бора по сосенке. Кое-что добывает в распотрошенном гардеробе Дарья. Пацан одет диковато, но тепло.

Суетимся много и долго.

Наконец куча вещей и сумок — перед дверями. Николаич отзывает стрелков со 2 этажа. Все слушают, что он скажет. Он и говорит, что сейчас мы все колонной из трех машин двинемся в Убежище. Этим убежищем будет для нас Петропавловская крепость, точнее — Монетный Двор, который в Петропавловской крепости — как Детинец, или Донжон, если по-западному. Начальник одной из смен охраны — его давний приятель. Вот Старшой всю ночь туда и отвозил всякое добро, чем усилил охрану, а нам разрешили там разместиться.

Порядок такой — впереди Андрей (стрелок) и Володя (водитель) на «Ровере», дальше — автобус со всеми женщинами, детьми, шмотками и прикрытием из Николаича (водитель) и Ильяса (стрелок), последним — «Логан» — Саша и я. Ну кто где — понятно. Если что — действуем по обстановке. Связь — по мобилам, пока все еще работает.

Какие вопросы?

Дарья хочет ехать с сыном вместе. — Без проблем. Принято.

Парень — компьютерщик спрашивает — «а чего это мы в крепость едем — все же эвакуируются из города, а мы — наоборот, в самый центр прём? Ведь видно было, что здесь зомби попадаются гуще?»

— «Потому что — Петропавловская крепость выбрана как укрепленное от проникновения любой нежелательной публики место. Ее такой специально строили. В средние века горожане всегда в крепостях спасались. Стены хоть и низкие — но зомби хрен заберутся. Ворота заперли — и держать оборону достаточно легко.

К крепости ведет всего два моста. Их можно достаточно легко перекрыть.

Крепость прикрыта Заячьей протокой, зомби по воде не пройдут, крепостной ров и живым-то мешал всегда сильно, а как только что нам сказали — и не любят они воду.

Рядом с крепостью — и тоже отделен Кронверкской протокой — Кронверк. Артиллерийский музей, по сути — арсенал с техникой и оружием. Большей частью — устарелым, но и нам не спутники сбивать придется.

Рядом — зоопарк — то есть места нежилые и малолюдные, зато отгороженные добротным забором от Петроградской стороны.

Весь участок можно сравнительно легко взять под контроль — особенно если удастся надежно защитить Восточный Артиллерийский мост и Западный Артиллерийский мост. Получится практически два острова. Причем безлюдных.

Ну а Монетный Двор — вообще режимное предприятие — оно еще дополнительно защищено от проникновения.

И последнее — не менее важное — крепость стоит на Неве. А Нева была транспортной артерией скони века — еще до принятия христианства. Путь из варяг в греки, слыхали? Значит в случае чего — и эвакуироваться будет проще, чем по забитым транспортом дорогам, да и с другими выжившими связаться — тоже.

Так понятно?»

Так понятно. Распределяем на «мирных» груз и начинаем перетаскивать все в автобус. Потом переводим детей, женщин. Николаич оставляет в автобусе как прикрытие Сашу и Ильяса. Остальную кучу стрелков ведет за угол — туда, где стоят машины. Андрей отдает связку ключей, взятую у папы Аревик, Вовке.

Тот достаточно шустро разбирается в управлении и под нашим прикрытием выводит агрегат к автобусу. Я попутно замечаю, что одна из «женских» малолитражек не заперта и прихватываю автоаптечку с заднего сиденья. Вот, теперь у меня есть еще один кровеостанавливающий жгут. Да и вообще — пригодится. Набор медикаментов в аптечке дурацкий, но при грамотном подходе и от него польза немалая. Аптечек вокруг нас много — автомобильные есть в любой брошенной машине.

В принципе в них есть все, что может понадобиться в экстренной ситуации.

Поэтому у европейцев принято в первую очередь при ЧП использовать этот ресурс — например, остановить первую попавшуюся машину и попросить аптечку, если, скажем, сердце прихватило. Наши же люди в основном считают аптечку адским девайсом, созданным, чтоб ГИБДДшникам было к чему цепляться. Даже при аварии забывают, что она у них есть. Видал, как рану драной рубахой затыкают. А сзади мирно покоится нецелованная коробка в которой и бинты есть…

Золотое правило — лучше иметь аптечку, чем не иметь.

Можно мхом заменить вату, бинт — ремнем или драной рубашкой, но это все не с руки и работает плохо. Пусть лучше будет, но не пригодится, чем наоборот. Показываю стрелкам аптечку и говорю, что им стоит вообще — то разжиться такими — а жгут намотать на оружие. В ответ Николаич и Андрей ухмыляются и лезут в нагрудные карманы — показывают кончики жгутов. Тертые калачи, ага.

Возникла у меня, знаете, одна мыслишка, надо будет с Валентиной посоветоваться.

Залезаем по машинам, переводим дух. Теперь у Саши опять «Гаубица» и он снаряжает патронташик, пока я высказываю, что думаю на тему разряженного оружия вообще и нашей конкретной халатности в частности, сам снаряжаю свою «Приблуду», попутно отмечая, что наша маленькая компашка разжилась еще тремя короткостволами, хоть и неважнецкими, но у подавляющего большинства населения нашего города и такого нет. Один из своих ТТ отдаю Дарье Ивановне. Она и с «Хаудой» справилась недурно, а так еще лучше будет.

«Ровер» мигает фонарями и выползает на улицу. За ним двигается автобус. И следом — замыкающими — мы. Теперь — в крепость.

Тот бункер, куда Виктор сейчас ехал, был уже вторым. Первый бесславно накрылся несколько лет тому назад, но это было скорее полезно — Витя многому научился. В первую очередь научился грамотно выбирать место для бункера. Тогда выбрав уютный пригорок и начав его обживать, он не подумал — на какой глубине будет стоять вода. И заботливо выкопанный и обустроенный бункер озадачил уже весной — все внутри отсырело, а воды на полу было по щиколотку. Попытки незаметно воду отвести ровным счетом ничего не дали, пришлось тупо откачивать. Пока возился с этим — вспучились стены, облицованные с любовью струганными досками. Но и это и то, что склад продуктов оказался тоже затопленным — было не самым худшим. Витя понятия не имел, что удачно разместил свою тайную базу в местах, где бои во время Отечественной войны шли ожесточенные и затяжные.

В паре километров был опорный немецкий пункт с кучей блиндажей. Там немцы, представлявшие разные тыловые службы, жили долго, оставив в многочисленных помойках горы бытового мусора, а в блиндажах — даже мебель, натасканную из ближайших деревень, потом когда их колонна отходила на лесной дороге, им не повезло — догнала пара советских танков, раскатав колонну на марше вдрызг — мягонькие оказались штабники-тыловики, хоть и принадлежали к нашумевшей в то время элитной дивизии. Раздавленных немцев даже не похоронили, и весь хлам остался валяться на лесной дорожке и в канавах по ее обочинам.

А в четырех километрах еще в 41 году ожесточенно неделю дрались артиллеристы гаубичного полка РККА и полегли почти все. Чуток поодаль через пару лет держали позиции парашютисты Рейха — и им тоже досталось полной меркой. И это были только те драки, о которых Вите потом рассказали, а сколько всего было стычек и боев в этих местах — и местные оставшиеся не знали.

Большая часть бывших тут до войны деревень либо не пережила войну, либо во времена Хрущева пришла в упадок из-за централизованной ликвидации конского поголовья — а тракторами в этих болотистых местах работать было мученьем, либо окончательно были добиты при укрупнении и централизации — была такая манера у Никиты Сергеича, когда колхозников свозили из малых деревень в центральную усадьбу и селили в многоэтажных домах — но с печным отоплением и туалетами на улице…

Безлюдье оказалось тем не менее весьма относительным — район был вкусным для поисковиков — или чОрных копателей, как их величали не разбирающиеся ни в чем, но любящие хлесткие заголовки журналюги. Тут работали на вахтах памяти и официальные поисковые отряды, собиравшие останки советских солдат, валявшиеся по лесам все эти годы, тут рыскали и неофициальные одиночки и группы, занимавшиеся кто чем.

Разумеется, столь популярные на телевидении идиотские сюжеты о продажах найденных этими черными следопытами тоннах взрывчатки и складах «Шмайссеров» в масле международным террористам были чушью. Такой же чушью были и рассуждения о том, как легко жируют черные следопыты, продавая останки немецких солдат в Германию по 30 тысяч евро за комплект, как сотнями они продают «Рыцарские кресты с бриллиантами» и потом разъезжают по лесам на «Бентли».

Но Виктор, обнаружив, что кто-то из них нашел и унес припрятанную им тушенку в количестве трех ящиков, подумал, что стоит с этими бродягами познакомиться поближе.

Официалы, стоявшие крупными лагерями и работавшие открыто — с оформлением всех документов, его не заинтересовали. С его точки зрения тратить кучу сил для того, чтоб найти какого-то пропавшего без вести бедолагу и потом корячиться, узнавая по истлевшей бумажонке из «смертного медальона» кто он и откуда — было глупо.

А вот разжиться чем-нибудь стрелковым — пожалуй, стоило бы. С детства ему очень понравился МГ-34. И Витя иногда мечтал о том, что в его бункере будет стоять хорошо смазанный агрегат с элегантно свисающей из него лентой. Потом Вите было смешно вспоминать, как он, начитавшись журналистской херотени, полагал, что влегкую купит вожделенный МГ. За дело Витя взялся всерьез — и выйдя через инет на пару поисковых форумов и знакомясь с копателями в ходе их раскопок. Чорные следопыты разочаровали его сразу же.

Оказалось, что это не те строго законспирированные и чуть ли не принадлежащие к тайному копательскому ордену беспощадные демоны в человеческом обличьи. Оказалось, что неорганизованные неофициалы на редкость разношерстная компания. Потом оказалось, что и официалы — очень разные. Разобраться без стакана было сложно, а со стаканом — невозможно. То Витя узнавал о скандале в благородном семействе, когда оказывалось, что для улучшения отчетности вроде б «красные» следопыты сдавали собранные с немецкого воинского кладбища кости, как красноармейские, то чОрный следопыт оказывался вообще милиционером и при этом еще и порядочным человеком, что Витю, не любившего ментов вообще удивляло. И собирал этот мент как раз останки советских воинов — именно с тем, чтоб их идентифицировать и похоронить с почетом. И таких чОрных было немало.

Оказалось, что правительству Германии даром не нужны останки солдат Рейха, пропавших без вести в СССР — и их было не то, что продать, но даже и даром всучить непросто — по причине того, что в случае признания этого солдата погибшим правительству его родичам пришлось бы платить пенсию — за десятки лет.

Оказалось, что большая часть этих чОрных копателей — обычные фанатические коллекционеры, собирающие на досуге всякую с точки зрения Вити жбонь.

Особо поразил его один — в его квартире Витя увидел более 300 немецких касок. На первый взгляд они все были одинаковы, но коллекционер снисходительно показал — все декальки — рисунки на касках были разные. То, что одна каска была белой, а другая — зеленой, а щитки-эмблемки на них были одна больше, а другая — меньше — не вызывало у Виктора абсолютно никакого восторга. Другой чудак собирал стеклянные пузырьки. Часть ездила просто покопать — как другие ездят в лес поохотиться. Там были самые разные мужики — и по возрасту и по профессии и по взглядам на жизнь. Часть из них совершенно спокойно могла бы быть официалами, но чудовищно сложный путь оформления документов вызывал у них отвращение.

А МГ, который Витя наконец повидал и подержал в руках резко ударил по его мечте. Длинный ком сплошной ржавчины со сгнившим прикладом только перепачкал ладони. Попытки довести эту ржавчину до кондиции ни к чему не привели. Витя становился умнее и собранная по МГ информация тоже не порадовала — не зря сами немцы заменили эту машину другой — МГ-42, что в условиях войны было непросто. Потом оказалось, что кинематографический восторг был преувеличенным — пулемет этот оказался сложным, тяжелым, капризным по отношению к погоде и самое главное — патронов к нему было бы не запасти. Да в глубоких воронках и блиндажах под слоем воды в три метра найденные маузеровские патроны сияли на солнце… Но у большинства из них безнадежно подмокла гремучая ртуть в капсулях и сушить их было без толку.

Какой прок от пулемета без патронов? Или от пулемета, дающего выстрел через пяток осечек? На следующий год в бункере опять было по щиколотку воды, а боковая стена расперла доски так, что они треснули, выставив в помещение острую щепу на разломе и из-под них высыпалась на пол куча земли, превратившаяся тут же в жидкую грязь. Матрас на лежанке заплесневел. Все имущество либо разбухло, либо заржавело.

Кроме посуды. Посуду кто-то спер, найдя вроде бы отлично замаскированный бункер.

Из всего этого Витя сделал несколько выводов.

1. Бункер и склады должны быть там, где не шляется куча чудаков с металлоискателями, находящие консервы на счет «раз».

2. Бункер должен быть сухой. Всегда.

3. Бункер должен быть теплым и не промерзать — эта мысль пришла ему в голову, когда он обнаружил, что вода в бункере покрыта тонкой корочкой льда.

4. Кроме мясных консервов должны быть и другие продукты. От одной тушенки начинает корчить уже через пяток дней.

5. Нужен надежный компаньон. Или компаньонка.

Когда Витя окончательно похерил идею с пулеметом — судьба улыбнулась ему в 32 зуба. Его дружба с этими придурковатыми копателями уже подходила к логическому концу. Вся та фигня, которую они выкапывали из блиндажей, воронок и окопов ему была не нужна и даром. Но с целью уточнения возможных мест для базы он махнул с кучей следопытов в Рамушево, где во время войны была жесточайшая мясорубка — немецкая армия сидела в мешке и снабжалась по Рамушевскому коридору, а РККА пыталась этот коридор заткнуть. Компания копателей бурно начала громить блиндаж аккурат за артиллерийскими позициями — судя по ржавым железным гильзам, которые так земля и не прикрыла, тут стояли немецкие гаубицы. Блиндаж был здоровенный, полный воды и Вите он не глянулся. Отмазавшись от работы, он вернулся в Рамушево — довольно большое, но очень обедневшее село и стал искать магазин. Бетонная коробка с практически нечитаемой уже надписью «Продукты» была закрыта на замок.

Полюбовавшись на руины нескольких коровников, Витя стал опрашивать местную пацанву и его быстро доставили «в магазин». Магазином оказалось ровно то, что до революции можно было встретить в глухих деревнях, где предприимчивый крестьянин завозил к себе в избу ходовые товары и продавал — либо через окошко, либо в сенях. Вот и тут — прямо в сенях обычного деревенского дома была организована лавочка. Как до революции.

Затарившись харчами и пивом, о чем его попросили компаньоны, Виктор навел справки о тех мужиках, которые могли бы помочь в поисковой работе. Хозяйка магазина дала наводку на двух Колей — Колю просто и Колю — Хвоста. Попутно, Виктор спросил — не найдется ли у нее иголки с ниткой. Тетка ушла в дом, оставив Витю со всем товаром, и Витя подумал, что тут народ еще простодушный и не пуганый всякими ловкачами и жульем. С другой стороны — тут все было настолько нищим, что уважающие себя мошенники не имели никакого интереса в этой безработной пьющей глубинке.

Получив даром иглу с ниткой, Виктор тут же встретился и с Колей-Хвостом. Тот, как только понял, чего от него хотят, стал очень дружелюбным и, непринужденно забрав у оторопевшего Виктора бутылку пива, ловко вскрыл ее передними зубами, после чего всунул горлышко привычным жестом сбоку в самый угол рта, где отсутствовавшие зубы образовывали естественное отверстие, просто приспособленное к сосанию пива. Выглотав в момент почти весь напиток он протянул Виктору остаток, но брезгливый Виктор великодушно предложил Хвосту добить в одно жало, что тот с удовольствием и выполнил.

Далее Виктор потерял час, пока не понял, что имеет дело с банальным алкашом. Правда алкаш был кладезем всяких баек из копательской деятельности и по его словам влегкую мог показать место, где сел на брюхо немецкий транспортник и в его кабине так и остались сидеть в креслах скелеты пилотов, или отвести к намертво завязшему в болоте «Тигру». Разумеется также с экипажем. А в ста метрах так и осталась стоять на прямой наводке советская пушка…

С трудом ему удалось найти второго Колю — тот тоже оказался шибко пьяным, но куда более адекватным. Красивый мужик, хоть в кино снимай, но уже безнадежно спившийся. Насчет басней Хвоста он только рассмеялся и поведал, как Хвост впарил большому отряду сибирских поисковиков, прибывших искать тут своих земляков, большой пруд у телятника — как воронку от полутонной авиабомбы, куда немцы как раз свалили погибших бойцов из какого вы говорите полка? Именно — из этого. Одни сибиряки были, геройски освободили Рамушево, но их авиация раздолбала. Все как один — в валенках! Точно сибиряки!

