"Новая космическая опера. Антология" - читать интересную книгу автора (Азаро Кэтрин, Гарсиа-и-Робертсон Родриго,...)

Глава 7 (2392 н. э.)

Длиннолап совершенно смутился, оказавшись в помещениях, куда «желтый» привел его. Пугало скорее отсутствие деревьев, а не то, что раздвигающиеся пластины вели в ограниченное пространство. Как же его рот будет есть, если вокруг нет листьев? Этому была посвящена первая в его жизни серьезная дискуссия между «руками». Глаза отчаянно вращались в поисках зелени, и каждый немым взглядом спрашивал у другого, не удалось ли чего отыскать. Сами «руки» переживали еще больше.

И в этом странном мире было так много желто-рыжих плотоядных… Длиннолап встревожился не на шутку. Он не знал, отчего его собственный «желтый» не вызывал в нем страха, разве что всякое волнение исчезало бесследно, когда они были вместе. А потом случилось нечто крайне любопытное.

Сами для себя «руки» решили звать их собственного представителя плотоядных Мягким-Желтым, причем это было лишь слово-образ, светлый невербальный набросок, только для использования самим Длиннолапом. Мягкий-Желтый был для него светом Вселенной, льющимся сквозь паутину зеленых крон. Самым лучшим, самым совершенным образом в том лесу, где проходила юность джотока. Его спутник, кажется, имел и произносимое имя, но Длиннолап до сих пор не мог уяснить правил. Иногда он обращался к пушистому созданию «Герой», иногда «Воин», порой «Кзин». Когда джоток произносил «Поедатель-Травы» и «Беззубый», рядом с «желтым» становилось небезопасно. Имена менялись по нескольку раз на дню. Проще уж звать его про себя «Мягкий-Желтый».

Пушистый Мягкий-Желтый частенько заводил игру с низкочастотными звуками, столь увлекательную, что Длиннолап готов был забавляться бесконечно. Если звуковой орган Мягкого-Желтого вдруг прекращал издавать звуки (казалось, этот орган находится глубоко в его пасти, чтобы он не смог сжевать его), Длиннолап принимался мурлыкать, урчать, щебетать, лишь бы заставить спутника возобновить потеху. Когда же он пытался заставить одну свою легочную щель умолкнуть, другая старательно нарушала тишину. Большая «рука», между прочим, оказывалась куда настойчивее Тонкой.

У игры существовали особые правила Каждое изображение вокруг имело звук-обозначение, известное только Мягкому-Желтому. Длиннолапу предстояло отгадать. Поскольку разнообразие изображений не имело границ, подбор комбинаций звуков к каждому оказывался бесконечно интересным занятием. Если Длиннолапу удавалось справиться с задачей, это побуждало Мягкого-Желтого выдать новую партию звуков или, что еще лучше, использовать сами слова как вспомогательные инструменты для исследования других, новых слов. Джоток мог болтать без умолку. Какое легкое первым составит правильную комбинацию звуков? Порой случалось, что все сразу. И все же Короткая «рука» чаще остальных в таких состязаниях выходила победительницей. Наверное, именно ей досталась роль главной болтуньи. Когда она дремала, Длиннолап обычно бывал молчалив.

В этом мире, где не росло деревьев, жили новые образы и много новых слов.

— Листья, — сказала Короткая «рука».

— Листья, листья, листья, — повторила Тонкая, потому что ни одного не нашла.

— Ты проголодался, да? — спросил Мягкий-Желтый, выходя из пещеры через… подъемник?

— Дверь, дверь, дверь, — поправила Короткая.

Когда же Длиннолап направился следом, то никакой двери не обнаружил. Тревога!

Но Мягкий-Желтый вскоре вернулся с контейнером из травы, полным свежих листьев. Большая подыскивала верные слова, чтобы описать то, что видела, исследуя сплетение травянистых стеблей, уложенных в каком-то непостижимом порядке. Глаза никогда подобного не видели.

