"Владислав Петров. Пониматель" - читать интересную книгу автора

- Было ровно два ночи, - отвечает соседка. - Галя закричала за
стеной...
Вот тебе и дар кошек!..


Темнеет.
День испаряется окончательно, и... отключается электричество.
Обыкновение новостроек, помноженное на закон бутерброда. Дверь на лестницу
распахнута; слышно, как соседи звонят в управление энергоснабжения,
кричат: "У нас в доме покойник, а вы!.."
Привозят Толю. Вокруг машины много народа, каждый что-то советует.
Толина квартира на восьмом этаже. В лифт не войти. "Нужно ногами
вперед", - говорит кто-то. Разворачиваемся. Идем по лестничным маршам.
Впереди нас несут подсвечник с тремя свечами. Громадные тени на стенах.
Ощущение чего-то совершенно ирреального. Мы с Шуриком несем сзади. При
наклоне Толя начинает сползать, и мне приходится свободной рукой
поддерживать его. Вдруг кажется: лоб его теплый. Мелькает невероятное, за
пределами здравого смысла: врачи ошиблись, он спит.
Мы идем, отбрасывая громадные триединые тени. Мы идем вверх. Мы уже
на третьем, на четвертом, на пятом этаже. Мы несем своего товарища. Но его
смерть еще не осознана нами. Когда это случится, каждый из нас - я верю! -
поймет в себе нечто, чего не понимал раньше. Я твердо верю в это.
Мы идем вверх. Мы уже на шестом, на седьмом этаже. Включается свет,
бьет по глазам. И я чувствую, как одеревенело плечо, как устала рука. И я
вижу заострившееся лицо, складки, натекшие к тонкой, почти как у мальчика,
шее.
И я вижу: Толя Ножкин умер.
Но понимание себя не приходит.


Если умирает близкий знакомый, поневоле начинаешь вспоминать, когда
ты его видел в последний раз, как он выглядел, что говорил. Но я не моту
вспомнить, каким видел Толю в последний раз. Не запомнилось.
Ира сказала мне как-то: "Ты очень похож на Ножкина. Только у тебя нет
опыта поражения". - "А это обязательно?" - невпопад спросил я. "Для таких,
как ты, да. Вам это нужно, чтобы окончательно определиться: либо
сломаться, либо утвердиться на ногах". - "И Ножкин, по-твоему, сломался?"
- "Он уже исчерпался, сошел на нет..."
При воспоминании об этом разговоре я всегда испытываю не совсем
понятное мне самому раздражение.


Мы опускаем Толю на застланный ковровой дорожкой топчан.
Немного спустя в подъезде крик. Из М. приехали родители Толи, с ними
деревенские родственники. Утром, говорят, должен прилететь старший брат -
офицер, несущий службу где-то в Сибири.
В квартире становится тесно. Уходим.
По дороге говорим о Толе. И другими - и знаю, я уверен, я чувствую -
другими глазами смотрим друг на друга. Каждый думает сейчас о себе, но
думает так, что делается добрее к другим.