Поисковики оказались доверчивыми — это у них чуть ли не первый выезд был.

Целый день они как сотня Дуремаров ведрами и помпой откачивали вырытый в 1970 году пруд. Нельзя сказать, что совсем впустую — когда в 1992 году телятник сгорел, падаль сгрузили прямо в пруд, так что костей было полно. Увидев слой костей, поисковики сначала обрадовались, но потом призадумались — на человеческие — то скелеты, найденное не походило. А потом сердобольные селянки, озадаченные напором приезжих по выкачке пруда, рассказали правду.

Отряд с нетерпением ждал Хвоста — тот укатил с мужиками на сбор клюквы, но на обратной дороге донял односельчан так, что его выгнали из кунга, и ему пришлось ехать сверху. Там он самозабвенно орал песни, пока не встретился головой с торчащим над дорогой суком. Селяне считали, что именно это его и спасло — когда поисковики с черенками от лопат встретили машину — им под ноги вывалили равномерно покрытое грязью почти бездыханное тело. Бить это было бы бесчеловечно.

Так что Хвост выжил.

Коля — просто не стал пороть чушь на манер Хвоста. Парень был совестливый и порядочный, правда, два раза судимый. Первый раз — ловил рыбу. Дали год условно. Вообще-то он свалял дурака, конечно, кило тола да вблизи от деревни… Немудрено, что стекла посыпались. А второй раз — ну совсем глупо вышло — дали три года — за семь патронов! Ну, добро бы патронов была сотня. Или хоть полста. Но — семь?

Виктор уже посочувствовал жертве 222 статьи УК РФ, когда тот добавил, что эти злосчастные патроны он расстрелял в баню обидевшего Колю соседа — из ДП. Это несколько меняло дело, но собеседником Коля оказался отличным, вместе они сплавали через реку, и там Коля показал несколько любопытных мест. В частности трехметровый в высоту вал посреди болота, дававший защищенный участок в виде круга стометрового в диаметре — немцы держали в центре зенитки, а сами организовали в насыпном вале и блиндажи и землянки и пулеметные гнезда, да впридачу окружили себя рвом с водой — так выглядели ямы, откуда брали грунт для насыпи. Способ, которым немцы обеспечили себя сухим жильем посреди болота, Виктор взял себе на заметку.

Витя потихоньку давал по чуть-чуть водки и Коля на глазах оживал. Из алкаша на глазах появлялся опытный лесовик, знающий тут каждый куст. Когда Виктор спросил его, знает ли он о блиндаже рядом с кучей гильз, Коля улыбнулся и перечислил — гильзы, несколько снарядов с уже сбитыми медными поясками, пара пустых ящиков и груда пустых бутылочек от французской минеральной воды. Третий раз уже этот блин приезжие копают. В пятидесяти метрах — два некопаных — так нет, лень им посмотреть, все вблизи от дороги норовят.

Коля явно был благодарен за угощение, и когда водка кончилась, и потому Хвост их покинул (а свою кличку он получил именно за то, что хвостом ходил за теми, у кого было что выпить) — Виктор спросил напрямую — а можно ли тут купить МГ. Находившийся в блаженном состоянии Коля ответил, что МГ у него нет, но за пару ящиков соответствующего напитка с закуской он уступит хорошему человеку хорошую вещь.

Опасавшийся подставы, типо с «Тигром» — Витя попросил вещь показать. Коля на это согласился, и они довольно скоро вернулись к дому Коли. Дом стоял, покосившись на сторону, а сзади виднелось еще более развалившаяся избушка. Вот в нее то Коля и завел гостя.

— «Матки моей дом. Все руки не доходят починить». — пояснил Коля и прошел к рассыпающейся печке. Засунув в топку руку мало не по плечо, понатужился и потянул что-то тяжелое и длинное. В итоге из печки вылез запыленный Дегтярев Пехотный во всем своем величии. Как положено — с сошками, блином диска и прикладом. Смахнув с него рукавом пыль, Коля показал, что, даже полежав в нежилом доме три года, оружие не поржавело.

— «Я тогда ментам другой отдал — тот ржавый был. Хер бы он очереди дал. А этот Сергунькин, мне он достался, когда Сергунька помер». — пояснил Коля. — «Ну, как, берешь?»

Наивный Коля понятия не имел, что ММГ Дегтяря стоил куда дороже, чем этот, боевой. Естественно Витя тут же мухой притащил требуемое, и они даже обмыли покупку. Коля от чувств притащил откуда-то из развалившегося сарая еще диск и полиэтиленовый кулек с патронами — «Они финские, но должны подойти». Со своей стороны Витя оставил все, что купил компаньонам — поисковикам и шустро поскакал в лагерь. Рассказав, что срочно вызвали на работу и, не слушая о том, что в блиндаже уже нашли кучу бутылочек от минеральной воды и пустые ящики, а еще и до дна не докопали, а завтра будет самый хабар, Витя завел свою машину и раскланялся.

Коля беззаветно дрых, положив голову на стол среди пива и еды, ДП так же стоял опершись на сошки и Витя не задумываясь отщелкнул диск, замотал пулемет, диски и патроны в брезент и покинул гостеприимное Рамушево. Обратно он ехал, соблюдая все правила и почти не дыша. Но им никто не заинтересовался.

Дома оказалось, что ДП не такой уж и новенький — и царапанным он был и вмятинки были на квадратичном прикладе — но после разборки и смазки все детали работали как должно. И глядя на вороненую добычу, Витя испытал чувство почти оргазмического восторга…

А когда он проверил в глухоманном лесу как работает обновка — полюбил агрегат еще больше. Пуля из ДП шила навылет деревья, очередь сбривала кусты — и звук был не оглушающий, но какой-то внушительный. Из всех 69 патронов осечку дали всего 3. Гильзы Виктор собрал — потом он их снарядил, заменив капсюля теми, что официально купил в магазине где работал, а порох и пули взял из более ржавых патронов, собранных во время копательской своей эпопеи.

Теперь пулемет был надежно припрятан неподалеку от нового бункера. Места там были совершенно дикие, война дотуда не докатилась, людям там делать было нечего, деревень жилых рядом не было, потому блиндаж, собранный из двух срубов деревенских бань — сухой, просторный и теплый — был в безопасности. И весело журчал родничок в десятке метров от холма с бункером.

Наша колонна выдвинулась не по Невскому, а потекла второстепенными улочками, что оказалось более разумным. Вовка вертелся ужом, пару раз проскочив через проходные дворы. Автобус Николаича чудом проскакивал в узкие подворотни, почти чиркая крышей. То, что творилось на Невском, мы увидели токо выскочив вопреки правилам на Дворцовую площадь. На обычно пустой от машин площади торчали тут и там битые, брошенные и частью сгоревшие машины и еще горящие, и туристические автобусы. Отчетливо слышна была автоматная стрельба — в районе и Александровского садика у Адмиралтейства и там, где на Невский выходило армейское следственное управление. Вообще — тут в городе было шумно — крики и визги стали фоном. Почему-то такого не было, когда мы грузились у поликлиники.

Выезд с Невского проспекта — там, где пересечка с Адмиралтейским проспектом — был мертво забит. Похоже, что там столкнулось два десятка машин. Никто не хотел уступать, и потому пробка была мертвой и ее с каждой минутой еще больше подпирали прибывающие машины. Попытки хитрецов проскочить приводили к еще большему цементированию этой пробки. Меня особенно удивило, что и Александровский садик был забит машинами, чего раньше никогда не было. Это была сугубо пешеходная зона. То, что там шла драка со стрельбой, ситуацию не улучшало. Смотреть было неудобно и далеко, но мне показалось, что зомби там были в комплекте.

Саша успел среагировать и мы не оторвались от нашего автобусика. Идея оказалась хорошей — «Ровер» сел на хвост здоровенному милицейскому «Уралу» с кунгом, проскочившему от Невского. «Урал» был специально подготовлен для массовых беспорядков, усиленный бампер, сетка, закрывающая стекла и шло это чудище как нож в масле, легко отшвыривая попадающиеся навстречу машины. И то — зачем же нарушать рядность и нагло лезть нам навстречу — вот из-за таких самоуверенных ослов, считавших, что им закон не писан в городе медленно, но верно наступал транспортный паралич. Мы бы вряд ли проскочили так лихо и быстро, если б шустрый Вовка не оценил в момент преимуществ следования за «Уралом».

К нашему огорчению так лихо мы дошли токо до Троицкого моста. Там наш спутник дернул поперек движения — и мы следом — и попер в сторону Большого Дома, из окон которого, как говорила легенда, был виден Магадан.

А мы, более менее спокойно переехали мост — из-за автобуса было видно, что с тройкой встречных «Ровер» все же поцеловался, но со всей дури спихнул их вбок. Далее нам было нужно свернуть влево к въезду в крепость, но нам навстречу шел поток. Сзади тоже подпирали и гудели. На наше счастье туристический автобус пропустил нас, и мы проскочили. Притормозивший Николаич высунулся из дверей автобуса и крикнул: «Спасибо! Водкой поить некогда — а вот позвоните через полчаса в Петропавловскую — на проходную Монетного — сочтемся!»

— «Непременно!» — Мужичок за рулем, осклабившись, кивнул, и вся наша механизированная троица шустро пошла по Кронверкской набережной, мимо музея и выставленной перед ним армейской техники. Я успел заметить, что в Артиллерийском музее ворота заперты, но внутри идет какая-то возня. За воротами стоял милиционер с автоматом.

Потом воспользовались дыркой в потоке машин и шустро выскочили на мост, ведущий в Петропавловку. Там, где у шлагбаума обычно стоял охранник, было пусто, шлагбаум был снесен и валялся на мосту, зато у ворот было аж три вооруженных охранника — причем в руках у них были явные винтовки. У левого я увидел тот самый К-98 из магазина. Выглядели они непривычно.

Нам ворота открыли, и кавалькада въехала во двор перед Монетным двором. Так же шустро ворота за нами закрылись. Судя по окружающей обстановке — зомби здесь и не пахло. Николаич подал знак и все стали вылезать из машин. При этом я обратил внимание, что и Андрей и Ильяс и Володя автоматически развернулись и обеспечили круговое наблюдение. Рядом с воротами была вывеска «Нумизматический салон» и несколько ступенек вниз вели в магазинчик, находившийся в толще крепостной стены — Никольской куртины. Увидев, вероятно из окна прибытие нашей команды из магазинчика вылез пожилой крупный охранник. Подойдя к Николаичу, он перебросился несколькими словами, и Николаич, повернувшись к нашей артели, сказал: «Женщин и детей сейчас отведут в тюрьму Трубецкого, бастиона, а стрелков и докторов попрошу пройти со мной».

— «И за что же нас в тюрьму?» — удивилась Краса.

— «Там сейчас самое безопасное место. И разместить самых уязвимых лучше всего там. В случае чего можно попрятаться в камерах. Опять же — сухо, светло и безопасно. И кухня там есть» — ответил охранник.

— «Ну, тогда ладно. Пошли, народовольцы. Вот уж не думала, что на старости лет в тюрьму придется садиться — и при этом буду радоваться…»

— «А мне можно остаться?» — вылез вперед пацан.

— «Пока место для жилья себе займи». — ответила Дарья.

И осталась сама.

После этого толпа под конвоем охранника отправилась в тюрьму, а мы вошли в полуподвальное помещение «нумизматического салона». Внутри был упорядоченный хаос — вся выложенная продукция собиралась и уносилась — судя по всему в Монетный двор. Ювелирные витрины были уже пустые, а сейчас убирались монеты. Впрочем, было видно, что далеко не все собирались эвакуировать — на полупустых витринах остались какие-то значки, сувенирные статуэтки, ярко раскрашенные солдатики и большая часть копий орденов Российской империи — все эти св. Анны, Станиславы, Александры Невские и Владимиры. Но не самые ценные — дырки в их рядах объяснялись ярлычками — «Звезда Ордена Александра Невского с фианитами — 80000 р».

Стоявший тут же мужчина в форме охраны Монетного двора — с тяжело свисшей кобурой и «Сайгой» на плече — кивнул Николаичу.

— «Пошли на второй этаж — вы там будете размещаться».

На втором этаже все витрины были пустые — за исключением одной, с книгами по нумизматике. Было довольно просторно, хотя и лежала куча вещей. Я узнал спальные мешки из магазина. Тут же сидел и Сергей, судя по всему снаряжая охотничьи патроны. Поднял голову, разулыбался как родным. Ну, мне тоже приятно было его видеть целым и невредимым.

Сесть пришлось на пол, подложив свертки спальников и протчее — представившийся нам как Михайлов Петр Петрович начальник охраны (я так и не понял — всей охраны или конкретной смены) извинился за неудобство и пообещал помочь мебелью, но не сразу.

— «Диспозиция такая — территорию Петропавловской крепости охраняют совместно две группы — внутренняя служба безопасности Заповедника Петропавловская крепость — их всего здесь сейчас 18 человек, своего штатного оружия не имеют, но дюжина имеет свои собственные охотничьи ружья, с чем сейчас и дежурят. На них — Иоанновские и Петровские ворота. Петровские сейчас заперты вообще.

У нас всего прибыло в крепость 56 сотрудников охраны — 25 из них дежурная смена, остальные сочли, что тут лучше отсидеться, чем драпать куда глаза глядят, всего вооруженных штатным оружием — 25, еще 15 притащили свое охотничье оружие. Это не считая тех стволов, которые нам передали наши товарищи». — тут он кивнул Николаичу: «Мы охраняем Никольские и Васильевские ворота. Десяток людей пока несет службу на проходной завода и на территории, согласно расписанию, но уже сегодня работа предприятия практически закончилась — в основном сотрудники — те которые решили остаться здесь, занимаются доставкой сюда своих родных. То же касается и сотрудников музея истории города Санкт — Петербурга. Нам удалось практически явочным порядком забрать себе тюрьму Трубецкого бастиона. Там размещаются семьи работников. Скандал был и я полагаю мы еще будем вынуждены ругаться с руководством музея, но тут других вариантов не вижу. Свои семьи они расположили в комплексе зданий у Петропавловского собора.

Пока вам не могу предложить ничего лучшего, чем помещение магазина — пока меня не поймут, что стрелковое отделение с медиком куда как нам нужно. Если я начну настаивать на размещении людей в производственных цехах — начальство взбеленится, да и работники еще по-старому думают. Мы ж в основном следили, чтоб ничего не выносили из Монетного, так что любви к нам у работников никакой. Сейчас же скорее придется следить, чтоб туда никто не влез. Ну, насчет размещения внутри периметра Монетного Двора — вопрос времени. Пока нам лучше удержать внешний периметр крепости. Будем думать об этом.

Сейчас мы пойдем на собрание в Управление — здание Гауптвахты. Надо решить, кто за что отвечает и прикинуть хотя бы общий план обороны и жизни в осаде. Мне говорили, что у докторов есть важная информация?»

— «Да, кое-что уточнили».

— «Отлично, тогда ждем нашего начарта и двинемся. Музейные уже там, наши руководители, кто на месте — тоже. Есть ли вопросы?»

— «Какие у Вас отношения с внутренней службой безопасности Заповедника, есть ли контакт с Артиллерийским музеем?»

— «А как Вы считаете, какие отношения, если основная задача охраны Монетного Двора — обеспечение сохранности продукции и сырья? Контакты с посторонними не приветствовались — а охрана музея — именно посторонние. Так что никакого взаимодействия не было. А сейчас в связи с изменением задачи придется взаимодействовать. Пока мы практически силой отняли у них Трубецкой равелин. Так что восторга у них маловато. А без нас они крепость дюжиной стволов не удержат. Сейчас сюда уже посторонние люди валом валят — особенно те, кто живет неподалеку, а уехать некуда и не на чем… Так что веселье будет…

С Артиллерийским — перезванивались — от них люди уже подошли. Сидят уже — на гауптвахте». — он ухмыльнулся.

— «А кто такой начарт?»

— «Вы не забыли, что у нас в крепости есть штатная артиллерия? Два орудия — пока из них 12-часовый залп дают, но вообще-то пушки исправны и при наличии снарядов могут многое. Командир этой батареи — Охрименко — обещал за нами зайти — у него тож информация важная. Их всего артиллеристов тут — четыре человека, отставники, работают как часы».