— Листья на травяном полу, — произнесла Короткая, вдруг понимая, что плоское «пол» не самым лучшим образом сочетается с полым контейнером.

Это корзина, а не пол. Я принес ее оттуда, где живут рабы. Скажи «корзина».

— Корзина. Корзина Корзина из травы. Травяная корзина

— И не разделяй на слоги! Тебе никогда не надоедает, да?

Длиннолап двумя конечностями поднял корзину и высыпал листья на пол. Сел на них ртом, растопырив локти, и принялся жевать.

— Хорошо! — воскликнул он всеми «руками» сразу.

— У меня трясутся уши, когда я смотрю, как ты усаживаешься, чтобы поесть.

— У меня трясутся уши, когда я смотрю, как ты усаживаешься по нужде. Один рот лучше, чем два.

— Длиннолап, твои уши не трясутся. Они у тебя в запястьях.

— Трясутся? Трясутся? — Большая приподнялась так, чтобы ее глаз смог хорошенько рассмотреть резонансные раковины на запястьях, анализирующие звуки.

Наставник-Рабов встряхнул ушами для наглядности. Он был невероятно удивлен:

— Так я делаю, когда шучу. А как я узнаю, когда ты захочешь пошутить?

— Пошутить?

— О, в другой раз!

Наставнику-Рабов требовался сон, так что Длиннолап взобрался под потолок и, повиснув на специальном крюке, сам погрузился в дремоту. Бодрствовала лишь Пятнистая «рука», наблюдавшая за входной дверью. Ей было о чем потолковать, но приходилось терпеливо ждать, пока остальные проснутся.

Мыслительные способности без перекрестных вопросов-ответов между «руками» притуплялись. Но вопросы и сами по себе были интересной вещью. Что случилось в лесу? Почему отсутствие деревьев делает полы плоскими? Что такое стекло? Как что-то невидимое может сопротивляться нажатию «руки»? А как Р'хшссира цепляется за потолок? А на всех планетах есть разноцветные лампы?

К утру, когда Мягкий-Желтый привел Длиннолапа в пещеру, полную странных форм и изгибов, заключавших в себе множество глаз и конечностей, вопросов накопилось еще больше. Гигантский кзин находился тут же, от него пахло свежей плотью поедателя листьев. Жуть.

— Просто так в симулятор его не затащишь. Джотоки впадают в панику, когда их лапы несвободны, а его словарный запас недостаточно велик, так что придется потрудиться над объяснением. Сделаем ему инъекцию тразина. И прежде позволим посмотреть, как другой джоток выходит из тренажера невредимым.

Длиннолап старался держаться к Мягкому-Желтому как можно ближе. Его подвели к другому поедателю листьев, такому же, как он сам, подвешенному в воздухе. «Руки» того были заключены в толстые рукава. И какие-то лозы свисали из чехлов над его глазами. Конечности сгибались, будто он куда-то бежал или прыгал с дерева на дерево, но сам он оставался на месте. Ужасно.

Потом большой кзин освободил глаза джотока. Снял рукава. Пока длилась процедура, три мозга Длиннолапа одновременно заключили, что он станет следующим. «Руки» решили отшагнуть, но не смогли даже пошевелиться.

— Тразин тебе не навредит. Растворится в крови.

Он даже не мог сопротивляться, пока ему надевали рукава. Под действием паралитического препарата глаза почти закрыла защитная пленка, но рыжий гигант вынул их по одному и вложил в. чехольные пазухи. Слеп и недвижен. Это наступила смерть, которой он стерегся всю сознательную жизнь?

Бежать, бежать! Но прежде чем он даже подумал о побеге… его вернули в лес. Каждая деталь отличалась удивительной четкостью и отсутствием запаха. Длиннолап будто бы не преодолевал стен и не выходил в дверь… Неужели после смерти попадают в непахнущий лес? Он все еще не мог пошевелиться, но «руки» крепко ухватились за ветви, чтобы избежать падения. Вокруг не было ни одного кзина Когда шок прошел, Длиннолап воспользовался случаем и помчался прочь. Он почти летел, перескакивая с дерева на дерево, едва касаясь веток.

