"Медовый месяц" - читать интересную книгу автора (Дженкинс Эми)Глава одиннадцатаяВ субботу я осталась не у дел. Считалось, что Мак в городе, потому-то Дел и организовала мой девичник за две недели до свадьбы. Но теперь Мак не приезжал – поскольку уже приехал, – Эд отправился в Кумберленд взглянуть на какой-то сад, который был открыт всего лишь раз в год, а я сходила одна на дневной сеанс в кино и потом в сгущающейся темноте вернулась домой. Я шла мимо особняков и в одном ряду освещенных окон увидела, как девочки, готовясь к выходу, толкутся у зеркала—волосы зачесать наверх, нет, вниз, твой топик, мой топик, эти туфли, те туфли, можно взять твои румяна? О боже, ностальгия – так наряжаться, чтобы надраться сидра на верхнем этаже автобуса! Кем я прикидываюсь сегодня? Я сделала небольшой крюк, чтобы пройти мимо дома Дел: меня изумило, что у нее в окнах горел свет, а шторы были опущены. Изумило, потому что, в конце концов, это был субботний вечер. Даже когда я тусовалась по ночам, это всегда оказывался четверг, или воскресенье, или еще какой-нибудь неподходящий день. По-моему, субботний вечер – это один из городских мифов: да, конечно, по улицам шляется немало иногородних, но лично я считаю, что подавляющее большинство лондонцев тихо-мирно сидит за опущенными шторами, фантазируя, что все остальные отправились куда-то веселиться, поскольку сегодня субботний вечер. Но Дел к вышеперечисленным не относится. Когда дело доходит до того, чтобы оттянуться, субботний вечер для нее ничуть не хуже любого другого. Я позвонила в дверь. Никто не откликнулся. Но свет определенно горел. Я снова позвонила. Никакого ответа. Меня заело. Я достала мобильник и набрала номер. Примерно через сотню звонков она взяла наконец трубку. – Что? – услышала я. – Я стою у твоей двери. – А я на крыше, – сказала она. – Черт возьми, что ты там делаешь? У Дел квартира с выходом на крышу, и она пытается выдать кусок крыши за сад, для чего посадила между труб несколько базиликов, которые продаются в супермаркете. Но она не вылезает туда даже в солнечную погоду, а нынче вечер выдался холодноватый. – Раздумываю, не прыгнуть ли вниз. – Не делай этого, – сказала я. – Брось мне ключ, я поднимусь и успокою тебя. Через какое-то время ее голова появилась прямо над ограждением, а еще мгновение спустя к моим ногам упала большая связка ключей, прикрепленных к одной из тех роскошных упаковок из-под презервативов, что были в моде в восьмидесятые годы. Когда я поднялась, ее лицо показалось мне несколько красным. – Морковная косметическая маска сдирает кожу, – прокомментировала я. – Ха-ха, – ответила она, но без обычной своей едкости и запрыгнула на невысокую стенку, отделявшую ее крышу от следующей. Она смотрелась там несколько рискованно, но перед ней, по крайней мере, открывался великолепный вид – заходящее солнце. – В чем дело? – спросила я. – Я провожу вечер дома, – ответила она, как могла бы сказать Линда Маккартни: я ем бифштекс с жареной картошкой.[34] Я фыркнула. – Почему ты не проводишь его, как все остальные, на диване? Я присела на ненадежную черепицу и огляделась. Вокруг было множество труб, очень в духе старого Лондона, действительно иной мир. Я ожидала, что вот-вот откуда-нибудь выскочит Дик Ван-Дайк[35] и пройдется колесом в воздухе, не касаясь земли руками, как они это делают в мюзиклах. – Флора все-таки приедет на свадьбу, – проговорила я, чтобы что-то сказать. Я знала, что не стоит Дел ни о чем спрашивать, – она все равно не скажет. Не любит признавать чью-либо человечность. Я сказала Дел, что Флора позвонила и сообщила, что ее встреча с невестой – любительницей фэншуй прошла не лучшим образом и ей кажется, что ее вряд ли наймут, так что в среду, как и предполагалось раньше, она будет в Лондоне. – Да? – проговорила Дел. Эта новость ничуть ее не тронула. – Флора просила у меня твой номер телефона, – продолжала я, – не знаю зачем – возможно, хочет вдвоем с тобой устроить для меня сюрприз или еще что. Дел пожала плечами. – Не позволяй ей лезть из кожи, – сказала я. Она снова пожала плечами, а потом проговорила: – Значит, вот так ты меня успокаиваешь? – А с другой стороны, Мака не будет, так что ты в полной безопасности. Он уезжает на Ямайку на какую-то конференцию. Дел не пожала плечами и вообще никак не отреагировала, даже не моргнула. И тогда я поняла. – О нет! – воскликнула я. – Только