"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

дверь накидывай, чтобы не клянчил, - у меня все просчитано в уме при
первом же взгляде. Как у шахматистки. Я поэт. Некоторые любят слово
"поэтесса", но смотрите, что нам говорит Марина или та же Анна, с которой
мы почти что мистические тезки, несколько букв разницы: она Анна
Андреевна, я тоже, но Андриановна. Когда я изредка выступаю, я прошу
объявить так: поэт Анна - и фамилия мужа. Они меня слушают, эти дети, и
как слушают! Я знаю детские сердца. И он всюду со мной, Тимофей, я на
сцену, и он садится за тот же столик, ни в коем случае не в зрительном
зале. Сидит и причем кривит рот, горе мое, нервный тик. Я шучу, глажу Тиму
по головке: "Мы с Тамарой ходим парой", - и некоторые идиоты организаторы
начинают: "Пусть Тамарочка посидит в зале", не знают, что это цитата из
известного стихотворения Агнии Барто.
Конечно, Тима в ответ - я не Тамарочка, и замыкается в себе, даже не
говорит спасибо за конфету, упрямо лезет на сцену и садится со мной за
столик, скоро вообще меня никто не будет приглашать выступать из-за тебя,
ты понимаешь? Замкнутый ребенок до слез, тяжелое выпало детство.
Молчаливый, тихий ребенок временами, моя звезда, моя ясочка. Ясненький
мальчик, от него пахнет цветами. Когда я его крошечного выносила горшочек,
всегда говорила себе, что его моча пахнет ромашковым лугом. Голова его,
когда долго не мытая, его кудри пахнут флоксами. Когда мытый, весь ребенок
пахнет невыразимо, свежим ребенком. Шелковые ножки, шелковые волосы. Не
знаю ничего прекрасней ребенка! Одна дура Галина у нас на бывшей работе
сказала: вот бы сумку (дура) из детских щек, восторженная идиотка,
мечтавшая, правда, о кожаной сумке, а ведь безумно тоже любит своего сына
и говорила в свое время, давно тому назад, что у него попка так устроена,
глаз не оторвать. Теперь эта попка исправно служит в армии, дело уже
кончено.
Как быстро все отцветает, как беспомощно смотреть на себя в зеркало! Ты-то
ведь та же, а уже все, Тима: баба, пошли, говорит мне сразу же по приходе
на выступление, не выносит и ревнует к моему успеху. Чтобы все знали, кто
я: его бабушка. Но что делать, маленький, твоя Анна должна денежку
зарабатывать (я себя ему называю Анна). Для тебя же, сволочь неотвязная, и
еще для бабы Симы, слава Богу, Алена пользуется алиментами, но Андрею-то
надо подкинуть ради его пяты (потом расскажу), ради его искалеченной в
тюрьме жизни. Да. Выступление одиннадцать рублей. Когда и семь. Хотя бы
два раза в месяц, спасибо Надечке опять, низкий поклон этому дивному
существу. Как-то Андрей по моему поручению съездил к ней, отвез путевки и,
подлец, занял-таки у бедной десять рублей! При ее больной безногой матери!
Как я потом била хвостом и извивалась в муках! Я сама, шептала я ей при
полной комнате сотрудников и таких же бессрочных поэтов, как я, я сама
знаю... У самой матушка в больнице, уже какой год...
Какой год? Семь лет. Раз в неделю мука навещать, все, что приношу, съедает
тут же жадно при мне, плачет и жалуется на соседок, что у нее все съедают.
Ее соседки, однако же, не встают, как мне сообщила старшая сестра, откуда
такие жалобы? Лучше вы не ходите, не баламутьте тут воду нам больных. Так
она точно выразилась. Недавно опять сказала, я пришла с перерывом в месяц
по болезни Тимы: твердо не ходите. Твердо.
И Андрей ко мне приходит, требует свое. Он у жены, так и живи,
спрашивается. Требует на что? На что, спрашиваю, ты тянешь у матери,
отрываешь от бабушки Симы и малышки? На что, на что, отвечает, давай я