"Борис Письменный. Открыватель визиологики" - читать интересную книгу автора

фраз по--французски ко всеобщему умилению. Медсестры аплодировали, не
столько самому Печкину, сколько замечательному телерепортажу, где
фигурировал их госпиталь и попадались знакомые физиономии и кровати.
Заскочивший на минутку доктор Мортис шепнул Матвею, что он родился в
рубашке, что, говорят, сам Фил Донахью включает его в следующую передачу.

Эти слухи подтвердились назавтра. Америке нравился герой Метью Печкин.
Он делался нарасхват; упоминался в телесюжетах и в печати. Происходила
обыкновенная в таких случаях цепная реакция: исходный пузырек события уже не
имел значения; он раздувался усилиями миллионов людей--потребителей
новостей, часто вне их собственной воли. Чем больше произносили имя Печкина,
тем громче оно звучало и делалось неоспоримей, а потому произносилось еще
чаще. Пузырек славы раздувался в аэростат и плыл над страной, толкаясь в
стаде с подобными ему раздутыми сооружениями... Матвей уже замечал, что
думает о Печкине в третьем лице; это того -- знаменитого склоняли повсюду.
Как это Америка жила раньше без столь необходимого персонажа?

В газетах попадались карикатуры, в которых Печкин с
зонтиком--пистолетом обращал в бегство торговцев наркотиками и прочих
нехороших "бэд гайс"; даже побеждал химеры инфляции и национального
дефицита.
И только в русской газете один известный своим злопыхательством
очеркист упоминал Чехова и обывателя, ставшего знаменитым лишь потому, что
дуриком попал под тарантас. Конечно появилась кукла и эскиз --
'Метью--Рейнджер'; их в спешном порядке стали штамповать на майках, штанах,
на
коробках с геркулесовой кашей...
В эти дни -- кто только ни посещал Печкина. Больничная его палата
превратилась в зал приемов. Марвин Фукс принес поздравительный адрес от
фирмы; сообщил об успехе корабельного расчета и приятную новость о повышении
Печкина по службе. Фукс разрешал не стесняться и упоминать "нашу Компанию" в
интервью без всякого смущения. Появлялись и цепкие адвокаты; каждый
конфиденциально убеждавший Матвея подать иск на город Нью--Йорк, сначала --
миллионов на двадцать.

Однажды, с букетом алых роз, явилась пожилая русская дама со страшно
знакомыми глазами. Матвей не сразу узнал в ней первую, еще институтских
времен, краткосрочную жену Софку, которую он не видел с России. Софка быстро
освоилась и вела себя будто они виделись только вчера. Она измазала Матвея
пудрой и помадой и, пока оттирала, говорила, смеясь:
-- Прости, тяжелая косметика, как понимаешь, нужна от врага, который
разглядит дефект и в королеве красоты. Для тебя бы я не штукатурилась,
поверь. Ты--то меня любишь ( я знаю, -- продолжала она. -- Сейчас ты
свободен и -- какое совпадение -- я тоже! То есть, практически, могу быть
свободна в любую минуту...--

Все побывали у него, кроме Сюзи, которая, хотя и виделась не раз в
толпах визитеров, но никогда не осуществлялсь. Он ей звонил, оставлял
послания на автоответчике, довольствуясь ее записанным на пленку голосом. В
день, когда Матвей выписался из госпиталя; стоял в круге провожающих людей и