не это! – Наверное, я выкрикнула это еще раз и схватилась за голову. – Он сказал, что позвонит, – прошептала Дел. – И не собирается, – сказала я. – Почему? Я сделала неопределенный жест и беззвучно, как карп, открыла и закрыла рот, не зная, с чего начать. Наконец начала так: – Маку некогда звонить. Маку не до отношений – он слишком занят отношениями с… с собственным «я». У него нет времени. Нет места. Нет пространства. Не верится, что я веду такой разговор с тобой. Яйца учат курицу. – Никогда не понимала этого выражения, – ответила Дел. – Он – не – тот – мужчина – от – которого – ждут – звонка, – проговорила я голосом робота из детской передачи. – Это напоминает мне один фильм, где крутой полицейский приходит поговорить с парнем, который балансирует на краю небоскреба, и в конце концов полицейский говорит: «Валяй убей себя, жалкое дерьмо!» – и почему-то это заставляет парня передумать. – Да, – сказала я, – именно так. Ты не думала лечиться? Пару лет назад я сама посещала довольно приятную женщину-психиатра. – Я дам тебе номер моего психиатра, – проговорила я, думая, что мои шансы достучаться до Дел минимальны, но внушение могло подействовать, как луч надежды на темном пейзаже ее сознания. – Она объяснит важнейшие факты из жизни твоего бесценного мужчины. – Значит, тебя она вылечила, – сказала Дел, и я испугалась, уловив в ее голосе сарказм. Я заметила, что играю с ключами, снова и снова открывая и закрывая коробочку. Она была пуста. – И некоторые факты о навязчивых состояниях, – добавила я. – Мак смешит меня, – проговорила Дел. – Мак шутил? – Нет, просто смешит меня всем, что делает. – Значит, ты в некотором роде смеешься над ним? – Он не такой, как все. Когда становишься старше, разве ты не замечала, люди все больше и больше становятся одинаковым? – Унылая улыбка. – Я запишу тебя на прием, – сказала я. И записала. Не знаю, чем там все кончилось. Не знаю даже, ходила ли Дел к психиатру. Знаю только, что с крыши она не прыгнула. Она несколько раз повторила, что прыгнет, пока я не напомнила ей, что по телеку показывают «Звезды в твоих глазах»[36] – и она довольно быстро спустилась на землю. Когда я пришла домой, позвонила Флора и сказала, что собирается прилететь в Лондон в субботу утром, в день моей свадьбы. Она рассчитала, что при попутном ветре самолет прибудет около десяти, так что к половине двенадцатого она как раз успеет в зал регистраций. Я долго, до хрипоты, жаловалась на несправедливость. Коснулась непредсказуемости попутных ветров, но в основном напирала на то, что она – единственный член моей семьи и главный для меня человек во всем мире. Все без толку. – Я твоя сестра, а не мать, – сказала она. – Ты не собираешься снова полечиться? – Флора прошла курс в шестнадцатилетнем возрасте и с тех пор вздохнуть не может без психиатрии и психоанализа. – Нет, – сказала я. – Я не собираюсь снова лечиться. Я собираюсь благополучно выйти замуж. – Молись о попутном ветре, – ответила она. Флора не сомневалась, что работа по устройству фэншуй-свадеб станет ее пропуском на лос-анджелесскую сцену. Когда Флора повесила трубку, я и сама задумалась, не прыгнуть ли с крыши, но вместо этого легла спать, а когда утром проснулась, надо мной склонился Эд с подносом, на котором стоял завтрак и букетик цветов. – А теперь поедем на могилы, – сказал он. Родители Эда были похоронены рядом на кладбище в Стритхэме, и Эд любит два-три раза в год навещать их. Первый раз он взял меня с собой вскоре после того, как сделал предложение. Грядущее испытание страшно меня переволновало – мне еще никогда не назначали свидание, которое включало бы посещение моих будущих свекра и свекрови, покоящихся на глубине шести футов под ногами. Поначалу я сомневалась, стоит ли мне одеваться в черное или нет. Я примерила нарядов пятьдесят и в конце концов, роясь в ящике комода в поисках туфель, потянула себе спину. Выезд пришлось отменить: я не могла даже стоять прямо, пришлось на следующей неделе показаться остеопату. – Все это очень интересно, – задумчиво проговорил Эд, пока я в муках валялась на полу. – Я искала туфли, – сказала я, – в этом нет ничего интересного. – А где похоронены твои родители? – спросил он. – Их разметало над Мексикой, – ответила я. – Они погибли в авиакатастрофе… – Он, конечно, знал об этом. – И у них нет могилы? – Нет, – сказала я. – Все случилось потому, что на этой