"Владимир Пирожников. На пажитях небесных" - читать интересную книгу автора

борьбе с невзгодами и труде. В конце Регина помолчала и добавила: "Иногда
я очень хочу, чтобы Стеф куда-нибудь провалился со всеми своими опытами!".
Мне запомнились эти слова, убежденно и страстно сказанные в глубинном
отсеке станции, где под слоем камня, бетона и стали жгучим беспокойным
угольком светился красный комбинезон. Не помню точно, что я возразил
Регине; кажется, я просто не поверил ей. Для меня тогда гораздо более
очевидным было то, что Регина стремится превратить Минского в злого гения,
ибо таким он явно возбуждал в ней сильные чувства. Этот дилетантский
психоанализ вполне удовлетворил меня, и только потом, много позже, я
вычитал у Чарлза Сноу, что чаши добра и зла действительно находятся в
руках ученых, но некоторые из них считают, будто "эта тяжелейшая ноша
незаслуженно взвалена на их плечи. Они хотят только одного - делать свое
дело". Может быть, к такого рода ученым принадлежал и Минский; но к тому
времени они с Региной уже расстались, практически вопрос был снят, а над
проблемами философскими комиссару ООН, работающему в одном из секторов
Пояса, задумываться просто некогда.
Теперь, однако, отвлеченные идеи показывали свою силу; они порождали
реальность, причем самую грубую, с уголовным оттенком. Камни, превращенные
в хлебы, думал я, безопасны лишь в книгах; будучи материализованы, они
становятся взрывчаткой, поводом для столкновений и катастроф. Обыкновенные
земные люди берутся за дело, которое всегда требовало божьей мудрости. При
этом они, конечно, не могут обойтись без споров, взаимных проклятий и
ожесточенной борьбы. Неужели, думал я, эти два года ничего не изменили, и
Регина только для того сблизилась с брейкером, чтобы добиться победы над
Минским? Эта мысль не отпускала меня до самой Амброзии, но я, однако,
ничего не сказал Мейдену. Да и что я мог сказать? Что катастрофы на
биостанциях вызваны желанием одной женщины вернуться к прежнему
возлюбленному? Или что дела, которые вытворяет рыскающий в Поясе брейкер,
- это просто "аргументы" в одном философском споре.
Хуже всего, что я в конце концов сам запутался. Когда я вспоминал слова
Минского, мне казалось, что все стоит на своих местах, наука борется за
гуманизм и человечество движется ко всеобщему благополучию. Но стоило мне
встать на точку зрения Регины, как открывались такие катастрофические
бездны, в которых могли сгинуть не только несколько биостанций, но, может
быть, и вся цивилизация. Приближаясь к Амброзии, я не знал, выступаю ли я
при этом спасителем человечества или тем, кто толкает его в пропасть. Так
или иначе, я не ждал от Амброзии ничего хорошего. Мне теперь даже трудно
было поверить, что благодаря успеху программы "Скайфилд" этот астероид мог
стать для человечества вратами в рай. Даже внешне Амброзия мало подходила
для столь радостного места. Все углистые астероиды необыкновенно темны,
это самые мрачные объекты в Солнечной системе. Двухсоткилометровая
косматая глыба Амброзии, растущая на экране как медленный черный взрыв,
скорее походила на вход в преисподнюю, чем в райские кущи.
Один из бытовых отсеков биостанции пышно именовался "Отель Амброзия".
Пахарь зарегистрировался там под чужим именем и вселился в номер, который
заранее был подобран так, чтобы, выходя из него в любую сторону, брейкер
обязательно проходил мимо комнаты, занимаемой нашим человеком. В номере
Пахарь пробыл недолго. Как было установлено, он проглотил две таблетки
успокаивающего средства и запил их стаканом минеральной воды. Затем
спустился в холл и спросил у портье, какой марки компьютер используется на