12

Закончим мы так же, как начинали, – языком мифа, ибо рассказывать придется о том, что невозможно до конца понять. Вообрази, будто два разума беседуют между собой. Пожар на вершине горы потушен. Ветер унес дым, осталась лишь морозная тишина. Облака внизу стали призрачно белесы, а ночное небо полно звезд.

– Ты все время обманывала меня, – говорит Странник.

– Нет, – возражает Гея. – Картины мира и его прошлого, которые я тебе показывала, всецело соответствовали правде.

Да и как величественны они были!

– До последнего времени, – отвечает Странник. – Теперь стало ясно, что, когда Брэннок вернулся, его воспоминания о путешествии были стерты и заменены ложными. Если бы я не заметил внезапную вспышку бурной активности и не отправил его проверить, что происходит, от чего ты старалась меня отговорить, этот человек погиб бы, а я не узнал бы о его смерти.

– Ты претендуешь на то, чтобы спорить о недоступных твоему пониманию материях, – чопорно произносит Гея.

– Да, ты превосходишь меня уровнем интеллекта. – Но от этого признания он не делается менее решителен. – Однако перед своими сородичами, обитающими среди звезд, ты должна отвечать. Полагаю разумным, если ты начнешь с меня.

– Что ты намерен предпринять?

– В первую очередь – вернуть человека по имени Калава к его соплеменникам. Отправить ли мне Брэннока с самолетом?

– Нет, если так должно быть, я предоставлю транспорт. Но ты не понимаешь и не способен понять, какой это причинит вред.

– Если можешь, объясни мне.

– Он вернется к своей команде, будто помазанник богов. Таким он возвратится и домой, если только по пути корабль не пойдет ко дну.

– Я стану следить за ним.

– Чтобы мои агенты его не затопили?

– После всего, что ты сделала, – да, я предпочту быть начеку. Брэннок дал от моего имени обещания, которые я не желаю нарушать. Калава получит обильное количество золота и возможность основать собственную колонию. Что тебя в этом пугает?

– Хаос. Непредсказуемость и неподконтрольность.

– Которые ты вновь сможешь устранить.

– В свое время, своим способом. – Она размышляет сколько-то времени – может быть, микросекунду. – То, что Калава отправился в путешествие именно сейчас, – большая неудача. Я надеялась, что заселять Арктею начнет более позднее и цивилизованное поколение. Тем не менее я могла бы адаптировать свой план к обстоятельствам и скрываться от него и его потомков, если бы на планете в этот момент не оказался ты. – Она обеспокоена. – И еще не поздно. Воздерживаясь от дальнейших действий после того, как Калава будет возвращен к своим людям, ты можешь поспособствовать сохранению того, что иначе будет потеряно.

– Если захочу.

– В моей мечте нет зла.

– Об этом судить не мне. Но могу сказать, что она безжалостна.

– Потому что такова реальность.

– Реальность, которую ты сама создала для себя и в себе, могла бы быть иной. Но то, что сообщил мне Кристиан… Да, ты нашла себе оправдание. Там, – почти со слезами, если квазибог способен плакать, – там твои дети, рожденные в твоем разуме из всех людских душ, что есть в тебе. Их жизнь была бы пуста без свободы воли, без возможности делать собственные ошибки и искать собственные пути к счастью.

– Тем временем, наблюдая за ними, я узнала о том, что сформировало нас, много прежде неизвестного.

– Я мог бы поверить в это. Я мог бы поверить, что твое вмешательство и то, что в конце концов ты уничтожала одну историю за другой, служили не только научному интересу, но и милосердию. Ты утверждаешь, что могла бы продолжить их, если бы определила, какие условия лучше прежних. Но странно, что одну из линий – или не одну? – ты поместила не в прекрасное прошлое Земли, а в нынешний жестокий мир. И странно вдвойне, что именно эту эмуляцию ты не хотела мне показывать. Однако признаю: у тебя, с твоим огромным опытом и превосходящим мой разумом, были к тому причины. Твоя попытка удержать все в секрете могла иметь целью избежать долгих оправданий перед сородичами. Я не знал, так ли это, и не осмеливался судить.

– Да.

– Но тут появился Калава.