неделе я не плавала. Я всегда растягиваю спину, если какое-то время не поплаваю. – А-а, – проговорил он, – вот как? Когда мы через две недели все-таки добрались до могил, мы совсем неплохо провели время. Кладбище с двумя симметричными часовнями у ворот выглядело очень мило. Эд занялся цветами на могилах – он ухаживал за розовым кустом, который там вырастил, – а я почтительно стояла рядом и старалась думать о гниющих в земле свекре со свекровью. Потом мы прошлись вокруг, рассматривая надгробья и оживленно читая имена: «Ой, смотри – две сестры, Энид и Этель, умерли на девятом десятке», – но некоторые потрясали: «Боже мой! Этот мальчик умер в одиннадцатилетнем возрасте» – и прочее в таком же роде. Потом Эд сказал: – По-моему, медовый месяц надо провести в Мексике. – Я тут же поняла, к чему он клонит. – Почтим таким образом память твоих родителей. – Эд, – сказала я, – мне эта мысль не кажется удачной – на медовый месяц открыть банку с червями. Я никогда не была по этому поводу в Мексике или хотя бы рядом с ней. – Не обязательно с червями, – ответил он. – Возможно, это банка… с бобами. – Печеными? – Жареными. – Но, конечно же, не с восхитительным бобовым пюре. – Можно вырастить бобовый стебель, – предложил он. – А не лучше ли прекратить эту ерунду? – спросила я. – Мексика не кажется мне хорошей идеей. – Выбор – это дело жениха, верно? – сказал Эд. – Я должен увезти тебя неизвестно куда. – Эд, – сказала я, – брось эти шуточки. – Положись на меня, – ответил он. Начиналась осень, и листва была рыхлой, а кладбище было огромное. Казалось, оно простирается все дальше и дальше, становится все более и более диким. Эд сказал, что ему невтерпеж, и поволок меня в кусты – я сопротивлялась, но потом позволила себя поцеловать у какой-то статуи ангела, и он чуть не вдавил меня в мраморное крыло и целовал так неистово и нежно, что я сказала: – Ладно, я полагаюсь на тебя. – Взгляни, – сказал он, и я увидела прекрасные холодные белые глаза ангела, взирающие на меня с бесконечной безмятежностью. – Это твой ангел-хранитель. Мы снова стали целоваться, но когда я открыла глаза, то увидела, что к нам приближается какой-то тип, не иначе как могильщик, с киркой на плече. Я вырвалась из Эдовых объятий и побежала. Эд бросился за мной. Я безумно петляла между могил, но он все-таки поймал меня. Как всегда. Надеюсь, могильщик не счел наше поведение непристойным. Потом мы нашли чайную и поели сдобных булочек с изюмом. Так что теперь, когда Эд говорит: «Поедем на могилы», я вспоминаю о сдобных булочках и говорю: «Поедем». Мы, как обычно, хорошо погуляли, я рассказала ему про Флору, и он не пытался углубляться в мою досаду. Эд рассказал, как ходил покупать билеты в Мексику и про все купленное им снаряжение. Особенно его вдохновил какой-то шприц для извлечения жал насекомых. Когда он предложил мне взять с собой рюкзак, я возразила: – Ведь это медовый месяц! Я надену туфли на высоком каблуке и возьму подобающий случаю багаж, – но спорить мы не стали. После чайной мы решили взять напрокат видеокассету, пойти домой и посмотреть ее в постели. Возвращаясь домой, Эд заблудился, поехал, чтобы избежать пробок, каким-то новым путем, но я жаловаться не стала – и даже не посоветовала ему спросить дорогу (я читала где-то, что, спрашивая дорогу, мужчина-охотник рискует утратить часть своей мужской силы). Дома мы приготовили себе поесть, слушая музыку в приветливой тишине, а когда легли в постель, я сказала: – Я рада, что выхожу за тебя. В среду позвонила Делла, и голос ее звучал поистине радостно – совсем другая женщина. Она сказала, что хочет взять меня на предсвадебный жюж. – Ты явно сходила к психиатру, – сказала я. – Да, – ответила она. – Пообщалась. Как оказалось, жюж включает в себя множество ужасно красивых процедур, и истязатели в белых одеждах вопрошали: «Собираешься провести отпуск в каком-нибудь милом местечке?» Когда мы на конечном этапе, самом спокойном, попали в парилку, из тумана постоянно возникали женщины с гладкими бедрами и говорили что-то вроде: «Ты не представляешь, что мне пришлось испытать, – не представляешь». – Замужняя жизнь, – шепнула мне Делла. – Флора звонила? – Да, – с подозрением ответила я, – звонила. Она прилетит только в день свадьбы. – И больше она ничего не сказала? – Ничего, а что? – ответила я. – Ты с ней говорила? Хотите устроить какой-то сюрприз, да? Бомбу