"Керен Певзнер. Любитель разговорного жанра" - читать интересную книгу автора

8.30 до 16.00". Вот так. Видимо, мне никак не удавалось привыкнуть к мысли,
что стала таким солидным и серьезным человеком. Те, кто впервые читали эту
табличку, наверное представляли себе мымру лет пятидесяти с тщательно
уложенными седыми волосами, неприступную, в роговых очках. По моему
скромному разумению, справедливо лишь последнее - на работе я действительно
неприступна (или стараюсь быть таковой). А в остальном - ничего подобного. В
тридцать четыре года я выгляжу на двадцать пять (так говорят, и я хочу в это
верить), у меня плоский живот, длинные ноги (сто семь сантиметров).
Некоторые излишки на бедрах только придают пикантность. А очки мне идут.
Я родилась в Санкт-Петербурге, где и сейчас живут мои родители. А сама
я живу в Ашкелоне, маленьком уютном городке на берегу Средиземного моря. Мы
здесь уже восемь лет. Мы - это я и моя дочь четырнадцатилетняя Дарья-Далья.
Далья - это по-израильски.
Еще в России я хорошо знала английский, а в Израиле мне легко дался
иврит. Поэтому года через два после приезда я уже работала в солидном
учреждении с длинным названием "Бюро по приему и распределению новых
репатриантов из стран диаспоры". Я проработала в Бюро около пяти лет и
наконец решила выйти на вольные хлеба - надоело зависеть от начальников,
хотела быть себе хозяйкой. Да и Дарья требовала больше внимания.
Я открыла частную контору - перевожу на иврит и английский дипломы,
метрики, трудовые книжки. Кроме того, я, естественно, за дополнительную
плату бегаю с клиентами по разным инстанциям, перевожу все, что говорят
чиновники, составляю письма и исковые заявления. Я называю себя "писцом на
базаре", который в средние века сидел на людном месте и кричал: "А вот кому
письма писать, прошения нашему эмиру, великому и милосердному?" Судя по
количеству новоприбывших и способностям большей их части к языку иврит,
работа у меня будет еще долго. Стоят мои услуги недешево - я работник
квалифицированный, не зря же протрубила пять лет, изучая подзаконные акты.
Да и репатриант нынче пошел не тот. В начале девяностых люди приезжали,
бросив все: ни квартиры продавать не разрешали, ни доллары вывозить.
Нынешний потенциальный репатриант приезжает сначала погостить, потом продает
квартиру, отсылает багаж и прибывает сам, не забыв получить по-прибытии
денежное довольствие в аэропорту Бен-Гуриона. А здесь быстро понимает, что
жизни туриста и нового репатрианта отличаются друг от друга, бездушные
израильские чиновники говорят только на иврите, везде нужно подписывать
черт-те что непонятное. И вот тут на сцене появляюсь я. Я начинаю опекать
моих клиентов как добрая нянька, только что сопли у них не вытираю. Конечно,
мои услуги стоят дорого, но сколько я им сохраняю здоровья, времени и денег,
оберегая от ошибок и необдуманных поступков! А человек, живущий на пособие,
ко мне не обратится, у него проблемы маленькие - ежемесячно двадцать
восьмого числа деньги поступают на его счет в банке.
Я медленно шла по длинному коридору. Взгляд скользил по давно закрытым
дверям многочисленных офисов. Здание, в котором разместилось мое агентство,
временами напоминало ильф-и-петровскую Воронью слободку - из-за массы
крошечных заведений, снимавших тут помещения: и маклерская контора, и
кабинет психотерапевта, и гомеопатическая аптека, и Бог знает, что еще.
Большую часть обитателей слободки я знала в лицо, но близко ни с кем не была
знакома.
Я вышла на улицу и направилась в ближайший дворик - там обычно стоит
моя старенькая "Сузуки" (та еще машина, но поменять ее - дело даже не