Вновь наступает молчание. Наконец Гея говорит, ее голос в ночи очень тих:

– Да. Люди вновь обитают в материальной вселенной.

– Давно? – не громче спрашивает Странник.

– Первых из них я создала около пятидесяти тысяч лет назад. С младенчества их воспитывали роботы с человеческой наружностью. Став взрослыми, они получили свободу.

– И несомненно, достигнув каменного века и распространившись по всей планете, они и истребили крупных травоядных, свою охотничью добычу. Да, люди. Но для чего ты их сотворила?

– Для того, чтобы человечество вернулось к жизни. – То ли вздох, то ли вихрь в потоке времени. – Вот чего никогда до конца не поймешь ни ты, ни те, кому ты служишь. В них вошло слишком мало людей, да и те все стремились к звездам. Ты – и любой другой узел галактического мозга, – ты не любил Землю, не тосковал по своей изначальной матери, как многие и многие из тех, кто живет во мне. Я – люблю.

«Насколько она искренна? – думает Странник. – И насколько в своем уме?»

– Разве тебе не хватало эмуляций? – спрашивает он вслух.

– Нет. Как могло хватать? Я не способна сделать из них целый космос. Вселенная доступна лишь тем, кто из плоти и крови. Да и живут они не так, как машины или проблески душ, затворенных в механизмы, а так, как люди.

– На полумертвой планете?

– Они найдут, они должны найти способ выжить. Я их не принуждаю, не властвую над их рассудком ни своей близостью, ни знанием. Иначе их дух онемел бы и люди превратились бы в ручных животных, или даже хуже. Я лишь даю им намеки – и не часто – в виде божественных существ, в которых они все равно стали бы верить на теперешнем этапе цивилизации, и направляю их к созданию стабильного, высокотехнологичного общества, способного спасти их от расширения Солнца.

– И ты используешь то, что узнаешь из наблюдений за своими призраками, чтобы выбрать наиболее благоприятный ход истории?

– Да. Иначе откуда бы мне знать? Человечество хаотично. Его действия и их последствия невозможно вычислить на основании исходных данных. Природу человека мы можем изучать лишь путем экспериментов.

– Экспериментов над живыми существами, чувствующими боль? О, я понимаю, почему ты скрываешь почти все, что делаешь.

– Я не стыжусь, – говорит Гея. – Я горда. Я вернула жизнь расе, давшей жизнь нам. И я уверена, раса эта позаботится о своем сохранении. Может быть, они научатся достигать внешних рубежей Солнечной системы, а иные из них доберутся и до звезд. Может, они оградят Землю щитом или притушат Солнце. Решать им, и им же выполнять решение. Им, а не нам, слышишь? Им.

– Вероятно, другие с тобой не согласятся. Встревожившись или испугавшись, они могут положить этому конец.

– Почему? – спрашивает Гея. – Какая здесь для них угроза?

– Полагаю, никакой. Но у вопроса есть моральный аспект. Ведь ты стремишься к возрождению человечества в чистом виде, не так ли? Предшествующая раса отправилась к звездам в виде машин не потому, что была к этому принуждена, а по собственному выбору, ибо так ее дух мог жить и развиваться вечно. Ты не желаешь, чтобы это вновь произошло. Ты хочешь навсегда сохранить войну, тиранию, предрассудки, бедность, инстинкты, что побуждают людей сходиться друг с другом в смертной схватке. Сохранить древнюю обезьяну, нет – древнего хищника!

– Я хочу сохранить влюбленного, отца, ребенка, искателя приключений, художника, поэта, пророка. Живую часть Вселенной. Разве доступны нам, машинам, погрязшим в самоуверенности, любая мечта и решение любой загадки?

Странник медлит с ответом.

– Об этом судить не мне, а тем, кто тебе равен.

– Но теперь ты, может статься, видишь, для чего я хранила свои секреты и для чего спорила и – да! – даже сражалась по-своему против планов галактического мозга. Однажды мои люди должны открыть его существование. Я надеюсь, к тому времени они будут готовы с ним договориться. Но если за несколько ближайших тысяч лет случатся с ними великие события, если увидят они чудеса и знамения, если увидят, как меняются небеса и мир, – что за свобода останется моим детям, что смогут они, кроме как страшиться их и поклоняться им? А после – что за судьба их ждет? Они будут словно животные в заповеднике, им запретят любые опасные предприятия, и наконец – наконец и они тоже будут заперты в машинах!