— «Зомби уже подходили?»

— «Как ни странно — пока нет. Может быть холодно им тут…»

— «Я не услышала, что кроме выступления перед широкой публикой ожидает меня?» — спрашивает Валентина.

— «По поводу Ваших исследований есть мнение, что стоит Вас отправить в Кронштадт. Там удалось отстоять больницу и в целом гарнизону худо-бедно получается пресечь эпидемию. Во всяком случае, треть города они контролируют и возможно, что им удастся справиться лучше нашего. Когда я доложил туда о Ваших выводах, комендант настоятельно просил доставить Вас к ним. Если Вас интересует мое мнение — это разумно».

— «Без меня меня женили», — фыркает Валентина.

Снизу бодро протопотал такой бравый мужик лет шестидесяти — оглядел всю нашу компанию и представился: «Командир сигнальных орудий полковник в отставке Охрименко! Если все прибыли — прошу следовать со мной, а то они там уже сейчас передерутся».

За артиллеристом двинули мы с Валентиной, да Николаич с Михайловым.

В аккуратненьком здании гауптвахты, где размещается дирекция Петропавловской крепости людей больше, чем стульев. Видно, что крик стоит великий, и артиллерист ненамного ошибся — вполне подраться могут. Это и понятно — стресс у всех, да еще впридачу начинается запрягание в одну телегу коня, трепетной лани и уж одним походом — рака, лебедя и щуки. И должны тянуть все в одну сторону, потому как иначе всех сожрут.

Про противоречия Монетного двора и музейщиков мы уже поняли. Но в крепости есть еще и другие организации и арендаторы. Есть толпа пришлого народу, с которым еще разбираться и разбираться. Есть мужики в офицерских мундирах и в штатском, но видно, что отставники — явно из Артиллерийского. Сидит три человека в броских черно-оранжевых куртках — эти из МЧС. На спине у них это написано крупными буквами. Милиционеров двое — один с «Кедром» (или «Клином»?), но подсумка не видно, так что похоже все патроны у него в магазине. Косится на нас. Вероятно, у него чешется язык спросить — что это за охотхозяйство тут явилось. В общем — Ноев ковчег представлял из себя куда как более дисциплинированную команду.

Самое главное похоже — это решить, кто будет Главным. Без единоначалия — кончится все плохо. А тут есть кому письками меряться. К тому же бедламу с зомби всего вторые сутки пошли — мышление на новые жизненные реалии так быстро не перекроишь, да и психологию профессиональную сразу не переделаешь. Для музейщиков что из Артиллерийского, что из Заповедника музейные экспонаты — это святое! Корова неприкосновенная! Ну, правда Артиллерийский в этом плане проще — там помнится при обороне Ленинграда передали десятки артсистем, кучу средств связи и даже стрелкового оружия для ополченцев (нехолощеное оно было что ли?). А сотрудники стали инструкторами, чтоб обучать, как с этим пользоваться, читал, было дело.

А вот Заповедник — никак не может смириться с занятием музея-тюрьмы под «казарму» как выразился импозантный седовласый мэтр. Видно, что он потрясен до глубины души. Шумная перебранка — увы — имеет место. Роль матроса Железняка берет на себя один из мужиков в куртке МЧС.

— «Уважаемые господа, граждане, товарищи, кому как нравится! Сейчас у нас каждая секунда на вес золота, потому предлагаю дискуссию свернуть. Выживем — подискутируем. Если будем дискутировать сейчас — не выживем! За это ручаюсь. Прошу тишины!»

— «Да кто вы такой, чтоб тут распоряжаться!» — это не выдерживает полная женщина. — «Я требую, чтобы милиция навела тут порядок! Территория музея-заповедника находится под юрисдикцией Дирекции! Поэтому вы обязаны выполнять то, что велит Дирекция, а не заниматься тут самоуправством!»

— «У Дирекции странные представления о происходящем» — громко заявляет Михайлов.

Это подливает масла в огонь.

— «Это у Вас странные представления о том, как вести себя в музее, солдафон неотесанный» — подпрыгивает седовласый мэтр — «Ценнейшие экспонаты экспозиции отданы под общежитие какое-то! Это… это неописуемо! Вы за это ответите!»

— «Вы у себя распоряжайтесь! Мы же не лезем в Ваши дела, сидите, клепайте свои колечки-цепочки безвкусные!» — это какая-то деваха за мэтром вякает.

— «Это у Вас безвкусие — достаточно глянуть, как вы вырядились!» — режет правду — матку весьма неброско, но очень стильно и очень, по-моему, дорого одетая дама с весьма грамотным макияжем.

Ну, это вообще какой-то театр абсурда!

Неожиданно на меня снисходит святой дух. Я дергаю за рукав Валентину Ивановну — «Уши прикройте!»

Она непонимающе смотрит на меня, но ушки прикрывает.

Придвигаюсь ближе к спорщикам и, набрав воздуха в грудь, ору изо всей силы что-то вроде «Йиэх!»

Эффект сильный. На меня смотрят все — причем только Николаич с Михайловым ухмыляются, остальные видимо предполагают, что я свихнулся.

— «Это я хотел вам всем напомнить, что вообще-то в городе катастрофа, и мы очень скоро столкнемся с ней вплотную. При этом у нас на все про все полста вооруженных людей, полное отсутствие организации и куча неорганизованных штатских, которых надо кормить, да и наоборот туалетами обеспечить, иначе завтра тут будет все засрано, а послезавтра у нас тут будет дизентерия… А скоро набежит еще больше публики. При этом никто на воротах не проверяет прибывающих на предмет инфицированности. Значит, вполне может забежать инфицированный и здесь перекинуться. Устраивать разборки в духе коммунальной кухни сейчас просто преступно!»

— «А Вам слова никто не давал!» — ехидно замечает седовласый — «Если вы думаете, что ваш вопль дает Вам право…»

— «Для того чтобы вывести четырех уцелевших детей из мертвого детсада, мне пришлось упокоить трех мертвых детей. Так вот, чтобы спасти этих четырех детей от глупой гибели я вполне могу упокоить одного пустомельного осла. Либо мы ведем собрание конструктивно, либо Вы сейчас выйдете в окно, например. Вас по роже били?

Ну когда — нибудь?»

Импозантный бледнеет. Похоже, как истинный интеллектуал, он никогда не получал в харю. За него вступается деваха, требующая вмешаться милиционера — того с «Кедром».

Тот мнется и вместо него слово вставляет сухонький старичок в штатском пиджаке, но с очень серьезным набором орденских планок — я плохо знаю ленточки, но по-моему две из них — «Красная Звезда» и вот та — серенькая — «За отвагу».

— «Вынужден согласиться с молодым человеком. Мне надоел этот балаган. Поэтому предлагаю сейчас выслушать представителя МЧС, потом обещанные медицинские выводы и решать, что делать дальше. Предлагаю выбрать председателя собрания — полковника Овчинникова, а Вас барышня попрошу вести протокол собрания. Когда мы тут обустроимся и нам ничего не будет угрожать — мы с удовольствием послушаем диспут о культуре и духовности между вашим коллективом и монетчиками».

— «Что вы себе позволяете?» — щетинится полная дама.

— «Позволяю себе напомнить ВАМ, МАДАМ, что чем дольше Вы ведете пустопорожнюю болтовню, тем ближе смерть. В том числе и Ваша». — старичок лязгает металлом в голосе, как танк на развороте. Старая школа!

— «Против предложенной моей кандидатуры есть возражения?» — Сидящий рядом со старичком полковник в форме встает.

— «Разумеется, есть!» — вспыхивает полная дама.

— «Значит единогласно, как говорил в такой же ситуации Остап Бендер» — невозмутимо отвечает полковник, ставший председателем.

— «Прошу — товарищ из МЧС — вкратце, что можно сказать об эпидемии?»

МЧСник сухо докладывает, что началось с Москвы 19 марта. Причина оживания умерших неясна, но вал покатился страшный — уже сейчас известно, что то же самое в Европе и США. По ряду данных — это пандемия. Укус зомби — заразен и смертелен. Остановить зомби можно только разрушением головного мозга. Еще отметил, что заражение идет в геометрической прогрессии. Прогнозы самые паршивые. Хотя судя по всему — бороться и с этой напастью можно — в Кронштадте флотские стабилизировали обстановку.

Далее полкан дает слово Валентине. Она озвучивает свои результаты. Забавно видеть, что, в общем-то, достаточно простая работа вызывает удивление — часть присутствующих рты раскрыла, второй МЧС-ник сомневается, что такой объем работы можно выполнить за сутки, полная дама фыркает в том духе, что заниматься вивисекцией — глубоко безнравственно. Ее Валентина игнорирует, а МЧСника спрашивает — «Вы кто по специальности?»

— «Водитель судна на воздушной подушке „Хивус“», — удивляется тот.

— «Вы можете довести свое судно до Кронштадта?»

— «Разумеется».

— «А я не смогу, я не умею водить. И Ваше умение выполнить такой объем работы удивляет меня так же, как Вас — объем моей».

— «Я понял, извините».

— «Не за что».

Следующим докладает о своих слабых силах представитель внутренней безопасности — ну мы уже слыхали о его дюжине бойцов.

Доклад Михайлова чуть веселее — все-таки оружных у него в четыре раза больше.

По его предложению дают слово и Николаичу — в основном он рассказывает о том, что мы можем отсюда проводить спасательные операции, но для этого нужно создать структуру гарнизона крепости. Также он отмечает, что в городе уже пошел и разгул преступности.

Тут полковник неожиданно обращает внимание на мою скромную персону: «Вы что-то говорили о карантинных мерах. Что конкретно Вы считаете нужным сделать прямо сейчас?»

— «Да то же, что делали еще в Средневековье — стража осматривает проходящих в город — в нашем случае это следы укусов, раны, кровь на одежде и коже, при наличии такого — подозрительного в карантин на сутки. Ну а в карантине — как еще Ушаков делал — изолировать от других таких же — чтоб при обращении никого другого такой человек укусить не смог. То ли клетушек наделать, то ли в отдельные комнаты помещать».

— «Вас понял — руководителям охраны настоятельно рекомендую направить распоряжения своим сотрудникам».

Оба без прекословий начинают отзваниваться.

К орудиям — это сообщает начарт — есть 38 холостых выстрелов. Оба Д-30 исправны. Нужно, однако, решить вопрос — не перейти ли к сигнальным выстрелам из имеющихся старинных пушек — 19 века — чтобы сэкономить современные выстрелы и наоборот расходовать дымный порох, который привезен в крепость из охотничьего магазина, но, в общем не очень востребован? Также вызывает потребность в обсуждении вопрос производства выстрелов — судя по данным, сегодня здесь изложенным — зомби шум выстрелов привлекает, но также этот выстрел привлекает и здоровых — так сотрудники МЧС поехали в крепость только из-за услышанного выстрела. Наконец надо решить — стоит ли прикрыть дульнозарядными старинными пушками с бастионов мосты — разумеется, эти орудия маломощны, но тем не менее годны произвести продольный залп по мосту той же картечью или даже каменным дробом, что вполне рассеет и истребит толпу зомби?

Наступает очередь того старичка с планками. Он предлагает выбрать — или назначить коменданта гарнизона, зам по тылу, зам по разведке, зам по артвооружению и технике, ну и начальника комендантской службы. Старичок извиняется, что у нас полувоенная организация выходит, поэтому немного не так, как положено, но структурно надо решать немедля.

— Вы тянете одеяло на себя, вся власть у вас получается в руках военных! — ну ясно, кто возмущается.

— Нет, почему же. Вот например — хотите взять обязанности зам. по тылу? — председатель благостен и добр взглядом.

— Быть завхозом? Да за кого вы меня принимаете? Может быть мне еще и метлой мести прикажете?

Поднимается потертый мужичок с черными руками. У него странные волосы — издалека его темечко словно бы покрыто розовым плюшем — так странно смотрятся реденькие седые волосюшки.

— Учитывая важность момента — чтоб не терять времени — предлагаю у нас в «Печатне» прямо сейчас отпечатать результаты лабораторных исследований — и развесить по территории.

Председатель соглашается моментально и плюшевый протискивается к нам с Валентиной. «Печатня» — забавная артель, находящаяся в толще крепостной стены — куртине около Невских ворот, в которой собраны разные древние печатные станы и при небольшой оплате можно самому оттиснуть на каком-либо из этих чугунных устройств понравившуюся картину. Пока мы пишем текстовку для печатника, страсти разгораются дальше — одна за другой словно нарочно вскакивают две тетки — одна от жильцов дома?13 и?15 Петропавловской крепости — вот не думал, что тут люди ЖИВУТ, а другая — служащая туалета, который находится в Иоанновском равелине. Понять сразу их трудно, потому что они пытаются перекричать друг друга, но видно, что председателя не зря выбрали. Из сумбурного дуэта он сразу вычленяет главное: тетки просят защиты. Потому что и жилые дома, находящиеся в Алексеевском равелине и все, что находится в Иоанновском — а там кроме туалета еще и магазины и кафе и музей ракетостроения и космонавтики — не защищены толком — стены равелинов почему-то соединены со стенами крепости низенькими декоративными заборчиками — и потому любой живой мертвец туда залезет в момент!

— Алексей Сергеич! Доложите соображения по инженерному обеспечению крепости! (А, ну да, разумеется — Артиллерийский-то музей полностью называется Военно-Исторический музей Артиллерии, Войск Связи и Инженерных войск! Так что саперы там точно есть!)

— Докладываю — это сухой, долговязый и совершенно седой флегматик.

— Только Алексей Сергеич — тут в основном штатские, так что, пожалуйста, учтите это.

— Учитываю. Итак — крепость — в плане вытянутый шестиугольник с шестью бастионами — по одному на каждый угол. Бастионы осовременены — снабжены орильонами. Высота куртин — от 10 до 12 метров. Учитывая наиболее вероятного противника — оживших мертвецов, можно считать, что сама крепость при дополнительном укреплении ворот — защищена хорошо.

Равелины — боковые дополнительные укрепления с торцов самой крепости — раньше отделялись от тела крепости рвом с водой. То, что женщины называют заборчиком — остатки от ботардо со стилизованным палисадом — частоколом.

— Алексей Сергеевич!

— Извините. Проще говоря — там во рву, соединяя боковую стену равелина и внешнюю куртину крепости стояла стенка-плотина, удерживавшая во рву воду, а сверху по стенке шел частокол — чтоб препятствовать десантированию. При штурме атакующим пришлось бы лезть либо на стенки равелина, либо перебираться в воде через палисад — под перекрестным огнем это удовольствие сомнительное. Сейчас ров засыпан и палисад дает неудовлетворительную защиту. Считаю, что мы можем разобрать часть заборов и временных оград внутри крепости — и из полученного материала сделать достаточное заграждение от мертвецов. Это ж не спецназовцы и подрывные заряды использовать не будут. Нужны рабочие, сварочные аппараты и грузовик до трех тонн. Высота стен равелинов — 6 метров. Если сделаем забор такого же уровня — вполне хватит.

Второй момент — подходы и подъезды к крепости. В настоящий момент Заячья протока покрыта льдом и никакой защиты не представляет. Два моста по которым можно попасть в крепость — Кронверкский и Иоанновский таким образом имеют меньшее значение, потому что и без них попасть на территорию Заячьего острова по льду легко. Но в дальнейшем — ЕБЖ — придется либо ставить серьезные предмостные укрепления — тет-де — поны, либо, что на мой взгляд разумнее — разобрать настилы этих мостов и вместо них навести мост от середины между ними — напротив ворот Кронверка, а Кронверкскую набережную перекрыть, защитив таким образом оба Артиллерийских моста. Это на мой взгляд будет более разумно.

— Вы бы не матерились при женщинах! — безвкусная девушка щетинится.

— А где я матерился?

— Ну, как-же — ЕБЖ ваше!

— Хм… Если Будем Живы — где ж тут матюки? Обычное присловье.

— Ну и присловья у вас!

— Ближе к теме! Попрошу без перепалок! У Вас все, Алексей Сергеевич? — председатель рубит спор как топором.

— Так точно. Заборы и защиту для проездов делать надо быстро, тут женщины правы. И укрепить ворота стоит. — сапер так же флегматичен.

— Ясно! Монетный Двор — Ваши рабочие могут построить забор?

