"Михаил Петров. Адмирал Ушаков [И]" - читать интересную книгу автора

стеньги, реи и прочие леса клались по обе стороны люка, сделанного на
середине палубы между грот- и фок-мачтами для опускания баркаса на среднюю
палубу. Но люк оказался уже баркаса, так что баркас приходилось ставить у
люка на рострах, чем увеличивалась теснота на палубе. Самое же страшное
заключалось в том, что новые корабли не обладали остойчивостью, при
сильном ветре прямо-таки валились набок.
Ушаков, естественно, не мог закрыть глаза на такие упущения и
представил Адмиралтейств-коллегии соответствующий рапорт. Действуя по
инструкции, аналогичный рапорт он направил также Павлу I.
Вскоре последовало высочайшее повеление: корабли подвергнуть новому
испытанию в походных условиях на море.
Встревоженная результатами испытаний, Адмиралтейств-коллегия
приказала Мордвинову как главному командиру самому заняться злополучными
кораблями и дать объяснение, почему при строительстве оных кораблей не
было обращено внимание на столь существенные недостатки и почему те
недостатки, выявленные Ушаковым, не приняты во внимание при сооружении
других судов такого же типа.
Сам Ушаков старался не раздувать пожара. Он писал главному командиру:
мол, приезжайте на испытание кораблей сами и лично убедитесь, кто прав.
Мордвинов и в самом деле приехал, только не сразу, а много месяцев спустя,
в мае 1798 года. Приехав, устроил на скорую руку испытание судам прямо в
бухте, не выходя в море, нашел те суда вполне боеспособными, после чего
обрушился на Ушакова шквалом незаслуженных упреков.
- Вы заврались, адмирал! - кричал на него Мордвинов. - Вы завели в
заблуждение Адмиралтейств-коллегию. Вы лжец!
Лжец!.. Короткое слово, но как порою может ранить! Оно ожгло Ушакова,
словно кнутом, ожгло не столько смыслом своим, сколько выражением, с каким
оно было произнесено, выражением, вдруг обнажившим годами копившуюся в
Мордвинове ненависть, в один миг разорвавшим последние ниточки, которые
еще связывали их и которые еще до этого момента питали надеждой, хотя и
очень слабой, что отношения между ними могут наладиться...
Оскорбленный Ушаков ничего не сказал своему обидчику. Воинский устав
не позволял вступать в пререкания со старшим начальником, тем более что
вся эта сцена проходила в присутствии офицеров и матросов. Он нашел в себе
силы смолчать, но когда Мордвинов, кончив смотр судам, отбыл в Херсон,
сразу же сел писать императору Павлу I. Он не мог поступить иначе.
Смириться с тем, что произошло, означало отказаться от своих принципов,
навсегда обречь себя на роль угодника именитым бездарностям, пекущимся не
столько о благе Российского флота, сколько о собственных выгодах. Нет, не
о себе, не о своей карьере думал в те минуты Ушаков, когда писал письмо
императору. Для него превыше всего были интересы Российского флота. Он
просил государя принять участие в возникшем конфликте и восстановить
справедливость.
В положении Ушакова трудно было надеяться на благополучный исход
дела. Письменные жалобы людей, не имевших протекции при дворе, обычно
оседали в ящиках императорской канцелярии или переправлялись на
рассмотрение соответствующих департаментов. Поступи его жалоба в другое
время, с нею, наверное, поступили бы таким же образом, отдали на
рассмотрение Адмиралтейств-коллегии, где у Мордвинова сидели верные
приятели, готовые в любом случае встать на его сторону. И пришлось бы