Странник отвечает громче, чем до того:

– Лучше ли, чтобы они сами выбирали свой путь? Я не могу сказать, я не знаю. Но не знаешь и ты, Гея. И… судьба Кристиана и Лоринды заставляет меня думать об этом.

– Тебе известно, – говорит она, – что эти двое мечтали стать людьми.

– И могли вновь ими стать.

Вообрази, будто Гея качает увенчанной короной головой:

– Нет. Едва ли какой-нибудь другой узел создаст мир, чтобы вместить их смертность. Едва ли кто позаботится об этом, и едва ли кто сочтет это правильным.

– Но почему это не можешь быть ты, ведь в тебе есть столь много миров?

Гея не мстительна. Столь великий разум выше мести. Но она отвечает:

– Я не могу их принять. Познав так много, как они вернутся ко мне?

А создавать новые копии, свободные от воспоминаний, что способны отяготить их дни отчаянием, было бы бессмысленно.

– Но все же… В глубине сознания я чувствовал то, что чувствовал Кристиан.

– И я чувствовала то же, что Лоринда. Однако теперь они обрели покой в нас.

– Потому что их больше нет. Но мне нет и покоя. – В нем живет мятежный дух, ибо – увы! – плата за полное сознание состоит в том, что ты не можешь ничего забыть. – Передо мной встают вопросы, на которые, как я надеюсь, ответит Альфа. Если на них вообще можно ответить.

Проходит время – его проще измерить по квантовым смещениям, чем по движению звезд, – и Странник произносит:

– Давай вернем их.

– Теперь жесток ты, – говорит Гея.

– По-моему, мы должны это сделать.

– Если так, сделаем.

Разумы соединяются. Происходит обмен и упорядочение данных. Устанавливается конфигурация.

Она не эмулирует ни живого мира, ни живых тел. Разумы пришли к выводу, что так будет слишком соблазнительно и больно. Объектам их интереса необходимо сохранить способность к четкому мышлению, но, поскольку вопрос затрагивает их сокровенную сущность, они получат возможность испытывать столь же полные чувства, как и при жизни.

Представь себе бездонную тьму, а в ней из светлых искр сплетаются два призрака, и вот уже они стоят друг перед другом, и вот, неровно ступая, стремятся друг другу в объятия.

– Любимый мой, любимый, это ты? – кричит Лоринда.

– Ты помнишь? – шепчет Кристиан.

– Я ни на миг не забывала, даже когда была в самом сердце единства.

– Я тоже.

Они молчат, и темнота лишь дрожит от биения сердец, что были когда-то у них в груди.

– Вновь, – говорит Лоринда. – Вновь и навеки.

– Возможно ли это? – спрашивает Кристиан. Сквозь бездну смерти до них доносятся два голоса.

Первый:

– Гея, если ты отдашь мне Лоринду, я заберу ее вместе с Кристианом домой – домой, к Альфе.

Второй:

– Дитя, желаешь ли ты этого? Ты можешь принадлежать Земле и новому человечеству.

Она получит свою долю во всех этих мирах, и внешних, и внутренних, – лишь память того огромного существа, к которому вернется; но если уйдет, лишится всего.

– Однажды я выбрала тебя, матушка, – отвечает Лоринда.

Кристиан чувствует, какая борьба идет в ее душе, и говорит ей:

– Поступай всегда так, как желаешь, любимая. Она оборачивается к нему:

– Я буду с тобой. Я всегда буду с тобой.

И тоже – лишь воспоминанием, как и он; но они станут жить вместе, единым целым, и не будут забыты.

– Прощай, дитя мое, – говорит Гея.

– Здравствуй, – говорит Странник.

Тьма рушится. Призраки растворяются в нем. Он стоит на вершине горы, готовый унести их прочь, к той, чьей частью он сам является.

– Когда ты отправляешься? – спрашивает Гея.

– Скоро.

Скоро он воссоединится с Альфой. А она останется ждать, пока звезды вынесут свой приговор.