Пейзаж был незнаком, и Длиннолап терялся без привычных ароматов-подсказок. Деревья казались слишком высокими. Вскарабкавшись так высоко, как только мог, он не обнаружил там потолочных ламп, только парящие скопища белого мха. Ни одного узнаваемого ориентира; то, что видели глаза и ощущала кожа, шло вразрез со сверхтонким чутьем. Назад повернуть не было никакой возможности, потому что окружение тут же меняло свой облик, едва пропадало из поля зрения. Получалось, что впереди лежала та же неизвестность, что и сзади. Неправильно.

Сквозь заросли мелькнуло озеро, гораздо больше любого водоема из когда-либо виденных Длиннолапом и столь насыщенного цвета, что терялось всякое впечатление естественности. Джоток последовал по широким ветвям, простертым над берегом, испугавшись, что если отвернется, то озеро исчезнет. Взобравшись повыше, замер.

Дерево вдруг раскрыло легочную щель и произнесло:

— Я дерево.

Задрожав от страха, Длиннолап перепрыгнул на соседний ствол.

— Великолепный прыжок, — пискнула птица, усевшаяся рядом.

Изумленный, он переводил три взгляда с дерева на птицу и обратно. «Сколько же миров здесь на самом деле?» — спросила вдруг Пятнистая «рука» в отчаянии. Но время шло, и Длиннолап начал привыкать. Странный лес преподавал ему уроки речи с теми же словами-кодами, что и Мягкий-Желтый. Говорили камни. Говорили коряги и пни. Животные тоже проявляли чудеса болтливости. Что совершенно сбивало с толку.

Ничего нельзя было предугадать. А потерять эту способность — значит подвергнуть себя опасности. Спрятаться и поразмыслить над последствиями.

Легкомысленная «рука» сорвала гроздь ягод вместе с листьями и запихнула в рот, чтобы утолить голод. И тут Длиннолап обнаружил, что жевать нечего. Шок.

Похоже, даже с едой в этом лесу проблемы. Слишком много проблем.

— Съешь меня, — сказал лист.

Джоток послушался. Только резкий вкус. Нечего жевать.

— Горький, — заявил лист, чудесным образом выросший на том же месте, откуда был только что сорван. — Съешь еще раз.

Вкус тростника, даже плодовых семян. Жевать нечего.

— Сладкий, — не унимался бессмертный лист. — Еще раз.

Ну, все. Где же Мягкий-Желтый?

— Наставник-Рабов! — жалостливо позвал он.

Призыв спровоцировал немедленные сумерки, сгущавшиеся слишком стремительно. Стало темнее, чем в самой темной пещере.

Неторопливо возник образ Мягкого-Желтого, словно загорелась лампа ранним утром, не испускавшая ни луча света. Изображение хищника подрагивало, слишком насыщенное и резкое. Пушистая конечность коснулась глаза Большой «руки».

Длиннолап внезапно оказался там, откуда начал. К одному глазу таинственным образом вернулась способность видеть. Пещера, машины, великан-кзин и Мягкий-Желтый привычного цвета. Длиннолап подпрыгнул, чтобы рассмотреть глаз Большой «руки».

Тугие рукава совсем лишили его чувствительности. Паника. Смерть… Длиннолап яростно забился в путах.

Гигант-кзин отпрянул, а Мягкий-Желтый ловко вернул глаза джотока на место и расстегнул рукава. Длиннолап отбежал в угол, вне себя от ярости, и только Пятнистая продолжала следить за большим желтым обманщиком.

— Шутка, — сказал Наставник-Рабов.

— У тебя мозги там, где твой кишечник! — буркнул Длиннолап, который уже усвоил кое-что из уроков анатомии. — Шутка! — добавил он, впрочем не желая обидеть хищника.