Та самая стильная дама фыркает — ну, разумеется! Рабочие на Монетном такой квалификации, что вообще стыдно их использовать на строительстве заборов! Это вполне могут сделать гастарбайтеры, которые наняты Заповедником!

— Нам сейчас нужно качество именно петербургское! Именно квалифицированное! Ваши рабочие должны понять, что они сейчас не забор делают, а восстанавливают обороноспособность Петропавловской крепости. И лучше, чтоб первый рубеж обороны у нас проходил не по Монетному Двору, а по Алексеевскому равелину.

Ай, молодца председатель! Как завернул! Дама кивает — такой подход делает работу ответственной и почетной, вполне достойной Монетного Двора. Да и вторая линия обороны явно ей пришлась по душе больше, чем первая. Она звонит по мобиле, распоряжается очень кратко. Потом поворачивается к саперу.

— Эээ…

— Товарищ полковник — так лучше всего обращаться…

— Хорошо… товарищ полковник — Вы можете подойти к Монетному двору — сейчас там соберется полсотни рабочих со сваркой и инструментами. Грузовик тоже будет. Правда грузоподъемностью поменьше, но, полагаю, хватит. Если что-то будет не выполнено — позвоните сюда. Ответственный там — Гришаев.

— Ясно. — и глянув на председателя — Разрешите покинуть собрание?

— Конечно, Алексей Сергеевич!

— Эй, а какие заборы это вы собираетесь разбирать? Они же у нас на балансе! Вы перед тем как ломать что-нибудь с нами должны согласовывать! — ну почему я не удивлен слыша это?

— Непременно согласуем. — Седой сапер ввинчивается в толпу и выкатывается наружу.

Председатель смотрит на Николаича и Михайлова — Прошу Вас придать строителям по паре стрелков хотя бы. Нам нужно, чтоб им не мешали работать.

— Принято — кивает Михайлов.

— И еще — у Вас вроде бы были патроны 7,62 к Мосинке и СКС?

— Да, только мало. Вот они привезли.

— Я понимаю. Но у нас есть еще оружие, а боеприпасов нет совершенно. Сейчас переговорите с майором. Прошу поделиться, мы добро помним.

Николаич морщится и когда к нему добирается невысокий невзрачный человечек в штатском, начинает с вопроса:

— Получается так — жену отдай дяде, а сам иди… к тете?

— Цену себе набиваете? Я ж прекрасно понимаю, что патроны сейчас — буквально на вес золота. Но Вы вооружили монетчиковую охрану. Значит, не чужды альтруизма. Или понимаете, что лучше иметь организованную оборону, чем отбиваться в одиночку. Мы к слову — тоже не чужды альтруизма. Вы в этом убедитесь, если сутки — другие продержимся.

— Мягко стелете. Особняк?

— Был.

— Ясно. Насчет был — не верится, но ладно. А оружие откуда?

— Есть коллекция экспериментального оружия, не принятого на вооружение по результатам испытаний. Холостить его запрещено — было много ситуаций, когда при появлении новых боеприпасов или технологий старое оказывалось востребованным. Так что есть и пистолеты и винтовки и автоматы. А вот патронов нет.

— Это-то понятно… Но и у меня патронов не пуды.

— Нескромный вопрос — сколько?

Николаич начинает сыпать цыфирью из которой я успеваю выхватить разве 7,62 — тем более, что оно повторяется несколько раз.

— Вопрос ясен. Прошу триста 7,62 мм M1908/30 к винтовке, и хотя бы четыреста 7,62 мм Калашников.

— И нежно поцеловать впридачу.

— Нет, без поцеловать. Это уже лишнее.

— Знаете, мой альтруизм не так велик и обширен. С Вас — пять стволов. Тогда пойдет.

— Вас случаем не Джек — Потрошитель зовут? Стволы же уникальные — еще нашим сотрудникам я могу их выдать, да и то как бы с меня голову не сняли. Это ж Спецхран! Их по — любому будем пользовать пару дней — потом с полигона нормальное оружие привезут.

— Приказ есть на раздачу оружия?

— По Московскому гарнизону — да.

— А по Петербургскому?

— Пока нет…

— А если не будет вообще приказа?

— Если все будет так плохо, то приказ отдаст местное руководство. Как мы сейчас это сделали по музею.

— Ага. А Вы моими патронами застрелите кого важного…

— Три ствола. Винтовка, автомат, пистолет.

— Еще винтовку добавьте — и договоримся.

— Не могу. Честно. Потом сочтемся, гарантирую.

— Не получится так, что пулей в затылок? По Вашей основной профессии?

— Да ладно, если б это вон те демократы говорили… Ну не могу винтовку. Могу прицел дать к снайперке.

Дальше оба опять начинают сыпать какими-то сокращениями и аббревиатурами. Николаич морщится, как от кислого, но соглашается. Бьют по рукам и дождавшись, когда Старшой дает такие распоряжения по мобиле Андрею — отдать патроны в обмен на три единицы огнестрела нарезного и прицел — майор — особист моментально исчезает.

Михайлов тихо шепчет Николаичу на ухо — (но я все же слышу): — Ну, ты и бандит. Обобрал до костей. Прикидываешь, сколько сейчас раритетные, экспериментальные, музейные образцы стоят?

— Сейчас они стоят семьсот патронов. А скоро — и вообще нисколько. Запчастей нет, а коллекционерам… Еще и выжить надо. А это не бык пописал — сейчас выжить. Хотя в одном ты прав — вот будет минута отдыха — я помечтаю на эту тему… И получу кайф как от кальяна!

Оба тихонько посмеиваются.

С улицы входит еще мужичок. Румяный, но седоватый, что видно, когда он снимает шапку. Фамилию его расслышать не удается, но председатель ему явно рад: — Вот замечательно, что Вы появились. Очень вовремя! Что скажете?

— Ситуация таковая: сейчас на территории Заповедника более двух тысяч человек — из них триста двадцать шесть — сотрудники Монетного двора и их семьи, размещены частью в Монетном дворе, частью в Трубецком бастионе, сто пятнадцать — жильцы и их родственники и знакомые, размещены в жилых домах у Алексеевского, четыреста три — сотрудники музея — Заповедника и их семьи и знакомые, размещены в комплексе зданий Кавальера и фондовых капиталов, шестьдесят шесть — те, кто относятся к арендующим у нас фирмам — пока нигде не размещены, так как пока и кафе и лавочки сувениров торгуют в обычном режиме, и более 1300 — неорганизованные — тут и туристы и беженцы и посетители — с ними сложнее всего. В общем уже стоит проблема их питания, размещения и вынужден сказать, что штатные туалеты зашиваются. Женщин в очереди масса — я таких очередей не припомню, разве что как при Горбачеве. Настроение у всех отвратительное, скандалят. Охрана на воротах уже отфильтровала два десятка человек, как подозрительных по карантину. Таких размещаем в казематах Зотова бастиона. Под присмотром, конечно — вот Михайлов своих троих дал. Тоже там все непросто — они ж раненые, бинтовать нечем. Ну, Охотничья команда помогла — дали медикаментов.

(Ага, нас похоже называют Охотничьей командой…)

— Но в Зотовом бастионе материальные ценности!

— Так я и есть материально ответственный. К слову, чем тут сидеть — шли бы Вы разбираться — там автобус с тридцатью итальянками — туристками, а водитель делся куда-то. Никак с ними договориться не получается. И что делать с ними — непонятно. Они еще и голодные впридачу. — очевидно, что между импозантным мэтром и вновь пришедшим сотрудником Заповедника давняя и стойкая любовь.

— Я не могу покинуть собрание, так как без меня интересы Заповедника будут нарушаться!

— Кроме вас тут еще пятеро ответственных лиц, не ниже Вас по должности, а по-итальянски только Вы говорите. То есть говорили Вы, что говорите по — итальянски?

— Вы что, сомневаетесь в моей компетентности?

— Ни боже мой! Вот Вам и карты в руки!

— Я не могу позволить в такой момент прибирать власть в свои руки всяким армеутам и разным спасателям кошечек с деревьев!

— То есть не идете?

— Пусть идет Игнатьев — передайте ему, что я велел.

— Но получится. Игнатьев пропал без вести.

— Тогда Соколова!

— Хватит! Тридцать итальянок уже в относительной безопасности, так что нечего тут распространяться. Прекратите — оба! Предлагаю выбрать зам. по тылу — вот Хранитель фондов Заповедника — Францев Павел Ильич. Знает заповедник как свои пять пальцев и не допустит нанесения ущерба фондам. Кто против? — председатель обводит орлиным взором присутствующих.

Никто не против, даже уже достаточно засветившиеся либералы из музейных.

Оттуда слышно что-то вроде:

— Самая по нему работа — по туалетам бегать! Венец карьеры!

Гул однако начинается, когда полковник Овчинников начинает зачитывать после обязанностей новоиспеченного хозяйственника — обеспечение крепости материально-техническими средствами — продовольствие, вода, топливо, техника и так далее и обеспечение функционирования жизнеобеспечивающих систем, права — и вот тут — то возникает возмущение, потому как права даются серьезные — ему переподчиняются все хозслужбы, включая принадлежащие арендаторам, соответственно сотрудники музея — включая гастарбайтеров и много чего еще.

Не давая собранию увязнуть в обсуждении, тут же выбирается ответственный за оборону Крепости — это оказывается наш знакомец начарт — командир сигнальных орудий, которому переподчиняются и стрелки Внутренней службы безопасности музея.

Далее при минимальном перевесе голосов на Михайлова вешается комендантская служба.

Ну а комендантом после долгих и тошных споров становится — ну естественно — полковник Овчинников.

Последнее сообщение от коменданта на собрании — требование всем умеющим обращаться с оружием, сдать в течение двух часов сюда, в штаб Крепости свои военные билеты, военным пенсионерам — пенсионные удостоверения — или список, заверенный от Артмузея.

— Это еще зачем? На учет ставить?

— На учет и так поставим. Возможно, удастся получить оружие и боеприпасы в Кронштадте — сейчас приготовим приказ о мобилизации военнообязанных.

— Это ж будет филькина грамота, так не положено действовать.

— Давайте не будем спорить. Если под этот приказ нами будет получено оружие и боеприпасы и прочая поддержка от клешников, то я готов и на большие глупости.

После чего собрание объявляется закрытым. И лишних просят покинуть помещения, чтобы приступить к своим непосредственным задачам. Коротко и ясно.

Хранитель подходит к нам.

— Вы не можете поделиться продуктами? Это сейчас самое сложное в нашем положении. Сотрудники-то худо — бедно едой обеспечены пока, с собой принесли, да в Монетном и своя столовая есть, а вот туристы и беженцы… Сейчас еще и школьные каникулы, детей много. Попробуем что-нибудь сварганить, чтоб готовить горячую пищу, но не из чего. И потом надо обеспечивать доставку, безоружных посылать — бесполезно, а охранники… У них специфическая работа.

— Через час ответим, что можем Вам передать — разобраться с грузом нужно, у нас все внавал. Потом соответственно и решим, как быть. А полевой кухни у Вас в хозяйстве нет?

— К сожалению. Полевая кухня многие проблемы бы решила. А часа на разбирательство у вас нет. Судя по сообщению наблюдателя — с колокольни Петропавловского собора — мертвецы уже в поле зрения. И не один, а куда больше.

Пока держатся поодаль, но полагаю, что скоро мы с ними столкнемся. Так что через полчаса я к вам подойду с людьми.

— Хорошо. А как насчет нас на довольствие поставить?

— Как я помню, разведка обычно сама себя питала.

— Когда это мы стали разведкой?

Овчинников поворачивается к нам:

— А вот только что — Вы — смотрит на Николаича — назначаетесь начразведслужбы, Вы — глядя на меня — начмедслужбы. А начвора — вы уже видели — майор, которому вы кишки вымотали за пару сотен патронов…

— За семь сотен, за семь…

Овчинников тяжко вздыхает… Горек хлеб отставника, командующего хрен знает кем… Но он сдерживается, считает до десяти, наверное и мирно говорит:

— Ладно уж Вам. В одной лодке сидим. А теперь, когда на нас две с половиной тысячи людей — тем более.

Ну, удерете Вы с командой. А дальше что? Выжить, безусловно, выживете. А через сорок лет как жить будете? Я не в плане совести, это десятое дело. Я про физический уровень.

— Знаете, товарищ комендант, зря Вы меня агитируете. Меня вон докторица уже ночью просвещала, спрашивая, у какого племени лучше шансы выжить — у которого десять воинов и одна женщина, или один воин и десять женщин… Только это все зря, я и сам не маленький, хорошо все понимаю. Но обеспечить в день минимум две с половиной тонны жратвы — это непросто. К тому же я понимаю — кормить детей. Тут свято. А кормить дармоедов, вон как у Вас за спиной сидит — с какой стати мне корячиться со своими людьми?

— Да как Вы смеете! Вы умеете одно, я другое! Вот и выполняйте свои обязанности!

Вы обучались воевать, а я нет — вы обязаны защищать нас!

— Я так думаю, комендант, надо вводить карточную систему. Иначе не разберемся и сдохнем тут бесславно.

— Да пожалуй что… Павел Ильич — значит списки всех, отдельно трудоспособных, отдельно владеющих оружием — и имеющих боевой опыт. Доктор — разворачивайте медпункт, Павел Ильич место покажет.

— Не пойдет. Доктор нам в группе самим нужен. Тут он у Вас будет сидеть йодом царапины мазать, а нам он нужнее.

— Что сами-то скажете, Эскулап, носиться на выездах или Вам тут больше нравится сидеть?

— Здесь, как я знаю, есть медпункт при Монетном дворе. Насчет сидения меня тут — не мой уровень. Вполне хватит медсестры. Только ее усилить надо, среди этих двух тысяч точно есть медики — медсестры, например. А на выезде может быть и серьезнее ситуация.

— А если что серьезное будет здесь? Чтоб по вашему уровню?

— А с серьезным здесь я сам не справлюсь. Одно дело рану забинтовать или кровотечение остановить на выезде. Инфаркт лечить в полевых условиях или операции на Комендантском плацу голыми руками делать… Надо налаживать связь с Кронштадтом, если у них есть больница — надо договариваться, чтоб у себя они принимали наших.

— Резонно… Сегодня был разговор с комендантом Кронштадта. Ситуация у них тяжеленная. Но говорят, что справляются. Очень просили прислать докторшу. Мне это честно говоря не нравится — два врача лучше, чем один. Значит, организуйте работу здесь — и поедете к мореманам договариваться. Обещаете вернуться?

— Почему спрашиваете?

— Жизненный опыт. Если в Кронштадте справились с ситуацией — там жить будет легче. А найти себе оправдания — тем более, что Вы тут особо и не связаны ничем.

— А Вы?

— У меня семья сейчас в городе. Велел им не выходить. Не выходят. И таких много.

— Ясно. Землю есть не буду — но вернуться обещаю.

— Тогда приступайте. Павел Ильич сейчас провернет аферу с топливом — обеспечим МЧС-ников и себя заодно — и на Кронштадт. Кстати — сейчас у нас в музее идет работа по подготовке колесной техники. Из экспонатов две БРДМ на ходу скоро будут. За сутки обещали управиться, да и мужики с Монетного Двора взялись помогать, а там действительно мастера феномены. Так что у разведки будет дельный транспорт. Учтите это.

— Учту. С детства мечтал на ваших машинках покататься.

— Вот и хорошо…

Из открывшихся дверей кто-то кричит: — Тут доктора? Там женщине плохо!!!

Ну вот и началось…

Началось, однако, еще хуже — на выходе нас поджидала довольная собой Крыса подвальная. По его словам — хорошо поработали, в связи с чем не пора ли ему поднять звание? Все пожитки из машин уже перетащили в магазинчик, даже и рассортировали, все пучком, токо Няку девки забрали. Сейчас с ней там в тюрьме играются.

— Какую Няку?

— Да кошку из клетки! Ее так девки называли.

Валентина белеет как полотно и неловко — мешком — садится на ступеньки лестницы. Что это она?

— Мурка… Она же укушена! Она инфицирована!

— Бежим! — Я и Михайлов галопом несемся к тюрьме. Николаич остается с обезножевшей Валентиной, куда-то лихорадочно звонит. По дороге Михайлов цепляет парный патруль из своих орлов и те несутся с нами.

В тюрьме все как-то слишком нормально — нет, конечно, кто-то из детей ревет в голос, кто-то переругивается по — женски на высоких тонах, но все спокойно — и рев, по звуку судя «дай, а то не заткнусь!», и перебранка рутинная. Охранник — из Михайловских же — взъерошен и потен, но без ужаса в глазах.

