"Таисия Пьянкова. Черная барыня" - читать интересную книгу автора

грешная душа и теперь, на чужих глазах, корчится она в страшных муках
больной совести...
Все шире расходился круг ее мучительной пляски, все больше теснила
черная барыня ошарашенных страхом гостей...
Тишина в угловухе гробовая. Слышны были только лишь мерные удары внутри
ее кованного тела, будто бы в нем бился маятник тех самых часов, которые
неумолимо отсчитывают последние минуты перед страшным судом...
Никто больше не смел ни охнуть, ни за сердце схватиться. Только все,
шаг по шагу, теснили друг дружку, отступали к стенам.
Кто знает, ни принудила ли бы всех их черная барыня полезть на стены,
если бы да кому-то не посчастливилось нащупать за собою дверную ручку?
Будучи уже за порогом, счастливец этот вдруг заорал в такой раздор, что
Ермолай-дворник, который, после бессонной ночи, малость придремал в своем
закуте, с лавки свалился. И почуял тогда Ермолай, что у него даже под
коленками вспотело, зато надсадная боль от спины отлегла...
Много чего в ту февральскую ночь было перебито да переломано в
Сигарихином доме. Много повысажено дверей, повыхлестано высоких окон.
Правда, спасибо очумевшим гостям за то, что они, ненароком, высвободили
из-под замка Демьянову невесту, Настену Красикову. Однако ничего не
понимающую свободуху ошалевшая толпа тут же закрутила, завертела и прямо
раздетой вынесла вон из дому на февральский буран. Хорошо, что Настену
какой-то кучер узнал, да в тулуп свой закутал, да в Яровое доставил. А то бы
девка вряд ли в Сигарихин-то дом пожелала воротиться.
До крайности задуренные многими в Алефиных хоромах переходами, темными
да глухими закутами, гости в ту ночь настолько порастеряли мозги, что и
неделю спустя никто из них путем ничего не сумел ответить властям. Зато все
в один голос твердили, что будто бы к переполоху в доме добавились еще
какие-то завывания да крики, которые явно исходили из каменного Алефиного
подполья...
Почему, спросите, власти ввязались в этот случай? Да потому, что пропал
Демьян Стеблов. С тех самых Алефиных именин кузнеца никто больше не видел.
Настена от такого горя вроде бы не в себе сделалась. По дворам начала
ходить, о женихе у всех справляться. А то и безо всякого спроса шла
заглядывать в стайки, в кладовки... даже в колодцы. В ней было столько много
горя, что даже собаки и те на нее не рыкали. Эта самая псовая терпеливость и
подняла что в Яровой, что в Раздольном нешуточный ропот: дескать, собаки и
те страдают за невесту, а отец, чуть ли не главный виновник дочерней беды,
сидит сложа руки...
Волей-неволей, а подняться Гавриле Красину пришлось. Пошел он до
властей. Ну и что? Покуда у него звенело в кармане, топтали законники Алефин
двор, дом Сигарихин сизые молодчики обшаривали, но сколь ни лазили, входу в
каменное подземелье так и не нашли. Выспрашивали об нем всех работников, и
вместе, и порознь. Те отвечали-указывали: Мартын, как говорится, за овин,
Егор за бугор, а что Евмен-егоза - за темные леса... Настена и та ничего
определенного насчет подземелья сказать не могла, хотя разговаривала с
властями умно, даже рассудительно. Когда же исправник заговорил с нею
впрямую о пропавшем кузнеце, она вдруг насторожилась, подумала да и
воскликнула себе:
- Чего же это я? Ищу где попадя. Его же только Алефа спрятать могла...
На этом выводе и зачикнуло Настену. Тут она и определилась в том, что