Но на весь остаток дня он погрузился в угрюмое молчание. Ночью, когда Мягкий-Желтый спал, пять мыслительных центров принялись размышлять над тем, где они сегодня побывали. Происходящее Длиннолапу совсем не нравилось: слишком подозрительно и опасно. Прячься, молили все его инстинкты, но, странное дело, любопытство с легкостью заглушало эти вопли! Говорящие деревья! Ходить сквозь стены! По миру на каждый глаз! Что за невидаль!

Едва заметив, что Мягкий-Желтый проснулся, Длиннолап потребовал отвести себя к двери.

— Еще шуток, — попросил он.

Второй урок в странном лесу был посвящен числам и их визуальным символам. После занятий потрясенный Длиннолап принялся считать все, что видел. Диапазон между числом «три» и «много» можно делить бесконечно на отдельные части различной величины. И какое бы число ему ни казалось самым большим, всегда находилась величина внушительнее. Он считал кзинов, лампы, листья, которые отправлял в рот, потому что Пятнистая желала знать, сколько листьев ему требуется, чтобы почувствовать себя сытым.

В лесу без запаха существовало несколько типов миров. Когда сознание уставало от одного, картинка тут же менялась. Были миры, где Длиннолап обучался математике, искусству управлять машинами и правильному обращению к хозяевам-кзинам. Еще миры игр, царства лесов и подземелий, где законы природы изменялись причудливым образом, порой пугающим, порой забавным. Если игры утомляли — возникало исполненное успокаивающих мелодий измененное гравитационное поле. Когда же и гармоничные напевы начинали навевать скуку, вновь возникало пространство, предназначенное для активной игры. Сущее удовольствие.

Длиннолап постепенно терял чувство времени. С Мягким-Желтым он виделся все реже, но зато их разговоры становились все насыщеннее. Наставник-Рабов обнаружил, что Смотритель весьма и весьма суровый начальник, тогда как друг-джоток обучал его геометрии и устройству механизмов. Как-то раз им не удалось разобрать машину, поскольку раб еще не дошел до соответствующего раздела в своих занятиях. За это оба были наказаны и отправлены соскребать грязь с полов.

Лучшие дни проходили за охотой. Длиннолап носил униформу, отличавшую рабов Мягкого-Желтого, кружевную, в зелено-красную полоску. Они бродили по загону в поисках новых рабов, но, по сути, просто отдыхали, не обремененные приказом о возвращении в определенный срок. На взгляд Длиннолапа, знакомые с детства заросли, тенистые озерца и скалистые уступы были куда приятнее, чем сменявшие друг друга леса тренировочной машины. Свежий запах листвы, деревья, которые не говорят. На потолке, как и положено, лампы, а пещеры ведут лишь на уровень ниже.

Длиннолап выслеживал добычу, зная, где молодые джотоки собираются в больших количествах. После Наставник-Рабов выманивал их, пока его верный раб и друг прятался в засаде. Не всегда охота завершалась успешно. Обнаруженный джоток мог оказаться достаточно взрослым, но лишенным любопытства. Такого следовало немедленно отпустить. Или же особь оказывалась необратимо одичавшей, годной лишь на обеденный стол. У диких джотоков способность к вербальному общению была принесена в жертву изощренному хитроумию.

Лучших из пойманных джотоков Наставник-Рабов оставлял себе. Трое образовали его личную свиту: Длиннолап, Шутник и Ползун. Они прекрасно разбирались в математике, различных устройствах и сервисе гравидвигателей. Но помимо этого, неизменно сопровождали Мягкого-Желтого на охоте. От их чуткого внимания не ускользнуло, что их кзин нажил себе врагов среди остальных, и они тайком обсуждали друг с другом, как помочь хозяину избежать опасности. Незаметно из рабов они превратились в его телохранителей — силу, неусыпно следящую за тем, что творилось у Наставника за спиной.