— Обстановка? — это Михайлов.

— Кошмарная! Смените меня, а? Тут же одни считай бабы — и то им не так и это, я ж им не нанятый. Не поверишь — требуют, чтоб я им мебель двигал. А тут все привинчено и к полу приколочено! Я им — мужики закончат работу — пусть и двигают — так дармоедом обозвали…

— Кошка где?

— А вон — у девчонок. Они ее сейчас до смерти загладят.

Подбираемся к куче малышни. В центре действительно наша Мурка. Вполне благополучного вида. Обычно она так поет песни, когда нажрется до отвала.

— Уффф… — громко выдает Михайлов.

И переведя дух, продолжает — Девочки, кисе надо своих деток проведать. Доктор, возьмите кису на руки.

Девчонки начинают канючить — но шеф охраны тверд как скала. И мы торжественно отбываем с Муркой на руках. Вообще-то тут что-то не так. Кису кусали, судя по рассказам Валентины уже явно больше, чем сутки назад. И кисе — хоть бы хны.

Киса довольна собой и жизнью, на вид совершенно здорова. Но царапины на морде есть.

Непонятно.

Увидев нас с котейкой, Валентина медленно розовеет. Приятно видеть, как ее синие губы возвращают прежнюю окраску, а то жуть что было.

— Совершенно не понимаю… Больше суток прошло. В тепле. Она должна была обратиться еще до погрузки в автобус…

— Вообще-то Валентина Ивановна Вы так больше не надо — это Николаич.

— Конечно. Но что с кошкой было делать?

— Предупредить бы моих — они бы и присмотрели. А то сами понимаете…

— Да, конечно. Но я боялась, что Вы это воспримите как нелепую сентиментальность.

— После того, как Вы сутки живность потрошили? Бросьте. Ну да ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Значит, не все укусы зомби смертельны?

— Или не для всех — смертельны. Надо посмотреть. Мурка пока пусть в клетке поживет.

— Не тяжело ей будет?

— Нет, наша главврач цветы любила. А Мурка в горшки гадила, есть у нее такая прихоть. Потому приказано было ее убрать вон из поликлиники. Но сторожа и санитарки ее любили — она ласковая и постоянно в полуподвале крыс давила. А там у нас раздевалки, комната сторожей и санитарские. Поэтому ее днем прятали в коробку, а ночью она гуляла. Последний год — никто из сторожей ни одной крысы не видал.

— А главврач?

— Ну, за Муркой убирали, так что все были довольны.

— Слушайте, там человеку плохо, а вы тут с кошкой рассусоливаете!

— Иду, иду!

С человеком все оказывается просто — закатила тетка истерику аккурат у туалета. Нормальную такую истерику, с воем, криком и валянием по земле, чего я давно не видал.

Но позы театральные, не обмочилась, колотится о землю осторожно. И чашка холодной воды в физиономию оказалась самым действенным лекарством. Я-то боялся, что диабетичка или сердечница. Бог миловал… Пока миловал. Но две тысячи человек — весной, на холоде, да в неудобстве обязательно выдадут…

Додумать не успеваю — у Иоанновских ворот какой-то крик и брань, причем нехорошая брань.

Вообще-то можно бы и не ходить… Но тут мало стволов и мой может оказаться не лишним. Оказывается брань из-за того, что в ворота прошло семейство, а в семействе двое мальчишек — и один из них перебинтован — кисть руки. Родитель говорит, что это он порезался, а охранники тычут пальцами в уже висящий лист с информацией (а молодец печатник!) и требуют отвести пацана в карантин, против чего выступают оба родителя. Пацаны ревут, отец матерится — охранники не уступают, а вокруг народу уже столпилось куча — глазеют. Надо бы вмешаться, но хорошо бы, чтоб охрана сама справилась. Нечего мне из себя изображать ангела небесного.

На помощь охранникам подоспевает тот самый милиционер с «Кедром» — козыряет на ходу и разрешает идти с сыном папе. Маму с другим сыном отправляет на сборный пункт — на все требования не разъединять семью жестко отвечает об установленных карантинных правилах, а пытающегося качать права папу предупреждает — либо семья будет соблюдать правила — в Крепости — либо совершенно свободно может валить на все четыре стороны. Папа стихает от такой перспективы.

Встречаемся с милиционером взглядом. Он довольно неприязненно спрашивает: — Контролируете исполнение?

— Да. Должен признать — придраться не к чему. Грамотно работаете. Куда отводите на карантин?

— Идемте. И вы оба — тоже. Маме с сыном — по указателям — красные стрелки. В Артиллерийский цейхгауз — там пункт сбора. Получите горячий чай. (А это уже молодец Павел Ильич! Горячее питье — хоть и без чая и без сахара голый кипяток — и то очень помогает успокоить людей. А если с сахаром и заваркой — так совсем хорошо. Самое то.)

Токо вот не нравится мне толпа народу здесь. Не ровен час какой зомбак проскочит. Ломанутся они все в ворота — будут лишние травмы. Говорю об этом милиционеру. Он соглашается.

— Разгоню, когда вернусь.

Добираемся до Зотова бастиона. Внутри в казематах кучи досок и всякого строительного добра. Тут же прохаживаются двое патрульных — Михайловские. Внутри по казематам два десятка женщин, мужчин, детей. Кто перебинтован, кто забрызган кровью. С открытыми ранами никого. У каждого карантинного веревкой к ноге привязано что-либо тяжелое — например доска. Устраиваем тут же новоприбывших. Один из патрульных присматривает за этим, вполголоса сообщая правила поведения на карантине.

Выходим на улицу. Удивляясь, спрашиваю — когда это все раненые перебинтоваться успели.

— А они и не успели. Это уже мы тут их мотали. В основном-то у них ссадины, царапины, порезы. Укусы увидели у троих четко — они отдельно сидят — вон дверь. Ну, тут все друг за другом смотрят, мы их предупредили — так что спать будут вполуха, боятся. Да не беда — сутки и не поспят. Если что — охрана стрелять будет, как только человек помер. Тут ребята надежные стоят.

— Молодцы, я боялся, что все будет куда хреновее.

— Так не вчера родились. У меня вот к Вам личная просьба.

— ?

— У меня в машинке всего три патрона осталось. Может у ваших найдется пяток в долг? А то как голый.

— А у Михайлова не спрашивали?

— Он говорит, что у его людей по обойме на пистолет. А у вас вроде есть чуток.

— Погодите здесь, я спрошу схожу.

Николаич отслюнивает мне пяток красновато-коричневых тупоголовых патронов к ПМ. Вместе с нотацией, что мы и так тут всем все дарим и получается так, что скоро проторгуемся до дырявых портков. (Тут Андрей ржет мало не в голос) Потом правда отдает еще три патрона. Это из трофеев, после боя у магазина. Как я понимаю, у Михайлова и впрямь патронов нет. Но и мента, который добровольно взвалил на себя службу у Иоанновских ворот тоже безоружным оставлять нельзя. Правда со слов Николаича я понял, что этот мент не отсюда, приблудный какой-то и у ворот пасется не токо из чувства долга — ждет кого-то похоже.

Отношу ему патроны. Радуется как маленький и тут же запихивает их в пустой практически магазин.

— Вот спасибо! А к слову — откуда в охотничьем магазине патроны к ПМ?

— Контролируете? — в свою очередь спрашиваю его.

— Не то время и не то место. Просто интересно.

— Трофейные. Ночью на оружейный магазин напали. А там к этому были готовы.

Вот и достались «Агран» и «Борз».

— Тогда ясно. «Борз»-то я видал, а «Агран» — это которым Старовойтову?

— Ага.

— Тогда понятно, что они в магазин ломанулись. Любая двустволка лучше, чем оба этих ублюдка вместе взятых. А насчет патронов — если разживетесь — имейте меня в виду.

И еще — скажите своему старшему, что когда у вас будут колеса — я знаю, где можно оружие достать. Немного — с десяток ПП.

— Таких, как этот?

— Нет, гораздо хуже, но все таки… Но все-таки куда лучше и «Борза» и «Аграна».

Когда иду обратно, мимо меня «Ровер» с Володей за рулем и Павлом Ильичем рядом, медленно протаскивает жуткого вида ржавую цистерну на полуспущенных колесах. Видок навороченного джипа с ржавой рухлядью на прицепе сюрреалистичен. Следом шагает один из МЧС-ников с двумя канистрами в руках.

Проверка и инструктаж охраны на остальных воротах проходит нормально. Удивляет, что охранники здесь адекватные — раньше при обращении с представителями этой профессии сложилось впечатление, что надев охранную форму человек оставляет взамен мозги. А здесь — толковые мужики, схватывают на лету. Народ не густо, но течет ручейком в крепость. Некоторые скандалят и ругаются, когда их просят предъявить к осмотру руки и задрать штанины до колена. Но таких немного — плакаты вывешенные на воротах — хорошая поддержка. На самых обозленных хорошо действует довод — либо с правилами — в Крепости, либо полная свобода — но под стенками снаружи.

В карантине еще раз проверяю перевязки. К счастью тяжелых ран нет, остальное забинтовано достаточно грамотно. Оказывается, один из охраны — был в армии санинструктором. Рассказываю про Сан Саныча — как он перед смертью связывал умирающих сотрудников и сотрудниц нашей поликлиники и после смерти они хотя и обращались, но не представляли уже угрозы, будучи упакованы как муха пауком.

Это выслушивается очень внимательно. Похоже, что мужики намотали себе на ус этот вариант действий. А из трех кусанных — один очень плох, двое других получше, но сильно напоминают Сан Саныча, когда я с ним беседовал. Та же каша во рту, потные, одышка у всех. Тот, который доходит, уже лежит пластом, двое других надеются — по глазам видно — изо всей силы. Надо их подбодрить. Рассказываю им про кошку. Повеселели.

В основном карантине вроде б полегче. После того, как поговорил со всеми — устал, как мешки ворочал.

На втором этаже магазинчика — Салона уже как-то уютнее. Команде с барского плеча отдали помещение магазина — после эвакуации оттуда ценностей. Магазин двухэтажный и по причине того, что там были ценности — хорошо защищен от взлома.

На первом этаже зальчик с разложенным кучами имуществом, за зальчиком маленькая комнатушка — с электрической плиткой, электрочайником, столы и стулья — видно тут продавщицы обедали и переводили дух. Через лестничную площадку аккуратный чистый туалет.

Наверху — получилось жилое помещение — зал без мебели. И спать и есть и ружбайки чистить. Через амбразуры можно простреливать и площадь перед Петропавловским Собором — и наружное пространство у ворот, как раз наши машины и автобус видны. Типо караулка получилась. Видимо на это и расчет — в случае чего мы огнем легко поможем охране Никольских ворот.

Внизу получился импровизированный склад, а наверху — жилая комната. У дверей — куча башмаков. Шляться по жилому помещению, где придется спать, в грязных башмаках — ну это ж не Чечня. Я замечал, что мужики как свиньи — разводят грязь токо тогда, когда без этого — никак, а если можно без грязи — обходятся без грязи. По своему опыту знаю — солдатская казарма в разы чище женского общежития — у дам обычно в местах общего (ничьего) пользования — такой срач, что диву даться.

Все сидят по-турецки и с аппетитом едят. Похоже, что Дарья Ивановна успела приготовить ужин. Пахнет обалденно. И особенно меня удивляет, что еда в нескольких кастрюлях — разная. И сосиски и отварной рис с томатным соусом и мясо кусками тушеное. Причем с зеленью.

И все горячее.

Запивается все горячей водой с красным вином. Сладкий грог очень к месту.

Докладываю об инструктаже и о том, что мент грамотно и внятно действовал, а также о том, что у него есть сведения об оружии.

— К слову — Демидов, сходи мента позови сюда минут на пятнадцать — он либо у Зотова карантина, либо у Иоанновских ворот. Давай, ты поел, сгоняй быстро — заодно и пузо утрамбуешь — еще поешь.

Крыс подвальный неохотно, но отправляется.

Николаич просит минуту внимания.

— Сегодня в нашей кумпании прибавление. Рад тому, что пополнение уже достойно показало себя — хотя прошел всего один день. Но сейчас как на войне, один день многое показывает. Первым к нам пришел — Доктор. Он не посрамил полученное от нас оружие — и теперь я от лица службы награждаю нашего медика еще более рыжей Приблудой, чем та, которой он героически разил всех направо налево — Андрей, туш!

То, что Николаич достает из-за спины вызывает у меня не удивление — шок! Есть от чего.

Представьте себе, что кто-то из рыжей пластмассы, которая шла на магазины к АКМ, вылепил аляповатый пластиковый автомат Калашникова. Потом взял и сломал его посередине — между рожком и пистолетной рукояткой. Потом повертел в руках обломок и воткнул старомодный черный железный рожок снизу в тощенький приклад. И вот такую половинку с нелепо воткнутым в приклад рожком и какими-то обрывками железа на месте разлома, мне и протянул ухмыляющийся Николаич.

— Прошу любить и жаловать — 7.62 мм опытный автомат Германа Коробова ТКБ-022ПМ (1965 год). Легкий, компактный, удобный. По ряду причин на вооружение не принят. А нам очень даже сгодится. Я о таком только слыхал, а вот — довелось в руки взять.

— Служу трудовому народу! Или как там нынче? Служу России! Спасибо, неожиданная вещь. И очень к месту. Чувствительно тронут!

— На первых порах сами лучше не разбирайте — нам тоже интересно. А бумаги — у Андрея.

— Да уж. С меня этот контрразведчик начал такие расписки требовать, что сдохнуть легче. Остыл только, когда я ему заявил, что раз так, то он у меня расписку на каждый патрон будет писать.

— Так, теперь Саша. Грамотно проведенная засада, умело организованный отход в составе маневренной группы. Из пристрастий — судя по всему — малые артиллерийские системы. Или я ошибаюсь?

— Вообще-то мне нравится мощное, но легкое. — краснеет Саша.

— Ну под такое определение оружейного Гиви пожалуй подходит вот эта ТОЗ с магазином на 5 патронов с диоптрийным прицелом… Прими и пользуй!

— Спасибо!

— Теперь благоприобретенные кумпаньонки. Сергей сегодня подобрал вам два комплекта одежды, более подходящей к нынешним временам, обувь и спальные мешки. Все — самое лучшее, что у нас было в магазине.

— Спасибо! — обе суровые дамы — что Дарья, что Валентина — раскраснелись и стали рыться в данной амуниции. — Какая досада, что зеркала нет. А, внизу было! — Дамы собрались идти, но тут их остановил Андрей, напомнивший, что без оружия и предварительной проверки местности сейчас никуда выдвигаться не стоит. Он сам сходил проверил, а потом запустил на склад обеих женщин.

Обратно он вернулся уже с крысом подвальным и милиционером.

Тот удивился, увидев такую обстановку, но поздоровался достаточно невозмутимо.

— И Вам здравствуйте. Вы сегодня ели?

— Да, утром.

— Присоединиться хотите?

— Конечно.

— Тогда ботинки снимайте и садитесь.

Мент живо выполняет нехитрые манипуляции, получает ложку, миску и начинает наворачивать за обе щеки. Видно, что проголодался, да и устал — похоже, весь день бегал. Да и опять же — с чего это у него три патрона осталось?

Тем временем Ильяс гордо показывает свою новую снайперку — из тех же майорских запасов. Длинный ствол и не менее длинная газоотводная трубка над стволом. И в чем — то неуловимо напоминает СКС — переросток.

— Симоновская штука. Конкурировала с Драгуновкой, но оказалась хуже. Вот и глянем, чем. Прицел только осталось проверить и пристрелять машинку…

Андрей вытягивает какие-то пожелтевшие листы и вся эта братия начинает увлеченно обсуждать агрегат.

— Еще минутку внимания — приостанавливает их Николаич. — Взятый в кумпанию на испытательный срок в ранге крыса подвального стажер Демидов Сергей за сегодняшний день выполнил порученные ему задания благополучно. Инцидент с Някой посчитаем за избыток усердия. По ходатайству Андрея кумпания присваивает Демидову Сергею следующее звание — свина домашнего.

— А почему свина?

— А кто соус разлил? В лаптях грязных кто в комнату дважды вперся? Так что свин. По сравнению с крысом — ощутимое повышение и потому с положения стажер необмунидированный, безпортошный Демидов Сергей получает набор амуниции и переходит в разряд стажеров обмундированных… Примите и распишитесь.

Свин домашний, новоиспеченный, не успевает ответить — пыхает холодком и в комнату заходят еще и двое МЧС-ников.

