"Владимир Федорович Петров. Всплытие " - читать интересную книгу автора

телеграфировать государю о досрочном вводе в строй Черноморской эскадры
первой подлодочки - окунемся уж как-нибудь, порадуем державного вождя флота.
В машинном отделении кондуктор Горшков взъелся на моторного
квартирмейстера 1 статьи Павла Бордюгова, вестового Несвитаева:
- Почто давеча масло в циркуляшке не проверил? Внушал я тебе? Видно,
креста на тебе нет.
- Крест не обязательно, - возражает тот, - лишь бы бог в душе был.
- В душе, говоришь? Ну погоди, возвернемся с морей, ужо я тебе
организую в бога душу!
Кондуктор последнюю фразу шепчет яростно, но воровато озирается и
осеняет рот крестным знамением: ругань, божба на военном судне, тем более на
лодке - ни-ни!
Сверху, в круглом проеме входного люка черным лаком сверкнули модные
узконосые, на низком каблуке, штиблеты, и сам капитан-лейтенант Белкин
явился в лодке - щеголеватый, с лихо закрученными вверх усами. Глянул из-под
короткого нахимовского козырька фуражки искристо и шало, бодро спросил:
- Ну что, водяные черти, нырнем?
Встретился с нехорошим взглядом инженера Несвитаева, нимало не
смущаясь, добавил:
- Представляешь, Алеша, нас в городе, оказывается, вот уже неделю, как
зовут водяными чертями. И почему? Недавно у вокзала, за ночлежкой некоего
Кассиди, нашли убитую девицу. Так одна бабка на базаре заявила: дело рук
водяных чертей с самотопа-нырялки. И весьма убедительно аргументировала
обвинение: какой, мол, порядочный человек полезет под воду - только
головорез отчается на такое! И весь город подхватил: "водяные черти".
Завотрядом говорил пустяки, а сам выжидающе глядел на инженера.
- Николай Михайлович, нельзя с такой неисправностью погружаться, -
честно сказал Несвитаев.
- Все то, что гибель нам сулит, для сердца смертного таит неизъяснимы
наслажденья, - небрежно обронил Белкин. - По местам стоять, со швартовых
сниматься!
Отдав команду на выход в море, Завотрядом направился в корму к
матросам, - невозмутимый, самоуверенный. Но кто-кто, а Несвитаев знал: на
душе у Николая Михайловича сейчас скверно.
"Лосось" никак не хотел уходить под воду. Весь водяной балласт принят,
но лодка словно зацепилась горбом рубки за свод моря. А море сегодня
красивое на редкость, будто не декабрь стоит, а ранняя осень - не шелохнется
густо-синяя пелена его. С катера-отметчика и неуклюжего киллектора-спасателя
(черти его по воле Вирена принесли!) десятки пар глаз с любопытством и
тайным, может быть, злорадством следят за тщетными попытками водяных чертей
нырнуть. Смехота! Выпуклый глаз перископа затравленно озирается по сторонам,
порою в его зрачке яростно вспыхивает пойманный солнечный зайчик.
- Ну что, лавровенчанные, погрузимся мы нынче, или нет?
В голосе самолюбивого Белкина - вибрация туго натянутой струны.
Андреев, командир лодки, молчит. Несвитаев зло шлепнул перчаткой по
гильзе "минимакса", огнетушителя.
- Я же предлагал, Николай Михайлович, бросить дополнительно в трюм
тонну чугунок: черноморская вода гораздо плотнее балтийской.
- Тэ-экс, - Белкин задвигал желваками скул, - принимать воду в трюм!
- Николай Михайлович! - взмолился Андреев. - Принимать воду в трюм!