с конфетти? – М-м-м… ну да, – сказала Дел. Наш разговор прервался, и мы перешли в сауну. – Ты не хочешь рассказать Эду про Любовь-Всей-Твоей-Жизни? – вдруг спросила Дел. – А зачем? – Затем, что во время церемонии, когда тебя спросят, не знает ли кто-нибудь каких-либо препятствий данному браку и все такое… – Угу, – сказала я. – А что я должна рассказать Эду? Что был такой парень, с которым я провела ночь, которого на самом деле совсем не знаю и с которым мы никогда больше не виделись, и я так и не избавилась от него, и он все еще живет в моей душе, и все это, вероятно, сложный защитный механизм, чтобы удержать меня от отношений с людьми, которые рядом? – Почему бы и нет? – Или рассказать ему, что есть какой-то парень, которого я втайне считаю своим суженым? Что я ни к кому, включая Эда, не испытываю тех чувств, какие питала к нему? Что, когда впервые встретила его взгляд, это было как удар под дых? Что, если бы я задумалась о том, что потеряла, – действительно задумалась, – я бы плакала и плакала и не могла остановиться? – Успокойся, – сказала Дел. – Или рассказать, что когда думаю о том, как он выглядит, а особенно о его синих глазах и о том, как он закатывал до локтей рукава рубашки, и как произносил слова, и… Рассказать, что до сих пор чувствую боль в груди, думая об этом уже семь лет? Я должна рассказать ему все это, да? Ты так считаешь? – А ты действительно все это чувствуешь? – спросила Дел, вдруг забыв про свои обычные подковырки. Я вздохнула, как паровоз. – Серьезный вздох, – сказала она. – Или рассказать, – проговорила я чуть-чуть спокойнее, – что всего два года назад я проснулась среди ночи и целый час плакала, ясно поняв, что уже никогда не увижу этого человека? Небольшая пауза. Трепетная тишина. Мы с Дел нередко шутили насчет Алекса, но никогда раньше я не говорила о нем вот так. – Как будто просыпаешься ночью и наверняка знаешь, что сейчас умрешь, – сказала Дел. – Ты ощущала это? – спросила я, слегка потрясенная. Дел не из тех, кто понимает в подобных чувствах. – Да, – сказала она. – Скажи Эду правду. – Я сама не знаю правду, – ответила я. Разговор на время прервался, когда мы перешли в джакузи. Потом Дел сказала: – Если ты чувствуешь все это к Алексу, по-моему, ты должна разыскать его. – Как? – спросила я. – Я даже не знаю его фамилии. – Допустим, такой способ есть, – проговорила Дел, просто чтобы продолжить разговор. – Я бы не смогла. – Почему? – Возможно, он облысел, растолстел, женился и у него восемь детей. Или еще хуже – выглядит великолепно, и у него серьезный роман с какой-нибудь супермоделью. – А если нет? Я задумалась, а потом сказала: – Главное здесь следующее: он сам бы меня разыскал, если бы хотел. – И все-таки ты должна что-то сказать Эду – не унималась Дел. – Зачем? – снова спросила я, не поддаваясь ее настойчивости. – Ведь это же не по-настоящему, правда? Все это не по-настоящему. Просто какая-то глупость у меня в голове. С каких пор это стало настоящим? Она не ответила. – Во всяком случае это не препятствие браку, – проговорила я. – Если тебе нужно законное препятствие, загляни в мою коробку из-под сигар. – А что там? – спросила Делла. – Моя клятва, – многозначительно проговорила я. Она ничего о ней не спросила. Мы посидели немного молча, а потом я сказала: – Думаю, в зале регистраций они не спросят об этом – ну, насчет препятствий? – Надейся, что нет, – ответила Дел. По пути домой она сказала, что теперь нам нужно зайти в текила-бар – вывести оставшиеся токсины. Через полчаса там появился делового вида классический красавец в костюме – совсем не Деллин тип – и по-хозяйски обвил ее рукой. Делла засияла, рот до ушей. Он показался мне довольно милым типом и якобы работал с компьютерными технологиями. Когда он отошел к стойке за выпивкой, я заметила Делле, что это не ее тип, а она сказала, что он беглый осужденный, его приговорили к пожизненному заключению, но он уже два года в бегах, у него фальшивые документы, работа и все прочее. – И за что же он сел? – За убийство, – ответила она. – Но это из тех случаев, когда на самом деле виноват был не он, а его товарищ. Он-то милый. Не беспокойся. Совершенно безопасен. – Угу, – сказала я. – Где ты его подцепила? – В очереди к психиатру, куда ты меня послала, – ответила она и, чуть помедлив, добавила: – Насчет психиатра ты оказалась права. Она действительно знает свое дело. |
||
|