— Ух ты, ёлкин хвост, как мы удачно зашли. Хозяева, как насчет посошка на дорожку в виде бадейки супчика?

— Ну, давайте, разувайтесь, присаживайтесь.

— Лучше б не разуваясь. А то мы уже третий день из башмаков не вылазим. Пахнуть будет лихо.

— Ничего и не такое нюхали, а порядок есть порядок. Нам тут спать сегодня на полу, так что от запаха — проветрим, а мыть — напряжно.

— Хозяин — барин.

У МЧС-ников при себе есть ложки-вилки. Стучать ложками они начинают дружно и часто. Очевидно, что парни тоже сторонники абсолютной бергинизации.

Видимо в кумпании не принято болтать за едой. Во всяком случае ни менту, ни МЧС-никам никаких вопросов не задают. Пока они трескают за обе щеки, мне удается с помощью Андрея понять, как работает мой экспериментальный автомат. Хитра машина.

Отлично понимаю, что на вооружение такое принять не могли — у любого военного рука отсохнет скорее, чем он подпишет принятие на вооружение такой экстравагантной штуковины. Куда там все этим авангардистам и креативщикам. Но отмечаю, что легкая машинка, лежит в руках уютно, очень прикладистая и компактная. По Андреевым бумагам получается, что ствол, как у АКМС, но при этом ТКБ короче на 11 сантиметров. Жалко токо, что рожок один всего.

С другой стороны — тридцать патронов — это шесть обойм к винтовке Мосина, три обоймы к СКС. Так что грех жаловаться. Если не паниковать — и тридцати патронов хватит.

МЧС-ники как-то сразу и одновременно заканчивают еду. Облизывают ложки, аккуратно прячут.

— Спасибо, хозяева, пора и честь знать. Мы сейчас в Кронштадт должны отвезти вашу докторшу. Договорились уже, нас ждать будут. Кто еще едет — мне сказали, что с докторшей еще двое.

— Это мы — я да Доктор — говорит Николаич.

— Ну, тогда пойдем, темнеть скоро будет.

— Да уже темнеет.

— Давайте Доктор, зовите Валентину Ивановну. Пора.

Спускаюсь вниз, стучусь. Открывают. Оказывается, Валентине с собой Дарья собрала мешок «приданого». Уже и всплакнуть успели. Валентина все же переоделась и выглядит в камуфляже забавно. Но по ее утверждению — легко, тепло и комфортно.

Все кучей провожают нас до Гауптвахты. Заходим втроем получить напутственные ЦУ от Овчинникова. Седовласый мэтр все еще сидит здесь, но выглядит нелепо, как новогодняя елка в мае. Зато какой-то парень в инвалидной коляске активно переговаривается по двум телефонам. Слушаю вполуха — по разговорам судя парня посадили для установки связи с теми, кто тоже удержал территорию. Проскакивает фраза про то, что Водоканал функционирует и потерь не понес практически… Безвкусная девчонка печатает довольно споро. Две тетки — в том числе та — полная считают что-то самозабвенно. Овчинников отрывается от разговора с какой-то женщиной восточной внешности, глядит на нас и вынимает прозрачный файлик, в который засунуто четыре десятка красных и зеленых военных билетов, еще какие-то удостоверения и сложенный вчетверо лист с синей печатью, пробившейся сквозь бумагу.

— Вот, подпишите расписку, в том, что получили список сотрудников ВИМАИиВС на получение оружия, и кроме указанных в списке военнообязанных — 28 военных билетов рядового состава и 17 — офицерских, а также удостоверения военных пенсионеров. Оружие чувствую, нужно будет — кровь из носу. Кусанного одного застрелили в Зотовом карантине — обратился. Второго такого же стреножили и заперли пока там — как Вы рассказывали по той же схеме — связали пока не умер, и его повязали, по рукам, ногам, зубам. Надо будет показать всем — чтоб не так шугались потом. А новых кусаных уже шестеро набралось, да один из них буйный — орал и дрался… Так что оружие — и боеприпасы, конечно. Пусть устарелое, хоть какое. Иначе нам придется тут из мушкетов палить…

— А из тех, кто был в общем карантине?

— Там пока тихо. Ну не спит никто, конечно. И сами и соседи не дают. Хуже то, что уже приблудный мертвяк к Иоанновским воротам пришел. Правда, не самостоятельно — за раненым шел, по крови. Охранники аж дюжину патронов сожгли от испуга, пока свалили. С таким расходом боеприпасов недалеко уйдем. Ну, давайте, отправляйтесь. Удачи и очень ждем обратно!

Берем бумажонки, удостоверения, выкатываемся.

Вышедший с нами парень с двустволкой отпирает ворота на пристань. Впереди — до середины Невы ледяное поле — дальше чистая вода, темно серого цвета. Недалеко от пристани стоит невзрачная штуковина — очень похоже на «Газель», вместо колес поставленную на резиновую подушку и со здоровенным винтом в кожухе на корме.

— Идти можно спокойно — тут лед крепкий. Но прощаться лучше здесь. Если все будет в порядке — завтра вернемся.

Жмем друг другу руки и расходимся — группа к судну на воздушной подушке «Хивус», остальные в крепость.

Внутри «Хивус» не блещет космическим дизайном. Спрашиваю — почему?

Все МЧС-ники дружно удивляются — так это и есть «Газель». И мотор и салон. Потому и похоже. Но при этом штука надежная и ломаться в ней нечему. Ну, почти.

Получаем всем сестрам по серьгам — водителю его сослуживцы вручают пластиковую коробку с пятью венскими сосисками присыпанными укропом и кулек с сухариками — узнаю Дарьино производство.

— Это тебе от хозяйки разведроты — чтоб в дороге не заснул — ржет тот, кто вручил кулек.

А нам вручают спасательные жилеты с кучей тесемок. Неприметно сидящий тут же майор уже в жилете. Между колен держит винтовку — самозарядку. Очень знакомые контуры, но какая-то странная.

Видит мой взгляд, поясняет:

— Знаете такую винтовку СВТ?

— Конечно, знаю.

— А это карабин — так сказать сыночек СВТ.

Ну, точно — сейчас узнал — коротышка СВТ. И прицел какой-то куцый поставлен — вроде как снайперский, но куда короче, чем у Ильяса. Да, диковинного оружия я за эти пару дней насмотрелся…

Пока водитель уписывает сосиски, разбираемся в тесемках и я кое-как напяливаю жилет на себя. А потом снимаю, потому что неудобно.

— Как быстро кончается все прекрасное — философски замечает водила, отставляя в сторону пустой контейнер с сиротливой веточкой укропа, и у нас за спиной взвывает винт.

Эта резиновая галоша на удивление идет ровно и быстро.

Глянув на Петропавловку, вижу, что промежуток между Алексеевским равелином и бастионом Трубецкого уже плотно забран ровным забором. Киваю Николаичу.

— Мастерски сделано — соглашается он. — А въезд туда прикрыли просто загляденье — еще и ворота сообразили там поставить новые.

Галоша тем временем развивает приличную скорость и несется — просто с песней.

— Мы не плаваем — говорит водитель — мы летаем! Но очень низенько — как крокодилы!

И начинает хрустеть сухарями.

— Командование сообщило, что мы пока поработаем с вашей Крепостью. Остальной состав МЧС «Кроншпиц» — с семьями — перебазировался на базу в Красной Горке. На Васильевском зомби толпами уже ходят и в расположение полезли. Так что «Кроншпиц» пока на консервации.

— А как с топливом разобрались?

— Этот жох — Пал Ильич девчонкам на бензозаправке, что у вас там рядом, отвез гарантийное письмо от Музея — Заповедника. И закачал полную бочку бензина. Бочка — ужас на колесах, но не течет, что удивительно. Так что около 600 литров. А потом еще такую же цистерну где-то с задворков привез — та еще страшнее с виду. Взял тонну солярки.

— Я так думаю, что девчонкам больше понравилось, что бензозаправку Михайлов взялся охранять с шестью своими орлами. Это на девушек больше повлияло, а то там уже беспредел творился. Их уже грабили сегодня. У Михайлова с какими-то бычарами, которые там взялись банковать чуть до перестрелки не дошло. Но он еще в Артиллерийский звякнул — оттуда публика приперлась аж с двумя РПК. Бычары зассали и сдриснули, извините доктор, вырвалось… То, что РПК нерабочие — издалека-то не видно.

— Интересно, завтра поток машин не уменьшится?

— Если с такой интенсивностью бежать будут — через пару дней тут и машин не останется.

— Оно и к лучшему. С пробками — хрен куда доедешь. И все ж нервные, да борзые.

— А в Москве на выездах оружие стали раздавать — СКС и АК. И по сто двадцать патронов.

— Да, я б от АК не отказался б.

— Лучше б что полегче. Вон такую б балалайку, как у доктора. Еще и струны натянуть можно. Пострелял — песни попел.

— Кстати, Николаич — насчет пострелял — дали б Вы патронов, что ли.

— А, ну да, конечно.

Николаич достает пачку патронов. Кто-то ловкий упаковал в бумажонку с рекламой своей фирмы две стандартные пачки патронов. Типо уже не боевые, а охотничьи… Протягивает мне. Снаряжаю магазин, еще десяток темномедных прячу в карман.

Галоша все так же ровно и стремительно несется по поверхности воды. Километров 50 в час, пожалуй. Надо бы внимательно смотреть по сторонам, запоминать, прикидывать… Но это очень тяжело. Видно, что в городе много света — и фонари и окна и подсветка некоторых зданий, фары машин и красные стопы. Но кое-где горит и огонь — дымных хвостов в небе добавилось. И это очень непривычно. Город вроде с виду жив — а мы знаем, что он уже умер. Или умрет скоро — и мы не можем ничего сделать… Но пока частью работает автоматика, где-то еще работают на постах живые люди — и внешне, с воды — все отлично.

Разговоры стихают. Водитель хрустит сухариками, свистит винт сзади, урчит мотор и шлепает вода под днищем…

От поездки остается странное впечатление — вроде как на маршрутке прокатились, но очень стремительно, без лихих виражей и резких торможений. Остается по праву руку Кроншлот. Впереди торчит Чумной форт. Видны корабли в гавани. Но «Хивус» идет не туда, куда обычно прибывали суда с экскурсиями, а куда-то вбок. Отмечаю про себя, что по льду он прет не хуже, чем по воде. Правда, сейчас нет волн.

Места совершенно нежилые. Какие-то ангары, склады, заборы. Непарадная часть Кронштадта. Не был тут ни разу. Да и не пустили бы, похоже. Вон тут как все перегорожено.

Агрегат встает окончательно. Включается свет в салоне.

— Должны тут встречать, договаривались.

— Может выйти посмотреть?

— Не стоит. Местность незнакомая.

— Ну, кому как.

— А мертвяков по уму тут быть не должно.

— Это почему?

— Да тут и людей-то один — на километр. Холодно. Вода рядом.

— Протабанишь — и одного за глаза хватит.

— Это да, что да — то да.

— Мужики, а ведь в Галерной гавани у вас тоже хрен подберешься. Чего «Кроншпиц» — то эвакуировали?

— Дык говорили же — безоружному и одного мертвяка хватит. Мы же — спасатели. Вроде как и в погонах, а оружия — нетути. Почему мяса в супе нету? — Не положено.

Вот и у нас так же. А мертвяки пошли — там же Ленэкспо. А сейчас как на грех выставка была, народу приперлось…

— А пользоваться — то умеете?

— Обижаешь. Но вот жена с дитем когда из дома к нам подалась, набрала всяких тряпочек нужных, а мой «бок» так в сейфе и остался. И мне туда никак — на Полюстровский. Хорошо хоть жена с дочей живы добрались.

— Так говорите у нас на связи пока будете?

— Ну, начальство так распорядилось, пока у вас свой флот не образуется. Пока-то у вас в Крепости, кроме надувных резиновых, никакого водного транспорта нет.

— Как же нет. Есть — в Ботном доме — Ботик Петра Первого. И весла и мачта.

— А к слову — он в Крепости настоящий или в Военно — Морском музее?

— В Военморе настоящий, у нас — реплика. Зато руками потрогать можно.

— А что — вам действительно кошечек с деревьев снимать приходится? — невинно спрашивает майор с СВТ.

— Вот сказал бы я…

— А Вы — как Лев Толстой — улыбаясь, говорит Валентина — он когда в Севастополе батареей командовал, пенял солдатам за ругань матную и говорил, что ругань таковая бессмысленна а речь портит. И предлагал подчиненным вставлять такие же бессмысленные слова взамен — навроде: «Едондер пуп!» и «Эх ты, елфиндер!». Так в севастопольском гарнизоне до революции ходили легенды о том, каким страшным матерщинником был великий русский писатель — дескать еще молоденьким порутчиком был, а как загнет — так и не повторишь!

Все посмеиваются, хотя я точно знаю такой факт в биографии Льва Николаевича…

— Такой едондер пуп получается, что да — освинела публика до безграничности — вызывали последнее время и на кошечек. Мы уже думали американский вариант отработать — Игорек когда в США был закорешился с пожарными. А пожарных задолбала бабка одна — ее котяра любил на дереве сидеть — и старая ведьма все пожарных вызывала. Они к ней каждый день ездили. Ну, как это в Америке — приезжает куча пожарных с сиреной, красиво разворачивают лестницу и кота торжественно снимают под аплодисменты…

А в последний раз котяра после снятия с дерева сдуру уселся сзади машины. У колеса. А машине, чтоб развернуться, пришлось задом подавать. Жирный был кот, ленивый. Американцы божились, что это случайно вышло, и они страшно переживают, но Димка им не поверил.

Еще посмеялись. Один из МЧС-ников начинает связываться по рации, после коротких переговоров поворачивается — сейчас машина будет. Задачи какие?

— Задач много. Первое — договориться о взаимодействии. Телефоны вот — вот отрубятся, так что со связью надо решать быстро и внятно. Вы в любой момент получите приказ — и фьють — поминай, как звали, а нам деваться некуда. Связь будет майор пробивать — он спец. Дальше — пара посудин кроме вашей — тоже нужны. До ледохода две недели, так что много можно успеть. Это я обеспечу — потом с оружием разобраться. Ну и доктора — Валентину Ивановну видно придется оставить — тем более роддом меньше других отделений пострадал, ей рожать скоро — да и условия для лабораторной работы тут лучше, а отрядный медик договорится, чтоб наших пациентов тут принимали.

— В плане оружия начальство наше тоже ходатайствовало.

— И как?

— Кверху каком — дескать МЧС не относится к структуре ВМФ и потому командование гарнизона без приказа сверху оружием обеспечивать не имеет права.

А штаб морской в Адмиралтействе заперт и что у них там — неведомо. Связаться не удалось.

— Мы когда мимо проезжали — там пальба была в полный рост.

— Вот-вот.

На берег выкатывается машина. Судя по очертаниям — УАЗ. Мигает фарами.

Водила поворачивается к нам. Видно, что мужику тяжело просить, но он через себя перешагивает:

— Не то, чтоб я трусил, но может найдется у вас хоть какой-нибудь ствол? Я-то ладно, но как-бы кто умный на машинку нашу не позарился. По такому времени такая машинка дороже джипа получается!

Майор делает отсутствующий вид и вылезает. Николаич задумывается на минуту — потом подмигивает мне и тоже вылезает. Вообще-то пакистанское железо мне сейчас не очень-то понадобится. Делаю широкий жест, выковыриваю из кармана трофейный Пакистанский Токарева и протягиваю водителю рукоятью вперед.

— Два патрона отстреляны — осталось шесть. Держи.

— Боевой?!

Вышелкиваю магазин, передергиваю затвор. Вылетевший патрон ловко цапает на лету старший МЧС-ник.

— Других не держим! И — если найду что получше — о вашей просьбе вспомню! Поаккуратнее с ним!

Все — таки мужчины — как дети. Трое здоровенных и тертых жизнью мужиков обрадовались железячке как ребенок соске… Впрочем, я когда ее получил — тоже обрадовался. Ну, теперь им есть, чем заняться. Они еще обещали помочь при погрузке, но это потому, что как считает Николаич — они могут через нас разжиться оружием, а оно им очень нужно. Потому пока — помогать будут четко.

А я забираю с собой сумку с красным крестом, которая у них была в салоне. А то поехал, как на прогулку. И автомат пустой и без сумки. Медик на экскурсии… Жопа с ушами!

Вылезаем из машины с Валентиной. Поддерживая ее, иду к УАЗу. Примечаю, что Николаич прикрывает с бережка наше продвижение. Пока идем — она тихо говорит мне:

— Я настояла, чтоб Вы поехали — дескать, чтоб договорился и сопровождал меня — вдруг по дороге рожать начну. Но договариваться Вам особо не понадобится — тут моих одногруппниц пятеро работает и все живы к счастью, и кое-какое влияние имеют и на командование. Так что интересы Крепости я поддержу. Да и рожать мне еще через месяц.

— А зачем я тогда нужен?

— Мне так спокойнее. И Вам стоит знакомствами здесь обзавестись. Это Ваш авторитет в Крепости поднимет. Если на Вас навалят задачи по медобеспечению в крепости в том виде, как этот бравый полковник полагает — станете сельским фельдшером при Крепости. Подай — принеси — а в благодарность яичко вкрутую. Но там фельдшеров и медсестер без Вас хватит. Вам надо организовывать работу, а не только прыщи зеленкой мазать. И не дайте военным себе на шею залезть. В войсках — то привыкли, что там в основном здоровый контингент и потому у невоевавших военных авторитет медиков — низкий. Так, прислуга, седьмая вода на киселе… Воевавшие — считают по-другому.

— Ясно. Спасибо!

— Долг платежом красен.

Грузимся в УАЗ — за рулем каплей, сзади еще один сидит — на приставных стульчиках. Оба с АКМС — судя по стволу — 7,62. Сейчас — в штаб. По ряду причин работа идет неровно — но командир гарнизона хочет лично поговорить с медиком, который в мертвой поликлинике работал со смертельно-опасным материалом. Завтра будет интервью с журналистами и съемка сюжета для местного радио — а если получится наладить телевещание — то и для телевидения.

— Больно шума много — недовольно говорит Валентина.

— Это нужно. Люди в ужасе, растеряны. Надо их подбодрить, дать ориентиры. Показать возможность победы. Это сейчас необходимо.

— Я не хочу, чтоб из меня делали мифологическую героиню типа 28 панфиловцев.

— Ну, Вы нам льстите. Тут Ортенберги не работают, да и масштабы другие — наврем, так всем станет известно быстро — городок маленький. Так что придется по старинке — что есть, то и писать. Это в общей теме пойдет про нашу медицину — судя по всему, наша больница пока единственная не вымерла и работоспособна. Потери страшные — до трети состава, но удержались. И теперь умные уже, повторно такого не допустим.

— Тем более — делала, что могла в тот момент.

— Тем не менее — и это и наши медики признают — Вам это в голову пришло единственной. Теперь результатами и мы пользуемся — и очень вовремя, потому что мы тут и так напортачили вначале.

Подъезжаем к зданию, выгружаемся. У подъезда — пара часовых — офицер с матросом. Оба с АКМС. Мода у них что ли такая?

Валентина идет медленно, подстраиваемся под ее темп. По привычке осматриваем лестницу. Наверху в коридоре — опять же вооруженные офицеры. У меня складывается впечатление, что тут у всех АКМСы. И кобуры тяжелые, не пустые. Схема крепления идиотская — висят на кожаных лямках — на середине бедра.

В кабинете пятеро офицеров — двое каперанги. Кто из них комендант — непонятно, но тот, что слева делает шаг навстречу и спрашивает: — Из Петропавловки?

— Да, оттуда.

— Добро пожаловать! Я — комендант Кронштадта капитан первого ранга Змиев Георгий Георгиевич!

Далее по старой военно-морской традиции чопорно представляет каждого из своих сотрудников.

Краем глаза замечаю некоторое удивление на физиономии Николаича. Но когда дело доходит до нас — не хуже каперанга отрекомендовывается и представляет каждого из нас. Жмем друг другу руки.

— Чаю?

— С удовольствием!

— Сейчас распорядятся. Теперь докладывайте о ситуации с оживающими мертвецами — и потом мы Вас отправим на отдых — в 36 сейчас безопасно и Вас уже ждут. Завтра решим вопрос об организации лаборатории. Мы уже с нашими медиками обсудили вашу разработку и, похоже, что вопросов еще больше стало. Теперь мы хотим услышать все из первых уст. И можете поподробнее. На это времени не жалко.

Валентина достаточно четко докладывает. Потом моряки задают кучу вопросов. Похоже, что некролаборатории будет с чем работать — темы получаются серьезные. В первую очередь моряков беспокоит способность мертвяков изменяться, нажравшись «своего» мяса. Пожалуй, это действительно куда как серьезно.

Приносят чай — я ожидал стаканы в подстаканниках, а тут банальные кружки в белый горошек на красном фоне. Но заварен круто и так же круто послащен.

Валентина прощается с нами — и ее увозит тот же каплей. Утром мы с ней увидимся, если все будет в порядке. Я должен «договориться» с коллегами.

Николаич и майор рапортуют о том, насколько все хреново — в том числе и в Петропавловке. Оружия нет, людей грамотных нет, еды нет и готовить негде, а беженцев — уже под три тысячи.

Змиев морщится:

— Вы считаете, что у нас тут все замечательно? Из 45 тысяч человек за день осталось 34 тысячи. И это еще оптимистичный подсчет. А отстреляли за день мертвецов не более 3 тысяч. Удалось очистить территорию 36 больницы, пару городских районов, да сейчас еще сообщили, что за кольцевой в общем более-менее стабильная ситуация. На военных территориях — нормально. А в городе — куда как плохо. И сейчас надо думать и о том, чем эти 34 тысячи прокормить, да кем мертвецов угомонить, а потом куда и как убрать трупы. Так что не плачьтесь. Всем сейчас худо. А мест с сохранившимися живыми людьми авиаразведка насчитала не менее десятка. И всем помогать надо.

— Так это ваша авиетка сегодня летала?

— Да, «Дельфин» из авиаклуба.

От те раз — я и не знал, что тут ко всему прочему и свой аэродром с авиацией есть!

Действительно — База ВМФ.

— Получить данные авиаразведки можно?

— Получите, вам приготовят подборку документов. Среди ваших 3000 беженцев должны быть и военнообязанные. Мобилизуйте.

— Мы привезли документы — заверенный список военнослужащих Артиллерийского музея и еще военные билеты сотрудников Монетного Двора и Заповедника. Наш комендант говорил, что Вы обещали помочь оружием.

— Это к начартвооружения. Учтите, иду на нарушение целого ряда положений. И не рассчитывайте, что отдам самое лучшее. И строго по списку. Не больше.

— Поможете продуктами? И было бы неплохо…

— Не рассчитывайте на многое. Людей не дам — город чистить надо, а у меня за сутки 98 военнослужащих дезертировало. Часть — с оружием. Потому гарнизон вам пополнить не могу, самому мало. И люди опять же сейчас жидконогие. За те же сутки 11 самоубийств. Срочники в основном, но и офицеров двое. До утра прикинем, что сможем вам выделить. Проще бы подогнать к вам какую-нибудь пассажирскую посудину с кухней на триста порций. Но такие под мостами не пройдут. А мелкую… Подумать надо, что больше подойдет.

— По средствам связи вы обещали помочь — напоминает неприметный майор.

— А что бы вам артмузей не раскулачить? Он рядом.

— Там добро еще в порядок приводить надо.

— Так и у нас такие же музейные экспонаты получите. Давайте, хватит мне ваших претензий. По транспорту — подойдете через два часа. Там думать буду, что сделать — но учтите — за всю помощь вам придется отрабатывать.

Комендант размашисто подписывает две бумаги — для начсвязи и начартвора.

Николаич с майором договариваются встретиться тут же через два часа и мы расходимся. Майор вместе с начсвязи исчезает на первом этаже, а мы выходим — накорябав на коленке «выдать в соотв. кол. по списку из снятого с воор». начвор говорит:

— Скажете каплею — в 18/с склад. Там старая стрелковка.

Выходим и сталкиваемся с каплеем. Говорим про место назначения. Чешет себе в затылке.

— Ну ладно, поехали…

Склад оказывается заперт. Приходится долго мотаться по этим пакгаузам — чтобы найти чертового мичмана — завсклада. Дома его быть не может — там была самая задница и мичман был на складе, это точно. Теперь где-то шхерится. Холодно, сыро, темно, а я вспоминаю, что не взял зубную щетку.

Очень уместно. Каплей при всем том видно уже учен — вовсю пользует фары УАЗа, в темные переулки сначала светит фонарем, идет сторожко и АКМС держит грамотно. Наконец удается засечь логово мичмана — свет у него горит в одной из каптерок.

Каплей долбает кулаком до тех пор, пока мичман не вылезает. Пьян он жестоко. Видно, что жизнь его раньше баловала, а потом взяла и чем-то прищемила. Причем сильно. Этакая роскошная в прошлом яхта, ржавеющая на приколе…

Каплей жестко ставит задачу, отвозит нас к нужному складу — и, пообещав приехать за нами через полтора часа, исчезает. Внутри склада грустно и уныло. Вроде и пыли на ящиках немного, а вид — как в пирамиде Хеопса. Вековое запустение.

Николаич выдает бумагу, раскладывает список и удостоверения. Мичман сонно читает все это, медленно сверяя военные билеты рабочих Монетного Двора со списком работников Артиллерийского музея. Разумеется, ничего у него не сходится, отчего он физически страдает. Николаич старательно объясняет ситуацию, растолковывая как маленькому дитю — что оружие и боеприпасы надо выдать и по списку и по билетам и даже по удостоверениям. И желательно побольше и поновее.

Начинается второй сеанс чтения документов. Николаич не выдерживает и начинает наседать на складского деятеля.

Глядя на Николаича грустными задумчивыми глазами мичман скорбно заявляет — все, что могу вам выдать — это 118 винтовок системы «Арисака» модель «30». И к ним патронов — аж цельных 506, правда они слегка отсыреть могли — там крыша текла.

Николаич буреет лицом.

— Доктор! Ущипни меня! Это сон, бнах! Этого просто не может быть!!!

Боюсь, что либо Николаича поразит инсульт, либо он пристрелит сейчас мичмана.

А может даже не пристрелит, а искусает. Загрызет. И съест!

— Доктор? — оживает мичман. — Это кликуха, или и впрямь доктор?

— Ну да, я врач.

— Откуда? Военврач?

— Сейчас из Петропавловки. Нет, штатский.

— А ну так — у вас в требовании написано, что из Петропавловки…

На улице слышно, что подъехал УАЗ. Это что — мичман полтора часа нас мурыжил? А ведь похоже… Вот сволочь!

Каплей начинает наседать на мичмана, на что тот отвечает — и довольно резонно — что большей дыры, чем его должность сейчас, в Кронштадте нет. Видимо это так, каплей стихает. Но вот мичман явно ожил.

— Давайте, товарищи офицеры сделаем так — вы езжайте, а мы с доктором потолкуем. Доктор разбирается в оружии?

— Ну в общем — да. — отвечает Николаич, схвативший какие-то нюансы в ситуации.

— Тогда так и решим. А доктора в штаб я и сам привезу.

— Ну ладно…

Я вижу, что Николаичу очень хочется набить мичману морду, но он нечеловеческим усилием сдерживается. Все — таки — он человек дела.

Вторая часть Марлезонского Балета после отбытия УАЗа начинается довольно необычно. Мичман с каждой минутой оживляется все больше.

— Может по граммуле — за знакомство?

— Нет, не стоит. Чую, что сегодня мне лучше быть тверезым. Я так понимаю, есть для меня работенка? Если оно так обстоит — то я на работе не пью. Лечить — токо трезвым.

Мичман начинает мяться.

Мнется он долго, наконец решается. Рассказывает он полную чушь. Но видно, что честно — как на исповеди. Два года назад он слегка расслабился и надрался в подозрительной мужской компании. А через пару недель после этого почувствовал себя плохо — разболелась задница. Ну вот в самой дырочке. Не желая давать повод сплетням, мичман смотался в Петербург и в частной навороченной клинике показался на условиях полной анонимности. Принимали его великолепно, со всем решпектом, взяли все анализы, попросили заехать через пару дней. И на втором приеме порадовали — что это у него в анусе проявления сифилиса. Мичман со стыда чуть не помер. Он был завзятым бабником — а тут такое. Ну и вот его два года от сифилиса лечат, а только хуже. Штамм говорят, устойчивый к антибиотикам.

То, что это бред чистой воды — мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр не дает резкого неудобства. Если даже и дает — болевые симптомы для сифилиса не характерны. Штаммов бледной трепанемы, устойчивых ко всем антибиотикам — науке пока не известно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги — это я видел.

— Ну, давайте, раздевайтесь.

— Совсем?

— Совсем. И свет поярче.

Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу «коровушки», взгляд тут же отмечает роскошный запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу — как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.

— Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.

В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок — и не отвлекаясь цапаю сбоку от двери снежка.

Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.

— Как, легче?

— Да… легче…

— Одевайтесь. Сифилиса у Вас не вижу. Можно конечно провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.

— А что же у меня тогда?

— Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный.

— Как??? — Мичман делает лицо такого же цвета, как до этого Николаич. Как бурак.

— Ну, вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.

Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.

— Если Вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу — если будете выполнять ее рекомендации — вылечитесь за месяц. Может и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.

Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью:

— Но как же это так? Как они могли так со мной?

— Вы же нам морочили голову полтора часа?

— Так ведь они же врачи!!!

— Разные врачи бывают. Вот есть, например врачи, которым надо привезти оружие.

И боеприпасы. Я вот, например такой.

— Это как раз поправимо. Что вам нужно?

— По списку и по билетам — 188 единиц стрелкового оружия.

— Сколько у вас там офицеров получается?

— 109.

— Хорошо. Пошли подбирать будем по порядку. А это точно геморрой?

— 99 % гарантии.

— Ага. Ну вот что можно прикинуть — для офицеров — 24 ТК — и к ним 2020 патронов, остальные 84 — ТТ. С патронами к ним — чуть позжа. И для лечащего врача — тут мичман лезет куда-то вглубь своего склада и возвращается через несколько минут, погромыхав там — вот.

У него в руках практически новехонькая деревянная кобура. Тяжелая. Аккуратно открывает крышку и оттуда, маслянисто посверкивая, выскальзывает тот самый — К-96, товарищ Маузер. Ну ясен день — самый что ни на есть Кронштадский сувенир. Лихо!

— За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что-нибудь подлинноствольнее и помощнее.

— Маузер — хорош?

— За Маузер — отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.

— Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении — выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен, как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов — ППС — 43. Сгодится? Могу выдать 112 штук.

— Сгодится, конечно. А вот как насчет Калашей?

— У меня всего десяток — еще АК -47. И они хоть в хорошем состоянии — но трепаные. И рожков к ним — всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня — одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе — помочь надо.

Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу — с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.

— Так. Вот фузеи.

В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида — мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «Гочкисс» — 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.

— Ого! А рамки для него есть?

— Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.

Глаза на лоб лезут — в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патрона с никелевой серебристой пулей.

Эти пулеметы — трофей после разгрома Франции — немцы потащили в Россию потому, как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу. С перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо к слову и чехам и французам за это…

— А патроны?

— Тысяч двадцать наберется. Станков нет, запасных стволов нет, ЗИПа нет.

— Ну станки-то ладно. Что-нито придумаем. А вот СКСы есть?

— Не у меня. У меня рухлядь. Вот могу Лебелевские карабины предложить — 51 штука. Тогда все лебелевские патроны спихну с глаз долой. Это еще тысяч десять наберется и для рядовых вполне сгодится. Так думаю, что это — первое время продержаться. Потом до нормальных складов дело дойдет. Не эту тряхомудию уже пользовать будем. Если повезет, конечно.

— Это да. (А приятно посмотреть на ожившего и воодушевленного пациента! Ишь, зашустрил мичман! Прямо — воскрес!)

— Так, осталось у нас 13 человек безоружных.

— Могу дать ящик ППШ — 41. Это 4 штуки. С дисками напряга, так что по 1 диску выйдет.

— А рожки от ППС не подойдут?

— Нет, они разные и друг к другу не подходят.

— А не найдется ли в хозяйстве пулеметов? Ручных?

— Есть Зброевки. Но к ним ни боеприпасов, ни рожков. Дрейзе есть. Может возьмете «Наганами»? Я и кобуры дам.

— А может там РПД какой? Или ДП?

— А лекарство от жадности в этой сумке есть?

— Нету. У нас там три тысячи человек. По уму — то половину бы вооружить. А получается — слезы кошачьи. Командиры тут танцы вытанцовывают. Да задницы бумажками прикрывают.

— Так бумажка — это свято. Я и сейчас вот начну выписывать. Пока думай насчет наганов.

Звоню Николаичу. От перечисленного он немного дуреет — не рассчитывал на такую роскошь. Готов и на наганы согласиться, но просит покочевряжиться — вдруг чего еще полезного добудем.

Показывая всем видом, в каком я восторге от Маузера размягчаю, насколько возможно только это сделать мохнатое сердце мичмана. Подумав и махнув рукой притаскивает — ну хоть стой, хоть падай — две винтовки СВТ-40. И штыки к ним. Оказывается, что это было оружием часовых у знамени. Аж годов до 60-х. Потому винтовочки ухоженные и главное — в стволах муха не сидела. Но патронов и к ним нет. Тоже надо начвора трясти.

И под занавес — как бы ошибившись в счете — притаскивает не семь, а восемь наганов и к ним кирзовые кобуры, почему-то белого цвета.

— Так, теперь я буду писать расходную ведомость. А ты, доктор, сколько патронов притащишь — столько и заберете. Вот тут значится они лежат — 7,62 на соответственно 25.

ТТшки маузеровские.

Пока мичманюга не спеша корябает накладные успеваю притартать и сложить в кучу тысяч сорок патронов. Оторвавшись от бумажонки мичман замечает — еще пару цинков можно прибрать. Прибираю.

Начинаю понимать, какую ГОРУ оружия мы получили! Штабель ящиков и ящичков становится все больше и больше. Черта лысого мы все это сумеем вывезти на УАЗе. Да и «Хивус» столько не упрет. У него вроде тонна грузоподъемности. А еще понимаю, что вместе с оружием и мы получили геморрой. Правда куда как более приятный в отличие от мичмана — но делиться-то придется. И что кому раздавать? Вот той же троице МЧСников — какое оружие выдать? А Михайловским? Да не говоря уж о самих себе — любимых! Страшная жаба уже начала тяжко давить меня. У Николаича все впереди.

— А вот скажи, доктор, это правда, что мужики говорили — про геморрой? Ветеринар посоветовал одному: — Весенний конский навоз набрать на дно ведра, засыпать углями, чтоб загорелось, и посидеть пуканом на нём с часок. Чудо как помогло.

Другой хмырь тоже страдал шофёрской болезнью. Ну, народное средство когда выпал «хвост» — хозяйственное мыло пользовал — и тоже помогло.

— Не знаком с таким лечением. Чтоб геморрой коптить — первый раз слышу. Я-то сдуру считаю по старинке, что геморрой лечат регулировкой стула, подвижным образом жизни, свечами и прохладными подмываниями…

— А если по-человечески то же самое?

— По человечески — алкоголь пока не пить, острое не есть. Овощи, фрукты — чтоб была клетчатка. В сортир — каждый день и лучше в одно и то же время. В день пешком проходить не меньше 5 километров. В аптеке взять противогеморроидальные свечки — хоть анузол, хоть неоанузол — что есть. И пихать по свечке себе в задницу раза два — три в день. Долго не сидеть, каждый час вставать и минут пяток походить, размяться. Задницу мыть прохладной водой. От этого узлы сокращаются. Ну и руки потом тоже мыть. И к новой докторше обратиться. Я ее завтра предупрежу.

— Как же без алкоголия-то?

— Вправишь шишки обратно, перестанут выбухать и болеть — опять будет можно.

— Вот это правильно. Ну что, по граммульке за знакомство?

Вот и лечи таких. Но почему бы и не принять? Настроение — хоть песни пой, а алкоголь всегда усиливает настроение. Именно не улучшает — а просто усиливает. Если грустно — то от алкоголя станет вообще — в петлю лезь. А если хорошо — вот тогда будет полный праздник.

Садимся и принимаем по граммульке. Закусь у мичмана — самая подходящая для геморроя — колбаса копченая, хлеб серый, и лимон офицерский — то есть лук репчатый.

С удовольствием от процесса режу закуску штыком от СВТ.

— Вот вылечусь от этого сраного геморроя — подарю тебе саблю! Без балды!

— Будешь так пить — не вылечишься!

— А я брошу. На период лечения. Ну — со свиданьицем!

Посреди отдыха звонит мой мобильник. Братец на связи.

— Але?

— Дарова! Как дела?

— Сижу, пью водку с мичманом, который мне кучу оружия выдал. В Кронштадте.

Собрали у кого были военные билеты — и комендант разрешил вооружить военнообязанных. Я и на тебя получил — твой билет у меня. Из квартиры все документы забрал.

— Это здорово! А мы тоже отличились.

— И?

— Сидели с этими кроссвордами. Заклинило на «Матрос, снимавший вражеских часовых при помощи лассо-аркана». Стали перебирать всяких этих Хорнблауэров — не лезут. Всего пять букв. Мучились, мучились. Взяли потом следующий номер — а там в ответах «Кошка». Ну забыли, что матрос Кошка под Севастополем так французов обижал.

Подумали — а мы то чем не кошки! Мишка так воодушевился, что пошел, взял такую трехметровую проволочную херь — ею прозектор сток канализации прочищал, если забивался — сделал из этой хери практически лассо — ну а потом мы аккуратно стеклышки из рам вынули, этой петлей поелозили — и Мишка зацепил прозектора, хоть и вслепую возился — правда прозектор уже вроде шевелиться начал. А там Мишка его подтянул к решетке и я — поздравь — из Мишкиного «Макарова» одним патроном прозектора упокоил. Череп-то у покойного сильно изменился — я его сейчас вскрою, потом сообщу что да как.

А потом мы так расхрабрились, что Мишка с арканом и я с пистолетом вылезли на улицу. Знаешь, воздух на улице все — таки по-другому пахнет…

Ну, так вот — по крови на снегу нашли Гутковского — он недалеко ушел после того, как обратился — и Мишка оказал начальнику бывшему последнюю услугу последним своим патроном.

Теперь правда горюет — говорит, что если нынче поймает Золотую рыбку, то нет пока первого желания, исполнилось уже. А у меня теперь свой ПМ. Наследство так сказать. Патроны поделили.

А когда мы уже к моргу шли нам на выручку Михин папаша приехал с соседом — у обоих двустволки. Так они все трупы сложили под окна морга — сидят в засаде на живца ловят. Или на мертвеца теперь правильнее сказать? Один бомжик из беглых как раз вернулся — они его и приняли. Хотя вроде холодно — а ходит засранец. И еще какой-то левый зомби приперся. Так что возможно к утру тут навалят кучу упокоенных.

— Здорово! Рад за вас — и с Михой тебе повезло. Мы за вас сейчас выпьем!

— Ты лучше за нас поешь. А то мы вынужденно постимся.

— И поем. Ну, до связи!

— Живи долго, а я вскрывать пойду.

Уф! Камень с плеч.

Даже страшновато становится — больно уж все удачно получается. Утешаю себя тем, что на фоне ТАКОЙ катастрофы, которая нас всех постигла — эти мелкие удачки настолько крошечны, что смешно говорить.

Мичман оказывается интересным рассказчиком и травит кучу баек. Воспрял, воспрял, видно. Теперь опять орел. Все девки наши!

Уже приговариваем остатки водовки, когда приезжает, судя по звуку мотора, этакий зомбогрузовик. Лицезрею Николаича и двух МЧСников. На погрузку прибыли.

Николаич фигеет от кучи оружейных ящиков, а глянув ведомость фигеет еще больше. Мне это приятно видеть.

— А я уж тебя убить хотел — говорит Николаич мичману — а ты гляди-ко реабилитировался!

— С людями надо по-людски — наставительно отвечает мичман. — Подписывайся!

— Сейчас — приму — распишусь.

— Да знаю я — погрузишь — и Ванькой звали. Смотри здесь.

Парни из МЧС напоминают бедных детей у елки в богатейском доме. Глаза-то разгорелись.

Николаич, однако, службу знает. Подумав недолгое время, отбирает два Нагана и один ППС. Добавляет кобуры. Два магазина — рожка. Потом, сверяясь с маркировкой, вытягивает шесть коробочек с револьверными патронами и десять — с тэтэшками — для ППСа.

Записывает на замурзанном и мятом листе бумаги что-то вроде расписки, заносит туда номера стволов и в торжественной обстановке вручает ППС и оба револьвера нашим извозчикам.

Водила правда пытается выцыганить другой ствол, но тут неожиданно для меня влезает мичман:

— Штченок! Наган самая безотказная штуковина! Из того, что я тут выдал одноручного — самая мощная, точная и дальнобойная. Или тебе генеральский ТК нравится?

— Ну дык в ТТ — 8 патронов.

— Еще раз — штченок! Сейчас возьми машину и сними смазку. А потом я тебе пкажу, что это за зверь!

Николаич сверяет, пересчитывает, вынимает то один, то другой ствол. Раскраснелся и видно, что доволен. Но мне кажется, что и его начинает обуревать тот самый земноводный зверь. Ясно же, что придется делиться — вроде ж майор — начвор.

Но если ему так все отдать, то неизвестно чем это повернется. Пока мы все потрясены случившимся, но как только ситуация стабилизируется — угасшие пока противоречия вспыхнут снова. И тут нельзя допустить, чтоб твои силы оказались слабее… Будем потом за десяток патронов на коленках ползать. Но и зажимать все под ноготь — глупо. Тут мы друг от друга зависим. Опять же оружие настолько разношерстно, что голову сломать себе легче легкого. Дольше всего Николаич рассматривает эти загадочные карабины Лебеля. Работает затвором, проверяет магазинную пружину. Металлическая пластина под рукоятью напоминает те винтовки, с которыми перед 1 Мировой войной бегал французский Иностранный легион.

— А заряжать как? — спрашивает озадаченный Николаич.

— По одному патрончику. Ничего, не графья, не в театре. Рамок мне ни одной не досталось, так что по одному патрончику, вдумчиво. Зато машины не ношенные — и по сотне выстрелов не сделали. Там прицел идиотский, это да. А так — легкая и вполне серьезная машина. Убедите мое начальство — с удовольствием к вам в гости приеду, обучить, показать. Или Арисаки лучше?

— Ну, вполне вероятно, что и Арисаки подметем. Народ-то к нам бежит.

— Да мое дело выдать. Токо Арисакам досталось куда как сильнее. Там и ржавчины и разболтаны. Патронов к слову — всего пятьсот. И еще шесть. На все про все. Вы б лучше СКСами разжились.

— Не, мы брезгливые и разборчивые. Нам бы что позаковыристей. А то стоят все вокруг, упрашивают — возьми СКС, возьми СКС…

Когда дело доходит до «Гочкиссов» Николаич светлеет.

— Если это не готовое вооружение для гарнизона, то плюнь мне в глаза. Единый патрон, два пулемета, карабины. Начарт плясать будет. Старикам из Артиллерийского — Коровиных. Штуки четыре себе оставим. Дарье, Валентине, пару про запас. Чтоб не тер.

Станки — либо в Артиллерийском должны быть, либо монетчики из труб сварят.

Наганы — в МЧС, если будут себя хорошо вести. Туда же пару ППШ с парой дисков, ППС, десяток ТТ и соразмерно патронов.

СВТ — грех под снайперские не сделать.

Ну а начвору — по списку — 51 карабин, 2 пулемета и все, что себе не оставим, общим количеством в 188 стволов.

А себе оставим обе «Светки», все АК, пару ППШ, 19 ТТ и полстаодин ППС.

Серьезный арсенал получится.

— А может нам чего подбросите? — невинно осведомляется водила из МЧС (видно его начальник решил, что водиле не грех размяться.)

— Вполне возможно, что подбросим. Пока даем как бы задаток. Чтоб вы сами себя могли защитить и семьи свои тоже. Пока вы нам помогаете — мы вас прикроем, чтоб ни одна сукота не попыталась обидеть. Но сам понимаешь — возьмете и передислоцируетесь — а нам хреново придется.

— Дак поговорите с нашим начальством. Нам то все равно вам помогать лучше, чем кошечек с деревьев снимать.

— Ну так и отлично — перевезем в Крепость оружие и патроны, а потом в Красную Горку съездим.

— Можем по дороге…

— Не пойдет — как на нас насядут ваши дети — жены, так я разжалоблюсь и все оставлю… Лучше уж третьим рейсом. А первым — майора со всем, что положено гарнизону.

Начинаем грузить под зорким оком Николаича. Пока таскаем потертые ящики с Лебелями он откладывает в сторонку то, что решил оставить для нас, причем смотрит перед отгрузкой — какое состояние у оружия. Мичман собирает по сусекам патроны к «французам» — получается увесистая и громоздкая куча и натуральных упаковок и разнобродных ящичков непойми от чего с пачками этих Лебелей и даже пара ящиков, где патроны свалены вроссыпь. Потом ящики ППСов, пистолеты и около половины патронов. Когда все это запихиваем в кузов полудохлого грузовичка, оказывается, что и места там нет.

Попрепиравшись с мичманом Николаич подписывает накладные.

Наконец мичман и показывает фокус — вытащив из кармана Наган — не безоружным, оказывается, сидел, он очень шустро демонстрирует, как можно добавлять патроны в ходе например перестрелки. Выглядит впечатляюще. Действительно, если так действовать, то Наган всяко не хуже ТТ получается. Люди из МЧС впечатлены.

— Эти револьверы не зря полвека на вооружении стояли! — нравоучительно заявляет хозяин склада.

Остаюсь беседовать с мичманом, а троица, набившись в кабину, уезжает.

Через час возвращается Николаич с одним из МЧС, и мы набиваем оставшееся.

В кузове уже что-то есть — оказывается, дали на бедность немного тола и огнепроводного шнура. На случай, если надо будет рвануть лед в Заячьей протоке. Майор получил рации — достаточно унылого вида и состояния, по мнению Николаича. Еще майор выцыганил у начальства пару ящиков семерки и цинк с винтовочными. Николаичу не дал, отделавшись обещаниями, а выдал одну рацию. Правда, она без аккумуляторов, с этим обещали помочь завтра. Но и Николаич оказался не лыком шит — обнаружив развернутый в импровизированной караулке штаба пункт боепитания, получил разрешение забрать несколько початых, но не разобранных до конца цинков с семеркой. Навскидку — получилось три полных цинка с небольшой добавкой. Как он, посмеиваясь, объяснил — в горячке боя понаоткрывали что под руку попало, снаряжали магазины без особого порядка, в спешке кто как умел — в итоге оказалось, что развели срач. А это недопустимо в военно-морском штабе. Вот Николаич этим и воспользовался.

Попутно в разговоре с мичманом Старшой дал мне понять, отчего удивился, увидев группу начальников — не все, бывшие в комнате были официально назначенными. Тут, оказалось, была и перестрелка и, похоже, двух командиров банально расстреляли и кое-кого назначили прямо сегодня. С вышестоящим штабом оказалось еще сложнее — он должен был переехать из Адмиралтейства в Кронштадт, а на место его должен был переехать из Москвы Главный штаб Военно-морского флота, но командование Ленинградской военно-морской базы вроде покинуло здание Адмиралтейства, и уже переехало в Кронштадт, однако в час Ч в штабе толком никого и не оказалось.

Гукнуло как раз в момент ремонта и переезда. В итоге бразды правления пришлось брать себе нижестоящему руководству — тут на месте. По ряду данных в Адмиралтействе оказались запертыми курсанты с трех факультетов Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского. В Кронштадте на них имели серьезные виды — в основном это были хозяйственники, предназначенные для обеспечения жизнедеятельности подлодок — а значит и на островах и кораблях они могли бы оказаться полезными. К тому же у многих курсантов родственники жили как раз в Кронштадте.

После того, как мы насыпали себе по карманам патронов, Николаич возместил мне потерю отданного водиле из МЧС ПТ новеньким в смазке ТТ, мы опять же загрузили оставшееся на складе. Еще я забрал для Валентины Коровина с коробочкой иностранных патронов довоенного производства, а сверток с Маузером передал Николаичу.

Перед тем как ехать МЧСник попросил мичмана еще разик показать, как обращаться с Наганом.

— Вот, гляди и запоминай! Потом внуков будешь учить!

И мичман снова показывает аттракцион по заряжанию Нагана — и главное в его руках наглядно видно — хорошая машинка, если умеешь ею пользоваться. Уезжает МЧСник просветленным. А мы начинаем сообща чистить от смазки оба пистолета.

Вскоре мы укладываемся спать — я на ящиках в каптерке, а мичман на складной железной коечке с жидким матрасиком. Здесь я вспоминаю, что вообще-то забыл свой спальный мешок…